Часть первая

Глава 1.

Маша выросла в большой, шумной семье, где жили по поговорке: “Кто успел, тот и съел”. Называли её Машкой-кашкой, чебурашкой, букашкой. Всего и не перечислишь. Её имя очень хорошо рифмовалось. Она не задумывалась, нравится или нет, как её обзывал, каждый, кто хотел.

Да и имя, которое когда-то носили гордые и благородные красавицы, теперь теряло свою привлекательность – выходило из моды. Но недаром ведь говорится, что Иванами, да Марьями гордится вся страна.

На Руси настолько прочно и глубоко вросли в сам русский дух корни имени, что вытравить невозможно. С раннего детства привыкла помогать по дому, ухаживать за свиньями, работать на огороде.

А жили они недалеко от кладбища. Село большое. Молодёжь, конечно, стремилась в город, но и тех, кто хотел остаться, хватало. А места были красивейшие. И домики ладные, тоже красивые под красными железными крышами. Они были перестроены или выросли на месте малороссийских мазанок, стоящих здесь испокон веков. А испокон веков для Маши – уже лет пятьдесят.

Область России, в которой находилось село, граничила с Украиной, поэтому и говор, и многие обычаи этих родственных народов перекликались. А главное природа, которая не обидела своим разнообразием.

Здесь было всё – и сочные луга, и тёмные леса, и широкая река, и синие озёра. Кто по собственному желанию покинет эту благодать? Разве что глупые малолетки, одурманенные ТВ пропагандой и желанием лучшей жизни. А она, как известно, маячит там, где нас нет.

Потом большинство уехавших всё равно возвращалось. Как можно прожить без этой благодати?! Или, может, русалки не отпускали?! В глубине леса, который начинался сразу под обрывом, в водах волшебного озера и в окрестностях жили речные и лесные русалки.

Особенно активничали в русалочью, или троицкую неделю. Молодые парни, мужчины боялись туда ходить, потому что встреча с русалками ничего хорошего им не обещала. За всё перечисленное посёлок прозвали Русалочьим.

 Но Маши это не касалось. Наработавшись, убегала подальше с глаз строгой матери в лес. Он рядом, стоило только спуститься с пригорка, пройти по утоптанной жёлтой тропинке и в ту же минуту окунуться в прохладу деревьев, которая особенно актуальна по жаре.

А дальше ищи не ищи, зови не зови – не доищешься и не дозовёшься. Девушка, конечно, слышала окрики матери, но делала вид, что нет. Уходила всё дальше в чащу.

В простеньком платьице и сандалиях, которые не жалко истрепать, она продиралась сквозь заросли разных кустов и подлеска, пока не выходила на любимую поляну около живописного озера.

В зависимости от месяца, на поляне можно было лакомиться то ягодами, то орехами, а иногда, да даже очень часто, находить всевозможные грибы. Особенно радовали упругими коричневыми шляпками и толстыми ножками “белые”. Маша собирала их в платок, который всегда при ней. А вот корзина нет – не до неё, когда убегала.

Принесёт домой дары леса – мать и простит ей побег. Вот и в этот день – слишком радостно было тянуться за манящими шляпками и выкручивать их бережно из грибницы.

Потом вертеть это чудо перед глазами, впитывая и взглядом и обонянием необыкновенную, пахнущую лесом радость. Не заметила, как наступил вечер. Всходила луна, которая становилась похожей на блин, не доеденный сегодня в обед.

 Маша почувствовала голод и сожаление, что блин в небе и блин на тарелке не одно и то же. Поляна хорошо освещалась, в отличие от кустов, которые слегка пугали неясными тёмными очертаниями. Девушка подумала, что зря не уследила за временем. Теперь дорогу обратно найти будет сложнее.

Маша огляделась, чтобы понять в какую сторону направиться, как вдруг увидела фигуру, отделившуюся от деревьев. Да, именно увидела, потому что в лунном свете чётко, как на граффити вырисовался гордый, прямой силуэт деревенской колдуньи. Это была бабка того самого Олега, который давно привлекал внимание девушки.

Несмотря на то, что женщина была бабкой, таковой она не выглядела. Родила рано, рано родила и дочка, которая потом так же рано ушла от неведомой болезни, а может то и не болезни вовсе. Но фантазировать на эту тему Маша не собиралась.

В этот раз её внимание целиком занимала мысль о том, что может делать женщина, хотя и колдунья в этот час в самой глубине леса. А о том, что сама сейчас здесь делает, она не думала – стечение обстоятельств. Женщина, то есть Серафима Фёдоровна, прямиком шла к озеру.

 Озеро и всегда было необычайно красиво, а сейчас, как лунный камень мерцало в лучах ночного светила. Молочно голубое сияние исходило от него. А когда колдунья взмахнула рукой, а потом призывно подозвала кого-то невидимого к себе, Маша застыла в страшном предчувствии.

И, действительно, из воды одна за другой стали выходить девушки. Не было никакого сомнения, что это были речные русалки. Они мало чем отличались от лесных – разве что мокрые одежды облепляли их худенькие, стройные тела. Распущенные, мокрые волосы змеями сползали на спину, грудь и плечи.

Тина, запутавшаяся в них, создавала дополнительный образ нереальности и сказочности всего происходящего. Но, кроме того, и отторгающей потусторонности их бытия. В круг влилась маленькая русалка – мавка.

Маша знала, что мавками становились проклятые родителями, нежеланные дети. Они от отчаяния и нелюбви уходили в леса, терялись. Некоторых крали тёмные силы и делали своими детьми. Некоторые были убиты, удушены.

 Серафима Фёдоровна взяла девочку, если так можно сказать, за руку и сцепила другую её руку с первой русалкой. Тем самым сомкнулся круг. Колдунья повела его в медленном движении против часовой стрелки, что-то при этом бормоча.

Скоро это бормотание усилилось, потому что в него включились и русалки. Маша выглянула из-за дерева, укрывшего её и увидела, как бледный свет отражается от мертвенных глаз участниц хоровода, как от мутного стекла. Но тем не менее, высветил эти невидящие взгляды.

Бормотание стало слагаться в песню, которая своим древним, ритмичным мотивом одновременно и пугала, и притягивала. Маше хотелось выйти из своего укрытия и влиться в хоровод, но крестик, зацепившийся за ветку, удержал от этого действия.

–– Ах, да! Сегодня же ночь Ивана Купалы, – подумала девушка, – Раньше здесь, наверное собиралась молодёжь, разводились костры и тоже водились хороводы. Но теперь про хороводы помнят только русалки.

 Скоро песня иссякла, как источник, в котором нет живительной струи. Колдунья взмахнула рукой, и девушки так же, как вышли, так и обратно зашли в воду. Осталась только самая маленькая, которая тоже хотела скрыться, но колдунья удержала:

– Постой! А ты мне нужна!

Русалка, которая хоть и была нечистью, всё равно, видимо, имела какие-то рефлексы, втянула голову в худенькие плечи и испуганно отпрянула от грозной, чёрной фигуры. Но та, как коршун надвигалась на неё, протягивая руки, которые Маше со стороны виделись острыми когтистыми лапами.

–Ты мне должна показать, где твоя мать зарыла клад. Мне сегодня об этом рассказала одна бабка, которая слышала от кого-то.

– Я ничего не знаю. Я же была маленькой.

– Согласна! Тогда ты могла не знать. Но сейчас, превратилась в нечисть. А нечисть всё знает. Особенно то, что касается её рода. А ну-ка пойдём со мной!

И она схватила мавку за руку и потянула за собой. Вытащила в центр поляны и приказала:

– Под лунным светом в расцвете лета ты, с того света, расскажешь это!

Она взяла русалку и три раза перекрутила вокруг своей оси. Потом схватила шатающуюся фигурку и встряхнула:

– Ну! Ищи!

Глава 2.

Мавка и впрямь, как поисковая собака пошла к кустам, которые слились с чернотой ночи и вдруг там, в этой черноте вспыхнул голубой огонёк. Он разрастался и становился всё ярче, приобретая разные оттенки – жёлтые, красные, фиолетовые. Они, то есть цвета, переходили друг в друга, формируя будто бы перо жар птицы. Колдунья кинулась туда и вскрикнула: