Я повалил мужчину.

Ударившись макушкой о точильный камень, тот «занырнул» в грязную воду. Солома вокруг дымилась.

«Заливайте! Живо заливайте, я вам говорю!»

Эль наблюдала.

По чистой удаче пропустив начало, она смотрела, как я руковожу подмастерьем.

Мы проблуждали до вечера, а после была ночь, в обнимку с подушкой. Я очень много думал. А ещё чихал и чесался.

Зачем-то на рассвете выглянул в окно, с минуту наблюдал, как желтоватые лучи играют на сырой листве и лишь после, наконец, лёг и заснул.

Сегодня я посетил ещё три лавки. Добрался, наконец, до внутреннего замка и обнаружил в его стенах ещё ряд лавок для туристов. Зачем-то забрался на стену крепости. Наверно просто потому, что сюда за мною сложно было последовать незамеченным. Всё и все на виду.

Взгляд блуждал по лабиринту крыш Залива. Пытаясь отыскать хотя бы одну прямую улицу, я раз за разом натыкался на сплошные закоулки, тупики и повороты. Я посчитал чёрные кольца каналов: их оказалось три.

После первой водной преграды крыши домов становились уже и дряхлее… а после второй внезапно меняли цвет с зеленовато-жёлтого на грязно-бурый. Смотрели треснувшей глиной и соломой. По самому краю, за последним кольцом тянулся неровный и какой-то рваный узор из деревянных зданий.

Взгляд мой упёрся в кроны сосен и едва различимую линию городской стены.

«Вчера, — вопреки моему желанью продолжила свой привычный ход мысль, — был не такой плохой в сущности день».

После кузницы… Спустя пару часов — уставшие, но довольные — мы забрели в небольшое кафе [1]. Скрипка негромко пела. Фагот басил, и вместе они изображали простую, но очень милую мелодию.

Тусклый отсвет фонаря. Лёгкие ароматы хлеба, мяса доносились из кухни… Эль заказала «телячье сердце с кровью». Очень ироничный выбор, как мне показалось. Не особо лукавя, я сразу же начал цитировать «Единый кодекс рыцарства». Единственную книгу, текст которой я по большей части знал наизусть.

Кончики пальцев, ненароком, коснулись её руки.

Я посмотрел на ухоженную, блестящую, почти красивую кромку её большого меча.

… Я сглотнул. Подавшись чуть вперёд, своей ладонью накрыл её кисть.

Улыбнулся…

Какой-то тип смотрел на нас из-за витрины!

Плечо моё чуть дёрнулось.

На Эль было смотреть куда приятней, чем на этого негодяя. «Ты знала, что четвёртая статья начинается со слов: „Благородство во Служенье“?.. Именно так… Признаюсь, даже я не сразу понял, что именно они имели в виду».

Эль улыбнулась.

Всего лишь улыбнулась. Без какой-то подоплёки.

После пары лет общения с придворными так странно, необычно было это сознавать. Я взял её руку.

Человек смотрел, опершись на раму.

«Гнев ослепляет, холод же в сознанье способен одолеть дракона!»

Человек по ту сторону стекла трубно высморкался. Утеревшись (как это чаще делают дети), он вновь покосился. Оскалился открыто. Его бровь чуть приподнялась… будто говоря: «И что?»

Он улыбнулся, словно вопрошая: «А девушка-то знает, как ты сбежал от тролла? Смотри-и».

Я ощутил, как нагревается медальон. В ушах застрекотало… На какое-то мгновенье мне показалось, что я опять стал торговцем. Просто обычным человеком, для которого всё очень просто.

Всё понятно.

Маслянистый взгляд незнакомца остановился на коленке Эль.

Я встал.

Со скрипом отодвинул стул. Вышел решительно! Дал мерзавцу пару рогов!.. Посчитав серебро мужчина чуть сопнул. С разочарованным видом, он пожал плечами. Развернулся. И, насвистывая какой-то марш, наконец-то, двинулся дальше.

Со стороны перекрёстка… на нас косился другой точно настолько же помятый человек. При точно такой же щетине и в сапогах.

«Негодяй!»

Кулак встретил камень!

Да, я ударил стену! Лицо моё перекосило, а по пояснице загуляла дрожь. Сапог сам заложился за сапог.

— … Это… Больно!

Тепло загуляло по суставам, и мне довольно скоро стало лучше. Медальон чуть вздрогнул.

Как и любой, абсолютно любой Нормальный человек, я не любил, когда мне было «БОЛЬНО»!

Медленный выдох.

Я вспомнил разбросанные по комнате вещи. (Ни один другой предмет, кроме кинжала, особых свойств не проявил).

Припомнил поход по лавкам, повторную встречу с троллом и здание в цветах. Речь секретаря. Мне одно оставалось: попросить помощи у Залива. «В конце концов, они также заинтересованы в скорейшем разрешении дела в Трэтминусе!»

— Пусть сэр разбирается с троллом! Вот и всё!

Неожиданно ярко в памяти всплыл образ старика.

Церковный колокол звонил.

Мне сделалось как-то гадко.

Длинная лестница вниз во внутренний двор. Ступенька. Голенище сапога прошлось по коже! Ведя по поручню рукою, постоянно спотыкаясь, я кое-как добрался до палатки, торгующей мясом. Прошёл вдоль ряда сумрачных деревьев. Поглядел на окна лавок. Спотыкаясь, я через не могу вышел к арке башни. Прошёл мимо снятых тяжёлых ворот.

Взял экипаж.

Отдал приказ и доехал вплоть до обыкновенного дома, с геранью на окнах… Но баронета дома не оказалось.

«На кладбище он, — благонравно отозвалась старушка. — Хотя ещё нет… Стало быть, у церкви Прина… Да не бери ты энту „дребезжалку“!.. Что вам пройти!»

Я сказал «спасибо». Вышел. И слова её передал разбитному рыжеватому малому на козлах.

Он кивнул немытой головою:

— Не проедем.

— О-очень хорошо-о, — отозвался я с каким-то длинным, необыкновенно долгим «о».

Мы проехали до поворота, а после расстались.

Сдачу я не взял, а сам без особой надежды побрёл по заросшей разбитой дорожке. Очень скоро впереди показался весьма загорелый мужчина с полупустым лотком на наплечном ремне.

До моей просьбы «проводить» он просто бесцельно шатался по округе. Беседовал с каждым встречным о «поборах» и «погоде». Пара фарсов придала его порывам направленье.

«И как Фавоний мог оказаться посреди Залива? Насколько же сильно он мог отойти от своей земли. И всё же это был не он?»

Факт, что некий Ариес Брэйв очень много лет содержит «дом». Сам когда-то начал в нём на должности официанта, после стал «антрепренёром», а ещё спустя десятилетье выкупил всё здание вместе с внутренним двором.

Он и теперь, давая актрисам время, порою выходит на подмостки. Исполняет гимны и танцует. Очень при этом забавно машет старой шляпой в виде пары уток.

Перед мысленным взором вновь появилось весьма чисто выбритое лицо: «…Да это он!.. Фавоний! Тут и сомнений быть никаких не может!»

Я молчал, но «разговору» это не мешало.

Парило как-то необычайно сильно. И под быстро летящими облаками людей то накрывало зноем, а то обдувало лёгким прохладным ветерком. Мне по-прежнему отчего-то было тошно.

Провожатый всё не мог умолкнуть. Стену, чудак называл «центом мира», а изделия свои «вирожками».

Звучно сморкнув, дёрнув плечом, он пожаловался на «погоду».

Внезапно мужчина улыбнулся.

И подмигнул мне:

— А может, того? по малой?

— … Н-нет!

Блестящее и почти что жирное лицо перекосилось на мгновенье. Впрочем, провожатый почти что сразу позабыл и принялся сватать свои «вирожки».

Стянув объёмный головной убор, торговец вытер лоб. Обтёр гладко выбритое лицо и тонкий нос. Сощурившись на солнце, он поглядел вперёд.

Звон в воздухе.

Волна, переливом, расходилась по округе.

Сначала мы услышали сирень. После заметили кусты, а затем и яркие кроны берёзок. Конец тропинки, наудачу скоро упёрся в маленькую церковь.

На невысокой, напоминающей линейку колоколенке малое дитя играло, оживляло зелёный колокол. Просто играло. Ярко. Откровенно. Оно мимоходом поднимало облака. В ярком свете рушило и соревновалось с солнечными лучами. Разгоняло свежий, приятный ветер. И провожало стаю серых журавлей.

Просто играло.

Долго. Ярко.

Чисто.

Пока испуганная мать ждала его внизу.

Ребёнок «вымел прах» из крон косматых елей. Поднялся к сводам и, наконец, доведя до абсолютной точки, резко оборвал.