Узких и почти что чёрных.

«Дд-и-и-инь!»

Хорошая моя свернула. Не просто «бредя», как это всегда почти бывало, а уже с намереньем, она потащилась к свежим листьям. Копыта её заскользили. Стремя как-то сразу убежало, и… я завалился за кустарник. В бурьян.

Забултыхался у самой воды… Ухватил поводья! Удержался!..

Тишина.

«Динь-д-иинь…» — едва различимо пел в небесной дали серебристый металл.

Тихий скрип стволов… и лёгкий храп… И больше ничего.

— Фавоний, — позвал я с надеждой.

Тишина. Никого на пустой дороге.

Боли не было. Осторожно, чтобы Хорошая не показала норов, я отпустил ремень. Помог ей приподняться, а после сам стал искать «положенье». Я принялся, карабкаться.

— Ах… Ты же шь!.. Я-астреб!..

Что-то липкое под ладонью. Теплое. Морщась, я поднял руку: с рукава свисали клочья… Что-то вязкое. Очень знакомый, пряный запах разошёлся в воздухе.

«Хе-хе».

Рукав, а также колено и весь живот.

Мне пришлось переодеться.

«Чего-то такого» у меня при себе не оказалось, но вид вышел сносный. До г. Залива, по счастью, оставалось не так уж далеко.

Лишь с полчаса своеобразного «аллюра» и я увидел стену. Ни указателей, ни вырубки за пару актов. Деревья просто расступились, и под копытами моей Хорошей загудели доски.

В предрассветный, серый час город предстал передо мною очень скверным частоколом. Оборванная цепь призывно зазвонила у копыт.

Немного подумав, я спешился.

Никаких обозначений или полей. Только ров, в который теперь попрыгали лягушки.

— Ну… хоть умыться можно.

Поёжившись, я… «Скр-р» заскользила внезапно подошва. И свежий жирный запах разошёлся в утреннем воздухе. Кто-то усмехнулся.

Я резко обернулся — никого. Только пустая дорога. И ели. Хорошая моя зафыркала.

— Фавоний, если это ты — покажись!.. Нам нужно поговорить.

Скрип старых сосен. Шелест хвои в вышине… И непонятное шуршанье.

Необходимо было вымыть руки.

Я попытался смыть липкую жижу с туфель.

Напрасно.

— Ястреб!

Чем сильнее я мочил… тем хуже, хуже становилось!

Я признал пораженье. На пробу, попытался обтереть о траву, но и это ничего не дало. Я достал сапоги.

Медленный выдох. Наконец, я постучал во врезанную дверь. Ответа не последовало. Я подождал немного, распрямился. Расправил плечи и ударил посильнее. Пинанул… Носок увяз в прогнившей древесине. Посыпалась труха.

— Эт кто там такой смелый?.. ААа⁈

Несколько опешив, я поспешил освободиться. Чуть отступил. Немного помедлив, сделал ещё шаг назад. Столкнувшись с большой лошадиной головою, я едва не упал. Со скрипом решётчатое окошко отворилось. В носу засвербело.

Это был не столько табак, сколько старая, неизвестно где и зачем полежавшая с десяток лет бумага.

Свет в глаза. Подняв фонарь, стражник осветил с пол акта. Хорошая моя заволновалась. Она отступила.

Фонарь опустился, и только после я увидел большие небесно-голубые глаза. Ряд претенциозных складок на высоком лбе и торчащие очень большие уши… Щёки, заросшие скверной щетиной… Нос какой-то странный. Одновременно большой, мясистый и с аристократической горбинкой.

— Ну и вонь! — поморщился служитель.

Скривившись, он выдохнул дым чуть в сторону:

— АА-А-а⁈

Рот незнакомца открылся. Но цигарка и не подумала выпасть: она прилипла к его губе.

— Я тран.

Просто и без обиняков. В Эквиле разговор так никогда не начинали, но… горизонт уже начинал белеть. Я устал, и хорошо застеленная постель пришлась бы очень кстати.

Я просто не хотел здесь припираться с этим Типом!

— И чего?.. — то ли поёжился, а то ли пожал плечами стражник.

«…»

Я поднял воротник. Вспомнил, что золотые пуговицы (вместе с приличным мундиром) остались в поклаже, и вытянулся ещё сильнее. Загородил спиною лохматую, смехотворно рыжую морду моей Хорошей.

— Я Рыцарь Его Величества Амания Первого!

Брови незнакомца чуть приподнялись. Просунув каску под ржавой решёткой, он посмотрел… на мои сапоги. Бровь опустилась. Губы поджались, и на высоком лбу его вновь проступили морщины. Каска столкнулась с металлом, она покачнулась на ушах. Стражник сопнул.

И улыбнулся.

— Пшёл вон отсюда! — выдал он с неожиданным наслажденьем.

— Что?

— Х-ходят тут пол ночи. А у меня, между прочим, бессонница!.. От вас!.. Уже!..

«…»

Я кашлянул. Плечом оттесняя лошадь, я как бы случайно показался в профиль. Уж портрет-то мой всем в королевстве известен.

Стражник сопнул. Он отстранился, чтобы закрыть смотровое окно…

— Стоять!

Мужчина вздрогнул. Таки потерял цигарку и, вытаращив глаза, проследил за её полётом. С вопросом глянул на меня. И смачно сплюнул. С чувством «сказал» и… словно бы сошёл по паре ступенек.

«Воробей, — определился я. — Очень потёртый сонный воробей».

Нагибаясь, «воробей» отработанным движеньем прижал «защиту головы» к макушке. Достал, обдул и прилепил цигарку где была. Сопнув, он затянулся. Каска чуть покачнулась на ушах.

— Да ты упился, что ли⁈

Хорошая моя заходила. Она посторонилась, так что мне пришлось ухватить узду. «Это какой-то цирк».

— Да ты… Ты не отстал?

«Ногти! — не мог я не отметить. — Он их чистил когда-нибудь⁈»

— А ты станцуй!.. Тогда впущу.

— Да ты совсем уже⁈ — Хорошая моя копытом соскользнула с края моста. Цепь зазвонила. — Тут холодно, ты знаешь⁈

— Ну да.

Смешок.

Никакой реакции: служитель как будто его не слышал. Он затянулся. И щелчком отправил цигарку в неизвестность. Сложив ряд глубоких морщин, мужчина фонарём осветил округу.

Наконец он удовлетворённо кивнул:

— А где?

— Что?

— Ну… Ты знаешь?

— А!

Я дёрнул за повод.

В общем-то, вариантов оставалось не так уж много. Да, все было нормально. Хорошо.

От кого я отстал в принципе не важно. Впустить в город, это работа. А любой труд требует вознаграждение. Тем более, когда ворота опущены посреди ночи.

«Все они одинаковы», — отметил я для себя, и мысль эта несколько приободрила.

Порывшись в вещевом мешке, я наткнулся на кошель. Вспомнил, что там одни лишь золотые… и оставил… Ну нет.

Я окончательно развернулся к воротам спиною. Мысль, и весьма оригинальная, заставила чуть улыбнуться. «Да он откровенно издевался! Теперь моя очередь».

Я спрятал бумаги с королевским гербом в нижнее.

— Вот! — наслаждаясь в уточку сложившимися губами. — Замечательный пошив!.. Вы не глядите, не глядите Вы на пятна!.. Это же Столица! Посмотрите на ткань: чистый хлопок.

«Качаясь», шлем по ушам пополз к затылку.

Служитель… понюхал воздух.

Посмотрел на меня. И на кружевную ткань. По аристократически оттопырив мизинец, он потер тончайший альвийский меж узловатыми большим и указательным пальцами.

— Ещё.

Можно было и ещё.

Я с настойчивостью протянул почти неприкрытый документ.

— Ещё.

— Больше нет.

В задумчивости мужчина прицыкнул. Он с хорошо различимым звуком почесал заросшую щеку.

— Ну ладно… Подожди тут минутку.

— Э-э! Бумаги.

— Ну разумеется, выдыхая дым.

Еще улыбаясь, я взял хрустящий лист. Окошко со скрипом захлопнулось. Донёсся звук засова. И вновь наступила тишина.

Я улыбался.

«… Вот когда он увидит герб… Я представляю, как изменится его лицо!»

Пять… а после и все десять минут.

Утро.

Во рву понемногу начинали петь лягушки.

Скверный привкус солонины першел в горле, но фляги опустели.

… До меня долетело приглушённое мычанье.

… Странный звук. Если прислушаться, то начинало казаться, что воздух дрожал. Нет. Это был даже не звук, а какое-то гуденье. Едва различимое, но всё же. Пытаясь разобраться, я заметил золотистый отсвет на воде. Совсем недалеко кто-то грелся у костра.

— Да что это такое!