«Тран ведь не может его толкнуть? Верно?»

IX

Провожатый мой остался «побеседовать». Идти по собственному его утверждению было некуда, незачем, да и некогда. Хотя с последним утвержденьем, чего уж кривить душою, я не вполне был согласен. Ладно уж. Пусть.

Лёгкий, освежающий ветер заставлял высокие сосны качаться. Поскрипывать и шелестеть длинной хвоей. Играть тенями на ещё совсем молодой листве орешника.

Как и в прошлый раз, большой плоский камень я нашел почти что сразу. И мой скарб… буквально в паре шагов. Если ночью куст казался сплошным, надёжным укрытьем, то теперь он просматривался насквозь. Моя поклажа буквально светилась, так что лишь удивляться оставалось, что её никто не заметил и не прихватил.

Развязав шнуры, я бегло пробежался по паре свёртков и узлам. Отыскал тугой рулон обычных брюк, измятую рубашку… (И вы-ы-ыдохнул). Наткнулся на теперь почти пустой кошель.

Я не мог отказать себе: прошёлся ногтем по выступающим краям монет. «Пять. И ещё пятнадцать золотых под валуном… Итого Двадцать Швен за Так. Это же… в уме уложить невозможно! Целый дом на пятом острове!»

Под увесистым кошелем чуть захрустели мои дорожные бумаги.

«…»

Я спрятал всё это на дно. Замаскировал сверху нижним бельём и, наконец, выдохнул. Огляделся. Прислушался. Где-то в кронах ударяли невидимые крылья. Издали доносился глас кукушки. Выдохнув, я вернулся к мешку. Но тут же подобрался, вновь вгляделся в разросшийся кустарник. Я вслушался: никого и ничего.

— Додумался где оставить, тоже мне.

Я выудил рубашку. Пару платков. И все остальное.

Наконец, после нескольких часов страданий, я мог себе позволить… справить нужду… Расслабиться. Зелень прикрывала надёжным пологом, так что стен не было видно. Здесь не было прохожих. Не было десятков глаз, которые ежесекундно следили за каждым моим движеньем. Я улыбнулся. Почувствовал, как чуть нагрелся медальон.

Взгляд, бродя, остановился на потертых брюках: «Отличный мышиный цвет, — не мог не оценить я. — Кто бы мог подумать, что „рыцарь короля“ станет ходить в таком по городу… Хах. Это даже смешно».

Я посмотрел на небо, через тёмные кроны.

Хруст сушняка. Не где-то в вышине, а рядом. Колени сами подогнулись. Прикрывшись (уж как смог), я голову вжал в плечи. Нащупал край обрывков панталон. Ястреб! Нижнее в розовых лентах, скомкалось.

За сухостоем, в паре тройке шагов, неспешно крался, именно крался, человек. Довольно низкий… Тощий… В измятом «вплоть до последнего изничтожения», исцарапанном колете стражника… Напоминающий нахохлившегося воробья… С зажатой в зубах цигаркой.

Я пригнулся ниже! По-гусиному переступил и, рискуя напороться на шипастый куст, подался вперёд. «Уши, — остановился я на самом выдающемся предмете. — Поотрываю к ястребу все уши!»

Стражник вышел на прогалину.

Он посмотрел по сторонам, вытягивая шею. Руки сунул в карманы и, двигаясь бочком, прошёлся взад-вперёд. Зашумела хвоя. Валежник переломился, что заставило его несколько опешить.

Будто бы нечаянно мужчина посмотрел по сторонам. Он вытер нос. Развернулся, поддавая редкую осоку, и внезапно наклонился… Он подобрал длинный оббитый по краю камень… И подошёл к моему валуну. Под которым ещё лежало золото.

Он присел.

— АХ ТЫ ж П-ф!..

Обрывки панталон упали. Я с места прыгнул зайцем. Прикрываясь нижним, животом лёг на шипы. «Мерз-завец!» Слива поломалась. Голова ушла вперёд и вниз. И я щекою встретил землю!

Пуча глаза закряхтел.

Тут же оттолкнулся от опоры локтями!

Попытался освободить штанину, которая увязла в шипах! Отпустил! Упал! Таки вскочил!

Никого.

Только лес вокруг. Большой зеленоватый камень; орешник и шершавые колонны елей. Словно свирель, пронзительно и резко в кронах заливалась птица. Кукушки больше слышно не было.

«Вот ведь… ***!»

* * *

Мы шли. По направлению к серой, исцарапанной ребятней по низу городской стене.

Я устал.

Устал и остался с тяжелым, пахнущим дымом послевкусием. Однако были и плюсы: день почти закончился.

Стоило одеться и заливцы перестали обращать на меня вниманье. Это неплохо. Я мог теперь спокойно распрямиться и, шагая, следить за сменой окон. Оград и вывесок.

Стражник всё обещал и обещал скорый дождь.

«А спугнуть неплохо получилось! — посетила утешающая мысль… — Подлец! Не раньше и не позже! Ну я ему еще покажу. Такое ему покажу! Имя, я полагаю, с такою внешностью выяснить не трудно».

Попавшись на глаза, большой желтоватый камень полетел куда подальше. Он приземлился у корней сирени. Чуть-чуть не «доскакал» до группы людей в залатанных штанах.

До меня долетел хриплый, каркающий кашель. У меня не осталось при себе другой ненужной пуговицы. Лишь золотые, за которые и убить могут.

Стражник уже не шёл, он больше «толок» камни дороги. Бородавки на обвислой щеке его стали заметней. Пот ручейками тёк за жёлтый воротник, отчего тот сделался бурым. «Как там дела в столице? — поинтересовался он. Но, не дождавшись моего ответа, сам стал жаловаться на супругу. На секретаря, и вообще на всех, кто был старше по званью. Мужчина очень хотел 'всех их вздёрнуть!»

… Кажется, кроме жены.

— Кровопийцы!.. И понимания ведь нет: что будет, если мы всем этим заниматься станем⁈.. Беспорядки же начнутся. (Я кивнул). Город трещит по швам, а они бумажки всё марают… А ещё ваш этот Вивар! Хорёк! Все ему должны как будто!.. За одну зарплату!

— Да. Это тяжело.

Стражник убрал прилипшую прядь подальше от глаз:

— Удумал! «В связи с положением», говорит!

— Так, что? Есть предложенья?

Стражник умолк. На широком лице его застыло непонимание.

— … Я дело делаю!.. — произнёс он с оттяжкой. — Это всё!.. Пусть об ерунде у начальства голова болит. На то они и сидят там! Это их забота… выдумывать… Что там да как.

Я кивнул.

Помешивая похлёбку длинной деревянной ложкой, женщина в пыльной, тяжёлой юбке разливала её по мискам. Малый ребёнок разносил. Кажется, девочка. Хотя мешковатая одежда и не давала сказать определённо.

Мимо лавки ювелира нёсся знакомый, опостылевший дух деревянной солонины.

… Ребёнок оступился. Выставив руки с плошкой, он упал. И похлёбка расплескалась. По нарастающей донёсся плач.

Держа мешок под мышкой, я через дно ощущал тяжесть, твёрдость монет. Я даже как будто мог сосчитать «рифлёные», ещё не успевшие облететь края… Золото.

Я предложил взять извозчика.

— Да мы, считай, уже пришли.

— … Мне нужно в банк.

Стражник умолк. Он встал. Нижняя губа служителя поджалась, а плоский подбородок его начал подниматься.

— … Эт рядом, — заключил мужчина наконец. — Считай дойти до перекрёстка.

Мы свернули, прошли по небольшому скверу, и сразу уперлись в белое, с четырьмя колоннами, строенье. С очень тяжёлыми на вид, воронёными решётками на окнах.

— Ты это… Знаешь… У меня ведь сегодня… дела ещё. Ты понимаешь?.. Служба! Куда б её.

— Понятно, — ответил я не без облегченья.

— Улицы ещё мести.

— Представля-ю!

— Дайка… Дай письмо-то твоё. Я гляну ещё раз адрес.

Мужчина взял, подвёл бумагу почти к самым глазам, а после посмотрел на вытянутых. Брови его поднялись, заложив одну глубокую морщину посреди лба.

Небольшие, глаза заблестели…

— Сэр рыцарь.

От адреса наёмника служитель Залива открестился: «далеко».

Зато о гостинице ' У кошки' он говорил охотно:

— Вот ту вот видишь… В неё и иди. В проходную… Вот как войдёшь — налево. Так и продолжай… И там не перепутай ничего. Это не проход… всего лишь здание упало. Уж год никак не огородим, вот люди и ходят. Да там до зарослей. Через парк…

Даже через ткань свёртка, через дно я чувствовал кошель. Ощущал приличный вес… и это вызывало смешанные чувства. Взгляд скоро пробежался по мощёной площади.

Переселенцев здесь видно не было. Возможно их гоняли. Или сами они предпочитали держаться подальше от большого, солидного здания с решёткой.