В комнате я переоделся и принялся искать ответ на важный вопрос, а стоит ли мне вообще писать отцу? Я сел за стол и достал лист бумаги. Взяв перо, я дважды окунул его в чернильницу и начал письмо с обычного приветствия:
Дорогой отец,
Но на ум не приходило ничего подходящего, что можно было бы изложить в письме. Отец в любом случае получит известия о моём визите от мистера Нотиннеса, но чем я смогу дополнить это? Я не имел ни малейшего представления, какие мысли миссис Нотиннес изложит в своей версии описания дружеского обеда, а я мог бы все испортить любым своим словом. Если я не отправлю отцу письмо, его это точно не обидит, поэтому не стоит лишний раз испытывать судьбу. Лучше сперва дождаться завтрашнего дня и приложить все усилия, чтобы добиться расположения Лавьен, тогда я смогу смело сообщить отцу о своих намерениях. Тем самым я поступлю как настоящий мужчина, как он бы того и хотел. Да, именно так я и сделаю.
Начатое письмо я спрятал под книгами на краю стола. Рано или поздно пригодится. Но спрятать себя от насущной проблемы я никак не мог. Я лёг на кровать и отдался в размышления о завтрашнем дне. Что же мне делать? Как мне добиться симпатии Лавьен? Торопиться в делах сердечных не стоит, особенно с такой порядочной девушкой как Лавьен, но у меня не так много времени, да и есть ли у меня выбор? Нет, обстоятельства играют против меня. Единственно верным решением вновь оказался риск. Мне придётся признаться в своих чувствах, но такая торопливость и навязчивость может оскорбить Лавьен, и мне не за что будет её осудить. Ну а что мне остаётся? Ничего… Только мои виды с моста над Карнэ. Точно! Я поражу её своим художественным взглядом на мир, я открою перед ней свою душу, покажу ей свою лучшую сторону, а затем признаюсь в чувствах.
Утром Эдда накормила меня сытным завтраком, и пока прислуга была занята работой, она пожелала мне приятной встречи с юной мадемуазель.
– О чём это ты? – удивлённо поинтересовался я.
– Как же? Прошу вас, юный сэр, не оскорбляйте меня ложью. Я же вижу, как вы прячете от меня взгляд, как вы задумываетесь и как в эти минуты ваши руки начинают дрожать. Когда я вижу вас в таком состоянии, мне всё становится очевидно – кто-то завоевал ваше сердце. Вы ещё молоды, сэр, а те, кто впервые по-настоящему охвачен любовью, ещё не умеют её скрывать. Эта та самая красавица Лавьен Нотиннес?
Я опешил. Чем напористее я старался скрыть свою тайну, тем больше себя обличал. Эдда права, я ещё молод и неопытен в делах сердечных, хотя возможно, мне это попросту не дано. Ещё мой дедушка говаривал:
«Роберт бы стал прирождённым политиком. У моего сына дар скрывать свои мотивы под масками, которые даже самые закалённые интриганы не в силах раскусить».
Этим мой отец известен даже в самых узких кругах. Многие хотели добиться его расположения, он хоть и не стал политиком, но как предпринимателю ему не было равных на мили вокруг. Все партнёры гордились своей причастностью к делам моего отца, но никто так и не смог заработать ни большего уважения, ни больших денег, чем Роберт Мастерсон. Но я был совсем другой.
– Так заметно?
– Я сразу все поняла, но не стала донимать вас. Не беспокойтесь, юный сэр. Мой рот на замке! – гордо заявила Эдда. – Я же понимаю, если бы вы хотели, то уже давно бы всё рассказали вашей Эдде. Вы же вчера были с ней?
– Я вчера был у Нотиннесов, а сегодня я иду с ней на Карнэ, с разрешения её матушки.
Эдда нежно погладила меня по голове. На её глаза начали накатываться слёзы, а затем она шёпотом произнесла:
– Мне так радостно за тебя, Коул.
Я тут же вскочил со стула и взял Эдду за руку.
– Неужели я тебя обидел?
Эдда вытерла слезы и погладила мою руку.
– Нет, конечно же нет. Я просто рада за вас. Вы уже такой взрослый.
Я обнял Эдду не боясь, что это заметит кто-то из остальной прислуги.
– Мне пришлось сохранить это в тайне… я…
Эдда высвободилась из моих объятий.
– Понимаю, вы бы не стали это скрывать, если на то не было причин. Вы боитесь неодобрения вашего отца, но, юный сэр, если вы этого желаете, значит вам это и нужно. Я буду хранить молчание, пока вы сами не решите всё рассказать, ваша Эдда вас поддержит.
Слова названной матери вселили в меня уверенность. Пора брать ответственность за свою жизнь в свои же руки, ведь мне выпал шанс самой судьбой и грех им не воспользоваться.
– Спасибо, Эдда!
Возвращаясь к завтраку, я заметил, что Эдда явно пыталась мне что-то сказать, но почему-то продолжала лишь молча наблюдать за мной.
– Что такое, Эдда? Я же вижу, ты что-то хочешь сказать?
– Я… хочу дать вам один совет, если вы не против, сэр.
– Нет, не против.
– Если вы идёте к Карнэ, то расскажите мисс Лавьен вашу любимую сказку о сгинувшем Ириехаме. Вы так любили, когда ваш дедушка рассказывал вам эту историю, а мисс Лавьен проникнется к вам доверием, если вы поделитесь с ней чем-то личным. Я хоть и старушка, но мне кажется, девушки сейчас не разучились ценить откровенности от мужчин. Ох… сколько же кошмаров вам снилось, сколько раз я успокаивала вас, как же эта сказка вас впечатлила…
Пока Эдда предавалась воспоминаниям, я подумал, что в её предложении есть смысл. По моему плану Лавьен смогла бы увидеть спрятавшуюся у всех на виду уголок истинной красоты нашего города, но если скрасить такую романтическую прогулку интригующей и жутковатой историей, при этом личной, то почему бы и нет? Сказку о сгинувшем Ириехаме я слышал только от деда, а он всегда запрещал пересказывать её кому-либо. Сама Эдда точно не знала её, и даже после того, как дедушку забрали в сумасшедший дом, где он дожил свои последние дни, я никому её не рассказывал. Сомневаюсь, что кто-то уже мог поведать сказку Лавьен, потому что мой дедушка говорил, это только наша с ним история и тех, кто о ней когда-либо мог слышать, уже давно нет, а сам он узнал её по чистой случайности, от какого-то автора тиафатовых страниц.
К часу дня я уже был на почтамте в компании моей несравненной Лавьен. Наши беседы пока следовали заурядным темам, и я лишь изредка упоминал, какие прелестные виды открываются с моста над речушкой Карнэ, и, судя по лицу Лавьен, мне получилось её заинтриговать.
Мне пришлось впервые соврать ей. Я сказал, что не написал письмо отцу, потому что мы с ним ценили живое общение – это наша традиция. Тем не менее, я взял письмо миссис Нотиннес у Лавьен и сам отнёс его на почтамт.
Я передал письмо и по возвращению мы поехали к мосту. По дороге я любовался внешностью своего ангела. Сегодня она была с распущенными волосами, от неё благоухало прелестными духами с мягкими нотками резеды, а сама она была одета в розовое платье, которое подчёркивало её светлый и целомудренный вид.
До западной части города мы добрались быстро, в нос сразу же ударили запахи выпечки местных пекарен и цветочных полей, приятно усиленные свежим воздухом солнечного дня, движимым лёгким, прохладным ветерком. Выйдя из экипажа, я первым же делом подал руку Лавьен и помог ей сойти на мостовую, ведущую прямиком к мосту над Карнэ. Лавьен меня поблагодарила, и, улыбнувшись друг другу, мы пошли вперед.
Я уже слышал журчание Карнэ, приятный и успокаивающий шум воды воспринимался сегодня как-то по-особому. Как обычно бывает в субботний день, уже десятки людей прогуливались по мосту, но, как и всегда, никто на моей памяти не останавливался послушать эти звуки природы, ритм первозданной жизни. Если кто и останавливался, то зачастую инициаторами выступали дамы, поражённые видом цветочных полей, но они видели лишь то, что невозможно было пропустить. Непревзойдённую же красоту этого места найти не так просто, чтобы её прочувствовать, нужно приложить большей усилий, чем просто смотреть.
Мы взошли на мост. Он начинался с небольшого подъёма и переходил в ровную дорожку с редкими камнями. Кладка моста была старинной, как и его борта, а сама конструкция арочной и, по-видимому, выстроенной очень давно. Узнать людей, которые впервые ступали на это сооружение было несложно – они делали это с опаской, боясь свалиться в реку вместе, с как им казалось, ненадёжным мостом. Но коренные жители ходили по нему без малейшего чувства страха. Да этот мост мог бы с лёгкостью выдержать несколько экипажей одновременно, если бы не был столь узок, но понять людей, впервые ступивших на мост, можно. Со стороны он напоминал груду камней, которые поместили над рекой придав ей арочную форму, оттого люди и воспринимали его ненадёжным сооружением. Однако для меня старинный вид моста лишь придавал ему надёжности, как и тайна его постройки. Никто из ныне живущих не знал, по крайней мере я так думаю, когда и кем он был построен, даже мой дед, который, как мне казалось, знал всё на этом свете. С пару лет назад я пытался это выяснить, но мои старания так и не увенчались успехом. Этот мост – памятник таинственности и настоящее достояние города, жаль, что толком никем не ценимое.
