– Победил он его, – сказала мама, – курс лечения прошел, желудок у него теперь функционирует нормально, запахов никаких нет.

– Свадьбу будете справлять? – поинтересовался я.

– Да какая уж свадьба в сорок лет, сынок, – махнула она рукой, – распишемся и дело с концом.

– Заявление подавали уже? Там ведь двух свидетелей надо будет…

– Завтра собираемся подавать, – ответила она, – в наш районный Дворец бракосочетаний, знаешь такой?

– А как же, – ответил я, – бывшая станция Счастливая бывшей Детской железной дороги имени товарища Кагановича.

– Да, именно там… пойдешь свидетелем с моей стороны?

– Да куда ж я денусь, – махнул рукой я, – конечно пойду. Тебе приодеться, кстати, надо – есть, в чем идти-то?

– Да найду, – отговорилась она после того, как мы выпили по третьей порции вина, – иди уже, решай вопросы со своей Ниночкой.

И я пошел решать эти вопросы… по телефону мне никаких сигналов не поступило, так что я взял руки в ноги и отправился в свою альму-матер, или в народе ИПП имени Академии наук СССР. Час на шестидесятом автобусе, и я возле входа в ИПП с улицы Луначарского… ну да, того самого, который напротив психоневрологического диспансера номер один, его наконец ввели в строй. Пропуск свой я никуда не терял, предъявил его вахтеру в разложенном виде и прошел внутрь этого заведения. Первый же сотрудник, который меня увидел за проходной, это был Юрик Шпагин, тот, который сильно похож на певца Антонова.

– О, – сказал он, одновременно затушивая бычок в урне, – Камак приехал. Ну ты забурел, командор, – добавил он, оглядев меня со всех сторон, – в натуре забурел. Я тебя по телевизору даже видел позавчера.

– И чего там было в телевизоре? – решил уточнить я, а то ведь слухами одними питаюсь.

– Ты стоял в составе нашей делегации в Индии и хлопал каким-то там речам Индиры Ганди, – развеял мои сомнения он, – как в Индию-то попал, расскажешь?

– Потом, может, – осадил его пыл я, – ты лучше скажи, когда в последний раз видел Нину Брагину?

– Так полчаса назад и видел, – озадаченно отвечал он, – на своем рабочем месте сидела, на антресолях зала управления.

– Физического стенда 30 дробь 22, – зачем-то добавил я упавшим голосом, – пойду пообщаюсь.

И я оставил Юрика Шпагина в вестибюле, а сам поднялся по винтовой лестнице на один этаж вверх. В зале управления ничего собственно и не изменилось за месяц моего отсутствия, все та же пустота справа и те же загородки слева с экранными комнатами внизу и антресолями вверху. Поднялся по еще одной лестнице и нос к носу столкнулся с Шурой, который длинный и постоянно в курсе всех институтских проблем.

– О, Камак, – поднял брови он, – ты наверно за своей Ниной пришел?

– Как угадал? – хмуро ответил я.

– Да нетрудно было, – усмехнулся он, – пошли покурим, расскажу тебе подробности нашей жизни, включая ниночкины…

Нинка как картинка-2

Мы опять спустились в вестибюль, где было оборудовано место для курения, он вытащил из кармана пачку «Родопи» и задымил, а я отказался.

– У тебя, как я понял, дела круто в гору пошли, – заметил он для затравки разговора, – некоторые языки говорят, что с самим Леонидом Ильичем запросто общаешься.

– Угу, – подтвердил я, – не так, чтобы запросто, но было пару раз. Ты давай ближе к теме – не отклоняйся, – подстегнул его активность я.

– Сначала новости, – не стал отклоняться от своего плана он, – Наумыч-то еще при тебе ушел?

– Ну да, при мне… я тебе больше скажу – встречал его пару раз в Москве, вместе с подругой, он там уже неплохо устроился.

– Ну так вот – на его место Бессмертнова назначили. И он немедленно небольшую революцию произвел.

– Да ну? – изумился я, – Великую Октябрьскую что ли?

– Не так, чтобы великую, но октябрьскую, это точно – всех блатных программистов он первым делом в колхоз заслал, представляешь?

– Что, даже и Мишеля?

– Его в первую очередь… сказал на общем собрании что все сотрудники у нас теперь строго равны без исключений.

– С ума сойти, – честно признался я. – А еще что изменилось?

– Готовимся к большой экспедиции теперь, на Камчатку и во Владик, в мае начнется и до самой осени – тебя на всякий случай тоже в списки включили. Если вдруг вернешься.

– Это не исключено, – задумался я. – А как там Мишка Шифман?

– По-прежнему башковит и все так же в Израиль собирается, но никак не соберется. То дело с видаками закрыли очень быстро, за него большие люди попросили. Но из комсомола его не поперли, как этого… как Витьку-техника, оставили н поруках.

– А Крот как там поживает?

– Прикрыли его после того случая… до лучших времен – слухи донеслись, что большой босс сказал, хватит мол нам и одного психа-экстрасенса. У тебя как, кстати, эти способности-то, не улетучились?

– Пока нет, – хмуро ответил я, – тьфу-тьфу, все на месте. И теперь уже после всех этих подробностей давай к главному переходи – что там с Ниной такого стряслось?

– Нинка, как картинка, – пробормотал Шурик, доставая вторую сигарету, – с фраером гребет.

– Это понятно, – поморщился я, – дай мне, Сема, финку, я пойду вперед и так далее- ты давай глубину проблемы освещай.

– Освещаю, – Шурик очередной раз затянулся родопиной и продолжил, – у нее был парень еще когда она в политехе училась…

– А у кого из девчонок не было парня в школе или там в вузе? – задал наводящий вопрос я, – и что дальше?

– Он в армию ушел, в Афган, – продолжил Шурик, – после пятого курса его забрали.

– В политехе же военная кафедра, – вспомнил я, – из наших погоны ни на кого не надели.

– А он желание такое изъявил, – сказал Шурик, – сильно идейный товарищ оказался.

– Дай угадаю, – по-прежнему хмуро отвечал я, – и теперь этот афганец дембельнулся и Нинка решила вспомнить молодость, так?

– Так, да не совсем, – не менее хмуро продолжил Шура, – он в коме лежит, в областной больнице… перевезли на военном транспортнике из Кандагара откуда-то…

– Санта-Барбара какая-то получается, – ошеломленно ответил я, – Си-Си Кэпвел и Иден Кэпвел.

– Какая еще Санта-Барбара? – не понял Шура.

– Сериал такой американский, – пояснил я, – у нас его пока не показывали, но скоро наверно будет. Про жизнь одной американской семьи, тыща с лишним серий. Один из главных героев всю дорогу в коме лежит.

– Ну похоже…

– А сама-то она где, Нинка? – спросил я.

– С утра приходила, а потом отпросилась в эту вот областную больницу. Буквально минут десять назад уехала.

– Больница-то имени Семашко? – уточнил я.

– Она самая, на 60-м автобусе прямо до нее доберешься.

– Она большая, в каком отделении там он лежит, не знаешь?

– Знаю, – спокойно ответил Шура, – я все знаю – в общей хирургии на втором этаже… вот номер палаты не подскажу.

– Тогда я поехал в Семашко, – сказал я, – заодно и побазарю с Нинкой. Привет Бессмертнову передавай.

– Сюда-то еще заедешь? – спросил он, – Сергеич с тобой бы с удовольствием пообщался.

– По обстоятельствам, – бросил я на ходу и вернулся на автобусную остановку.

Время уже близкое к обеду настало, народу в транспорте было немного, так что до больницы имени основателя советской системы здравоохранения Николая Александровича Семашко я добрался со свистом. Это был огромный комплекс из десятка зданий разной этажности на краю города… сейчас на краю, а в 21 веке все вокруг жильем застроят.

Справился у первой встречной медсестры, где тут общая хирургия, и отправился по указанному направлению. Больница хоть и областная была, но порядки тут ничем не отличались от нашей районной сороковой – никому ни до кого дела не было. Даже и халат не заставили надеть и на ноги никаких бахил не предусматривалось даже в отдаленной перспективе. Тщательно вытер ноги, снял куртку и засунул ее в предусмотрительно взятый с собой пакет, а потом поднялся на второй этаж… так, номера палаты у меня нет, спросим что ли у дежурной.