В день их свидания в квартире Колесникова все горело, блестело, сверкало. В ванной комнате ярким пятном выделялось полотенце с тигром. Когда-то, лет десять назад, Колесников купил его на рынке и считал роскошным. Из кухни доносился запах ванили – в духовке стояла ватрушка. Он заехал за Леной на такси, потом они гуляли по городу, Колесиков осторожно держал ее под локоть. Он не любил ходить «за ручку», но эту женщину хотелось оберегать и опекать. А еще у нее были очень хорошие духи – чуть сладкие, с апельсиновой горчинкой. У Колесникова кружилась голова.

Потом они приехали домой – он ее кормил, подкладывал кусочки побольше. Поил шампанским, рассказывая винодельческие истории. Было видно, что Лена смущается, но ей приятно внимание и забота мужчины.

Наконец, когда на столе стоял кофе, Колесников накрыл ее руку своей ладонью.

– Леночка, ты такая…

– Обычная я, – серьезно и просто ответила та.

– Нет, что ты! – взвился Колесников. – Ты такая… Понимаешь, я давно не видел такую женщину. Ты и трудишься, и умница, и такая нежная.

Он перегнулся через стол и клюнул ее в щеку. Так выглядел его поцелуй. Сергей Мефодьевич пытался сообразить, как бы ловчее перейти в спальню. Лена разрумянилась, зеленые глаза ее блестели, она протянула руку и погладила Колесникова по щеке.

– Ты тоже… Вернее, ты такой необыкновенный, – прошептала она.

– Это ты, – пробормотал Колесников и как-то неловко попытался поднять Лену со стула. – Пойдем, пойдем… На кухне жарко… А там… там, в спальне…

Лена подчинилась, они прошли в спальню, где Колесников наконец смог ее нормально поцеловать.

– Пожалуйста, разденься, я не умею раздевать женщин… – сказал он тихо и принялся стаскивать с себя рубашку.

– Да, конечно, – Лена изящно выскользнула из платья.

Колесников рывком стянул покрывало с постели, обнажив белоснежное белье.

– Знаешь, я благодарна Эдуарду Сигизмундовичу. Если бы не он, мы бы и не встретились, – вдруг тихо произнесла Лена.

– А кто это? – не сразу сообразил Колесников.

– Колманович Эдуард Сигизмундович…

– Ах да… – вспомнил Сергей Мефодьевич, расстегивая брюки. – Вы давно знакомы?

– Три года. Я же у них в семье домработница. Убираю, готовлю, в магазины хожу…

– Что? – не понял Колесников.

– Я говорю, что работаю у них. Как в Питер приехала, так к ним и устроилась. Они мне доверяют, у нас очень хорошие отношения.

– Ты домработница? – Колесников успел подхватить скользнувшие вниз брюки.

– Да. – Лена рассмеялась, глядя на его возню с брюками. Она успела уже лечь под одеяло. – Я говорила, что по образованию экономистка, но… Просто нет сил устраиваться на работу. Понимаешь… Собеседования, рассказы о себе, о своей жизни… Коллеги, отношения с ними. Все это требует душевных сил. А после смерти Игоря, мужа, меня только на механический труд хватает. Он отвлекает. Особенно если тяжелый. Ночью спишь без сновидений… Ты прости, что я сейчас об этом заговорила… Мне казалось… Нужно что-то объяснить.

Колесников все так же топтался у кровати, придерживая брюки. «Она домработница! Прислуга Колмановича! Он что, спятил?! Предлагать мне такое!» – подумал Колесников. На его лице заиграли желваки.

– Сергей, что с тобой? – Лена увидела гримасу Сергея Мефодьевича.

– Со мной? Со мной плохо. Давай-ка на потом перенесем все. – Он застегнул наконец брюки и вышел из комнаты. Лена в растерянности замерла. Потом встала, оделась, взяла сумку и в полной тишине прошла к двери. Из квартиры Лена выскользнула мышкой. На улице спокойным шагом пересекла двор, но, оказавшись на проспекте, расплакалась.

На следующий день Колесников отозвал Колмановича в сторону.

– Ты что придумал? Ты зачем мне прислугу подогнал? Чтобы я на ней женился, а она в благодарность будет тебе бесплатно дом убирать?

– Что?! – опешил Колманович. – Ты, герцог, и впрямь больной! Где ты прислугу нашел? Барин тоже мне выискался. От сохи недалеко уехал, а туда же… Ты вообще что мелешь?! Какая она тебе прислуга?! Да она способнее и умнее тебя в сто раз. Жизнь у нее так сложилась, дубина ты! И если я узнаю, что ты обидел ее, по морде дам. Хочешь – судись потом со мной!

Колманович даже задыхался от гнева. Колесников не ожидал такой реакции и струхнул.

– Ты должен был предупредить…

– Кто тебе что должен? Очнись! Капитан первого ранга, не видевший моря, не обедавший с матросами в одной кают-компании! Ты кем себя возомнил?! Какой такой голубой кровью?! – Колмановича было не остановить. К их разговору прислушивались курсанты. Небольшая группа даже остановилась неподалеку, делая вид, что читают конспекты. Колесников стал нервничать.

– Ты что орешь?.. Нас слышат…

– А ты чего боишься? Пусть знают, какой ты на самом деле! – орал в ответ Колманович.

Спас ситуацию звонок на пару. Они разошлись по аудиториям и еще очень долго не общались. Наедине с собой Колесников вел диалоги и споры с Колмановичем – конечно, всякий раз одерживая победу.

После этой истории Колесников очень долго не знакомился с женщинами. Его быт был налажен, работа отнимала много душевных сил, к тому же с некоторых пор он возомнил себя богатым женихом.

– Посуди сама, – сказал он как-то дочери, – у нас с тобой на двоих четыре квартиры.

– Я бы сказала, что у тебя две квартиры и у меня две квартиры, – ответила дочь строго.

Колесников внимательно посмотрел на Полину.

– Папа, я к тому, что к моим квартирам твои планы никакого отношения иметь не будут. Я бы даже сказала просто: у тебя две квартиры. Меня в этой связи и упоминать не надо.

– В какой связи?

– Я сразу поняла, о чем ты. О личной жизни. Если хочешь знать мое мнение – заведи подругу, и живите интересно и счастливо. Необязательно официально оформлять отношения.

– А если она захочет? – спросил Сергей Мефодьевич, и сразу стало ясно, что его так волновало.

– Брачный договор. Брачный контракт.

– Фу, даже как-то звучит отвратительно.

– Папа, отвратительно звучит «она его обобрала». А брачный договор звучит современно.

Колесников покачал головой. Сергей Мефодьевич осторожничал, но взять на вооружение современные подходы к семейной жизни не мог. Как бы то ни было, знакомиться легко и без затей у него не получалось. Самому себе он объяснял это так: «Я не Петрушка базарный, чтобы прыгать и завлекать. Я при живой жене был примерным семьянином и сейчас свои принципы не нарушу!» Обычно больше чем одного похода в кино с дамой у него не случалось.

Однажды Полина спросила отца об одной его знакомой:

– Почему ты с ней не встречаешься? Она симпатичная, работает, живет одна. И веселая такая.

– Злобная, – односложно ответил отец.

– Что? – удивилась дочь. – Она злобная?! А с виду такая милая.

Сергей Мефодьевич помялся и рассказал следующую историю. Они сидели в кафе, когда туда вошла семья – папа, мама и сын. Лицо женщины было обезображено ожогом. Рубцы были заметны и портили миловидную внешность. Колесников пристально вгляделся в женщину и сообщил своей спутнице:

– Баба какая страшная, рябая вся!

Спутница вскинула глаза на Сергея Мефодьевича и медленно произнесла:

– Ты тоже не красавец. Нос, как клюв у попугая. А ведь эта, как ты выразился, «рябая баба» пострадала, с ней произошел несчастный случай. А ты с таким носом уродился.

Ложечка звякнула о вазочку с мороженым – это Колесников опешил. Ему захотелось тотчас взглянуть на себя в зеркало. Он не услышал главного, что ему только что сказали. Вечер этот не удался, да и больше на свидания милая женщина не приходила.

– Папа, ты дурак?! – воскликнула Полина. – Как вообще можно было так выразиться о женщине?!

– Я правду сказал! – спокойно ответил Колесников.

– Ты гадость сказал. Впрочем, это твоя жизнь, ты и разбирайся.

– И разберусь! – огрызнулся Сергей Мефодьевич.

Больше они никогда не разговаривали на подобные темы. Но Полина, которая съехала от родителей еще в свои двадцать, впервые задумалась – от чего же все-таки умерла мать. «Ведь он всегда думал о нас, о семье. В доме всегда все было. Он работал, работал, работал. Квартиры покупал. Машины покупал, в доме всегда был достаток. Мама была хорошей хозяйкой. Одна дача чего стоит – несчетное количество банок с солеными огурцами, – думала Полина, разбирая запасы в гараже, – черная смородина с сахаром, яблоки сушеные. И это все она. Зачем? Если мы все всегда могли купить! Отец эти правила завел, а она им следовала. Даже не возражала. Но сколько же сил на это уходило! Интересно, он хоть когда-нибудь сказал ей: “Брось! Не гни спину на этих грядках, сколько нам того надо? Купим в магазине!”»