Домой возвращаемся ночью. Туман забрал в себя все звуки. Фонари светят кисельным фальшивым светом. Рыжие круги разбросаны пятнами тут и там. Мы словно попали в сказку или компьютерную игру, а из-за поворота могут выскочить зомби и монстры. По которым большой специалист мой Серега. Пахнет близкой водой. Серега сильно пьян, качается. Надежда Викторовна встречает нас в темной шали поверх ночной рубашки, с руками, сложенными на груди. В комнате темно. На дощатом полу пятна лунного света. С наших кроссовок стекают грязные лужи.

– Опять?! Сережа! Ты мне обещал!

Серега молча пытается снять мокрые кроссовки.

– Надежда Викторовна, мы просто сессию сдали… – пытаюсь оправдать я нас обоих.

Серегина мама на меня не смотрит. Она смотрит на Серегу. Что на меня смотреть? Кто я для нее? Пустое место…

Спустя два дня я уехала к себе в поселок.

– Мам, я пришла!

– Вижу! Мама моет банки под колонкой во дворе. На маме темный сарафан и старые шлепки. Пальцы ног, покрытые розовым лаком, уехали из разболтанных шлепок в землю. Мама стоит наполовину в обуви, наполовину в мокрой земле.

– Мам, я сессию сдала!

– И чего? Образованная теперь?

– Ну это же хорошо?

– Хорошо было когда-то давно! Ты сама знаешь, когда! Мама наполняет банки водой. Из окна раздается гамма си бемоль. Мама моет банки и занимается с учеником – экономит время.

– Мам, у нас телефон работает?

– Телефон? Мужикам звонить собралась?

Телефон, скорее всего, отключен. Мама экономит на платежах. Направляюсь к дому.

– Не заходи! – визжит мама и бросает шланг. Вода заливает дорожку и мои ноги. Вода ледяная, выбивается из шланга толчками. На улице такая жара, что хочется ополоснуть из шланга все тело. После часовой поездки в автобусе.

– Почему?

– Помешаешь уроку! К бабушке иди!

– Мне вещи нужно взять, я быстро. Я вхожу в прохладину дома. В комнате стучит по клавишам незнакомый рыжий мальчик. На стене, посередине, висит большой портрет моего отца. Я наталкиваюсь на отцов взгляд – строгий, обвиняющий. Рубленный подбородок, крупный, почти без переносицы, нос, стальные глаза, низко нависшие густые брови…Резко вдыхаю воздух, отшатываюсь, сажусь на корточки. Мама забегает следом.

– Зачем?! – кричу я, указываю на портрет.

– Я! Так! Решила! Хватит нас тут позорить! Мама поправляет портрет, хотя он висит очень ровно. Ласково проводит по нему пальцами.

Я выскакиваю из дома. Поднимаю шланг и лью холодную воду себе на голову. Долго. Подхватываю рюкзак и выхожу из двора. Поселилась у бабушки – в бабушкиной квартире есть телефон. Дни стоят сухие, и это хорошо. В бабушкином доме прогнила крыша. Когда льет дождь, он через крышу заходит в бабушкину квартиру. Квартира сыреет, в ней тяжело дышать. Устроилась на работу дворником в детский сад. На один месяц устроится можно только сюда – в поселке нет работы. Прихожу в садик к шести утра. Работа не сложная – полоть траву, убирать газон. Прячусь на работе от бывших одноклассников за кустами. Стыдно. Зарплата маленькая, но в полдень я свободна! Ура!

Тревожусь из-за Сереги.

Через два дня звонит Серега, ночью. Бабушка пугается. Бабушка очень старенькая. Я ее успокаиваю:« Все нормально. Это меня!»

– Алло? Алло?

– Это я, – произносит Серега глухим голосом. Наверное, в глазах у него снова разлились чернила.

– Да, Сережа! Что? – взволнованно спрашиваю я.

– Тань! Нам надо расстаться! Ничего не получится, – скорбно сообщает Серега.

– Что? Почему?

Я слушаю гудки. Серега бросил трубку. Не хочет объяснять. Ему это неудобно. Ну почему с ним всегда так? Ничего не понятно! Пытаюсь перезвонить, но никто не отвечает. Лежу без сна, смотрю в окно. Окно то освещается фарами машин и мотоциклов, то темнеет. В шесть утра встаю и иду полоть траву в детский сад. От меня откололи кусок. Мне больно.

Второй раз Серега звонит через неделю.

– Таня, привет! – заискивающе здоровается он.

– Да, я слушаю. – у меня сухой голос, сухие глаза, сухое сердце.

– Тань, ну прости меня…

– Я слушаю…

– Таня! Я без тебя не могу!

…

– Таня, я тебя люблю! Ты слышишь? Я тебя очень люблю!

Я не могу говорить, в горле сухо. Ну почему с ним всегда… Я бросаю трубку и ложусь на кровать. Огонь погас. Остался пепел. Я, как в наркозе, засыпаю и просыпаюсь через двое суток. Пропускаю работу. Отсыпаюсь за всю предыдущую неделю, что я наблюдала полоски фар.

Еще через неделю раздается звонок в дверь. Открывает бабушка.

– Добрый день! А Таня здесь живет? – Я слышу Серегин голос, густой, как горячий шоколад. Выскакиваю из комнаты. Серега стоит в прихожей с виноватым видом. Возвышается над моей маленькой бабушкой. Бабушка смотрит на меня и улыбается. Бабушка – большая молодец!

– Баб, это Сережа! Серега протягивает ей руку.

– Проходите, проходите…

Бабушка неловко суетиться.

Я смотрю на Сережу, а он – на меня. Как же я его люблю! Даже когда он жжет меня огнем.

За виноградником в саду у мамы нахожу гладкий черный камень. Забираю с собой в общежитие. Кладу на тумбочке у своей кровати.

Наступил август, и мы вернулись в общагу. Практика. У Юльки ПТУ – красить и штукатурить. Я помню свой первый курс. Юлька будет возвращаться в общагу, по брови обмазанная масляной краской. Краска почти не отмывается. И Юлька проходит так до сентября.

У нас (я, Патимка, Машка) геодезическая практика. Каждый день нужно ездить в село Стрелецкое на автобусе. Вообще-то, мы хотим найти клад. Тут и там в Астраханской области находят останки древней стоянки Золотой Орды. В Сарай-Бату свозили много золота! Но это так, дурь… Кто бы нам разрешил искать клад? Тем более, взять его себе? Умных и без нас хватает…Мы в поле делаем геодезическую съемку – измеряем высоту и угол. Высоту высоты и угол угла. Ну как поле! Пустыня! Красная, в трещинах, земля. Видно далеко-далеко, сколько хватит глаз! Из растений редкими серыми пятнами верблюжья колючка. Воздух звенит от жара, воздух стоит. Нет ветра! Только безжалостное красное, почти как земля, астраханское солнце! В первый же день мы сгораем. Выясняется это только к вечеру. Я становлюсь цвета бордо, Машка – розовая, Патя- морковная, почти оранжевая. Кожа трескается, болит! Мы делаемся похожими на землю. Мажем друг друга сметаной. На ночь укрываемся мокрыми простынями. Пытаемся уехать в Стрелецкое рано, по утренней прохладе. Прохлады нет! Горячий воздух накидывается на нас при выходе из общаги. Как будто улица – это сауна! Только в сауне потеют за деньги и по времени, а мы потеем бесплатно и весь день. Перегреваемся мы, перегревается автобус! Перед глазами от жара плывут красные круги!

Серега практику пропускает. Серега воюет с монстрами, зомби, со мной, с мамой, с самим собой…Серега воюет и, по-моему, проигрывает…

Машка закрыла хвосты быстро. Во-первых – Машка очень умная, во-вторых – Мага Два пока не появляется. Светка с нами не разговаривает, дружит только с Веркой. Когда мы проходим мимо, они замолкают, а потом смеются.

Сегодня взорвали рынок! Я, Патимка и Машка там были! Машка хотела купить новые кроссовки, а Патимка – найти цыганку, которая выманила у нашей соседки Гульки золотое кольцо. Патимка всегда за справедливость.

Поехали после обеда – меньше выбор, но продают гораздо дешевле. Вдруг в воздухе разразилась тишина. Я слышу безнадежное шуршание листьев. Много птиц. Почему сегодня так много птиц? Не могу вдохнуть. Воздух густой и влажный. Он застывает прозрачным киселем, не проталкивается в горло. Гром! Треск! Грохот! Очень громко! Гарь! Пепельный снег покрывает нас. Я чувствую, я как будто на самом деле вижу, как взлетают в небо освобожденные души! И что-то рвется внутри меня, навсегда оставляя меня инвалидом. Потому что я видела это. Обжигает небо – я дышу огнем! Дым! Машка беззвучно скатывается под дерево. Я бросаюсь к ней. Патимка садится на корточки, но резко встает, чтобы снова сесть и встать. И снова, и снова! Кричит без звука раззявленным ртом. Почему она не матерится? Бегут люди. Сметают меня, наступают на Машку. Мы прижимаемся к дереву, обхватываем его руками. Люди бегут, люди сидят на земле. Люди лежат. Почему выключили звук? Скорая, менты, носилки… Мир начинает шуршать, шептать… Постепенно воронка шума нарастает… Звериный вой сирен!