Только вот, по последним данным, кочевники не очень-то стремились штурмовать внешние валы. Они уже разбили лагерь вокруг столицы, устроили окопы, расставили машины тут и там, но пока единственная атака была предпринята у входа в долину.
По дороге они встретили еще трех гонцов, и из их сообщений сложилась довольно стройная картина боя. Оба полка, защищавшие валы, сумели отойти, понеся потери, но сохранив боеспособность. Двадцать пятый полк, который был единственным резервом в долине, выдвинулся и занял позицию в четверти мили за курганом, захваченным се-кохландийцами, затыкая брешь между войсками, оттесненными с валов. В этот момент все три полка образовали вогнутую линию обороны, довольно неглубокую, но кочевники еще не сделали решительного шага, как будто скорость, с которой они взяли курган с сигнальными флагами, застала их врасплох, и они не знали, что теперь делать.
Император улыбнулся. И что, Йавенир, сын паршивой кобылы, ты думаешь, не уловка ли это? Ты не ожидал, что первым ударом ворвешься в долину, так же как и я не ожидал, что ты нанесешь удар с такой силой в этом самом месте. Вы подозреваете, что за спинами этих трех полков я спрятал целую армию? Если бы у меня была такая возможность, я бы ждал тебя за городом, придурок. И зачем ты вообще сюда лезешь?
Императорский отряд остановился на Лебедином холме, в том месте, откуда был виден маршрут Большой императорской гонки, протяженностью в несколько миль, очень сложной конной скачки, которая проходила в долине несколько раз в год. А вместе с этим открывалась великолепная панорама на всю долину Саверад. Подъем на расстоянии чуть более двух миль уже был покорен, и даже с этого расстояния он мог видеть широкие проломы в крепостных валах. Курган Вех-Раннина, холм, с которого флаги должны были передавать приказы войскам в долине, в этот момент находился в руках пехоты се-кохландийцев. Разведчики уже успели доложить ему, что движение, видимое на его вершине - это баллисты и катапульты, которые кочевники устанавливали там. Когда они закончат, огонь будет вестись на триста, может быть, четыреста ярдов вокруг. Это объясняло задержку штурма, очевидно, Отец Войны также знал, что это самое важное сражение, которое он вел с первого дня вторжения, и он не собирался ничего отдавать на волю случая.
Император перевел взгляд на курган.
- Что ты задумал, сукин сын? - пробормотал он себе под нос, думая о Йавенире.
До сих пор вождь се-кохландийцев то и дело удивлял их скоростью, маневренностью, свирепостью и непредсказуемостью своих атак. В каждом сражении он наносил удары, внезапно отступал, делал ложные отступления, искал брешь в обороне Меекхана и, найдя ее, бил со всей силы. Здесь, однако, он атаковал так, словно был имперским генералом, так… математически.
Молодой правитель сжал кулаки. Это он задумал? Будет борьба до изнеможения?
Он отчетливо видел, как из-за линии захваченных валов выходят грозные ряды се-кохландийской кавалерии. Они проехали артиллерийскую насыпь, затем всадники сошли с лошадей и образовали ровные четырехугольники- каре. Возможно, они и проигрывали меекханской пехоте в плане подготовки и вооружения, но их дисциплина уж точно не уступали ей.
Император кивнул, когда на него снизошло внезапное осознание.
Так ты знаешь, сколько у меня пехоты, а, сукин сын? Вы все прекрасно знаете, поэтому не нападаете на город, потому что какой в этом смысл? Мы выпустим из тебя кровь, как из свиньи, за минуту. Но если вы заставите нас сражаться в этой долине, если вы заполните ее войсками, нам придется перебросить сюда войска из города, ослабить валы вокруг него. И тогда вы ударите по ним со всей силой. У вас достаточно людей, чтобы провести два сражения: одно здесь, а другое - при штурме внешних укреплений.
Не жди, ублюдок. Я не созову ни одного солдата с главных валов, Пятому полку придется справляться в одиночку.
Он подозвал рукой ближайших гонцов.
- Приказы командирам Двадцать пятой, Тридцать девятой и Шестьдесят седьмой армий. Они должны держаться любой ценой. Ни шагу назад.
* * *
Самгерис-олс-Терса фыркнул от досады, на что посланник заметно покраснел. Такое выражение пренебрежения при получении императорских приказов было… непростительно.
- Ни слова о подкреплении, да? Мальчик? Ни полслова. Я должен удерживать эти холмы с двумя тысячами человек, и если я поставлю их щит к щиту, мы даже не создадим тройную линию.
Они стояли на вершине среднего холма, под навесом из цветущих ветвей вишни. Вокруг них ровными рядами росли деревья, тысячи деревьев. Гонец, который сам десять лет прослужил в армии, должен был признать, что командовать обороной этого места будет чертовски трудно, потому что видимость достигала не более нескольких десятков ярдов, поэтому невозможно было определить направление или силу атаки противника, пока он не окажется прямо перед тобой.
Однако приказ есть приказ.
-Приказы…
- Я слышал. И я подчинюсь или умру. Но было бы лучше, если бы Его Величество хотя бы упомянул о подкреплении. Мы уже отбили одну атаку, не меньше тысячи дикарей пытались посмотреть, испугаемся ли мы и убежим. И знаешь что? Они сражались очень хорошо, даже без лошадей. Что-то подсказывает мне, что нас ждет долгий день.
Вдруг отовсюду раздался стук топоров. Командир шестьдесят седьмого полка кивнул, явно довольный.
- Мы готовимся, как вы можете слышать. Передайте императору, что мы будем удерживать эти холмы до наступления ночи.
* * *
"Как было приказано, мы срубили деревья, расположив их в таком месте, чтобы кочевники могли нанести широкий удар. Эти деревья были нашими друзьями: они давали укрытие от дождя стрел, их низко растущие ветви заставляли всадников сойти с седел и сражаться пешком, но холмы были слишком широкими, поэтому мы вырубили вишневые деревья так, что заросли их спутанных ветвей местами образовывали нечто вроде живой изгороди шириной в дюжину ярдов, делая проход невозможным. Конечно, се-кохландийцы не ждали, пока мы сделаем то, что хотели, они то и дело нападали на нас группами по три-четыре сотни человек, и тогда мы бросали свои топоры, и, соединив щиты в стену, отбивали их атака лицом к лицу. Они сопротивлялись…".
Перо застыло над страницей, не двигаясь. Как это описать? Как перенести эти моменты на бумагу? Закрыв глаза, он с легкостью переносится туда и видит, как вокруг него возвышаются стволы деревьев, почти черные в полумраке спутанных крон. Некоторые ветви свисают так низко, что задевают головы и плечи солдат, сгрудившихся за щитами. Он чувствует воздух, душный и липкий, как перед грозой, и пронизывающий его аромат цветущей вишни почти заглушает его дыхание. Его третьей роте поручено удерживать среднюю часть холма, поэтому сейчас он стоит во втором ряду, вместе со своим десятком, и видит их поверх голов своих товарищей. Они идут. Сперва свободные группы стрелков, потом лучники отбегают на несколько шагов, останавливаются на мгновение и стреляют по ним, как по тренировочным мишеням. Но благословленные Матерью деревья, ветви которых иногда свисают прямо над землей, перехватывают большинство стрел. Только на расстоянии от нескольких до десятка ярдов луки становятся более эффективными. Стрелы летят почти по ровной траектории и вонзаются в щиты. Иногда они даже пронзают их. Стоящий перед ним солдат, чье лицо и имя уже поблекли в памяти мужчины, громко ругается, когда узкий наконечник стрелы выходит из внутренней части его щита, останавливаясь в дюйме перед его лицом.
Он помнит крик лейтенанта, командовавшего ротой.
- На колени!
Приказ действует так, как будто невидимая сила перерезала им ноги. В конце концов, именно этому их и учили - выполнять каждый приказ без колебаний. Первые три шеренги солдат опускаются на колени, а четвертый, состоящий из арбалетчиков, слегка наклоняется и целится.
- Стреляй!
Град болтов устремляется вниз по склону, пробивая кожаные доспехи. Легковооруженные люди кричат что-то на своем языке, хватаются за грудь, живот, руки или ноги, где тяжелые болты прошивают их тела, и падают на землю.
