- Ваше Вы…

- Вы понимаете?

Глаза Субрена-кул-Марреса затянуло серым туманом, и все исчезло. На несколько ударов сердца он потерял зрение.

Когда он вновь обрел его, то неожиданно обнаружил, что видит все резко и четко, как, возможно, никогда в жизни. Император, офицеры, шпионы и священник. И все они смотрели на него с ироничным презрением.

- Да, милорд.

- Хорошо. Вы вернетесь к себе и будете подчиняться всем приказам. Аркансель Гетровер назначит людей, которые будут сопровождать вас в особняк. И помните, принц(герцог), вы все еще участвуете в изменническом заговоре, поэтому ваша семья может пасть еще ниже. Вы можете уйти.

Император оперся руками на стол и указал на одну из карт.

Он словно в одно мгновение забыл об аристократе.

- Господа. Разъезды се-кохландийцев находятся в десяти милях от столицы. Основная армия будет здесь завтра. Девяносто, может быть, сто тысяч лошадей. И я хочу, чтобы большинство из них, а лучше все, остались тут. В нескольких футов под землей. Ласкольник только что сообщил, что готов сокрушить Йавенира, чтобы удобрить землю для Цветка, распустившегося на Кремниевой Короне. Открыл в себе поэта, сволочь.

* * *

Субрен-кул-Маррес не помнил дорогу домой. Он не помнил лиц сопровождавших его головорезов из Норы, чье присутствие было таким же неуловимым, как лезвие ножа, рассекающее кожу на горле. Поразительно, но он по-прежнему видел все четко и резко, как никогда раньше. Включая самую страшную и очевидную истину: только тот факт, что семья Кул-Маррес унаследовала привилегию опеки над Великим Знаменем, гарантировал им место в Совете Первых. У них не было большого богатства, денег, влияния или, будем честны, друзей. Единственные деньги, которые они имели в своей казне в последние годы, были связаны с их местами в Совете, потому что даже если они не занимали в нем важного места, всегда находились те, кто искал покровительства у одного из его членов. При соответствующем вознаграждении, конечно. Когда его семья потеряет титул Хранителя Знамени, он потеряет и место в Совете, а вместе с ним и доход, позволяющий ему содержать свою скромную, но дорогую(ценную) резиденцию в столице. Кроме того, - правда поразила его как стрела, - он оказался единственным подозреваемым в лжесвидетельстве, кто не попал в темницы Крыс. Для остальных членов Совета он отныне будет в лучшем случае трусом и предателем, а в худшем - агентом Норы.

И этого они ему никогда не простят.

В особняке царили хаос и неразбериха после того, как Крысы обыскали его сверху донизу. Разумеется, без необходимости, поскольку все это, от начала до конца, было интригой внутри другой интриги. Несколько важных членов Совета решили подорвать императора, который за последний год сосредоточил в своих руках слишком много власти. Новость о том, что Креган-бер-Арленс готовится к бегству, несмотря на свою клятву, отвратила бы от него умы и сердца многих жителей Империи, и это даже если бы он лично обезглавил се-кохландийского Отца Войны. Однако заговорщики недооценили Крыс, и те обратили уловку против них. Захваченные слуги свидетельствовали, что самые влиятельные члены Совета готовили маршрут побега. Если бы дознаватели Крыс приложили усилия, они получили бы отчет о принце Омлес-коп-Геврасере, летающем каждую ночь на палке на сборища Пометников. Конечно, эти показания были подкреплены вескими доказательствами; кто-то, наконец, нанял лошадей, поставил их на тропу, ведущую через горы, и так далее. Свидетелей подготовки к этой акции было достаточно, остальное было лишь вопросом интерпретации и вынужденных показаний, а у сидящих в подземельях аристократов, безусловно, были, причем в буквальном смысле, слишком связаны руки, чтобы противостоять власти как Норы, так и императора.

Субрен-кул-Маррес сел за стол в своем кабинете, достал документ, спрятанный в кармане рукава его камзола, и развернул его. Каким же дураком он оказался. Его попросили принести Крегану-бер-Арленсу весть о подготовленном маршруте побега и подсунуть ему на подпись грамоту, наделяющую особыми полномочиями слуг, уже расставленных на маршруте. Предположительно для того, чтобы никто не пытался причинить им неудобства. Теперь он ясно видел, что эта бумага с императорской подписью и печатью станет неопровержимым доказательством подготовки императора к побегу. Политическое значение такого доказательства трусости имело бы влияние отряда имперских боевых магов, и это независимо от исхода битвы.

Он бездумно посмотрел на грамоту, заполненную аккуратным почерком, а затем бросил ее на бумаги, лежащие на полу. Его кабинет обыскали, и хотя Крысы работали небрежно, торопливо и только для того, чтобы слуги могли разнести по городу весть о том, что начальник прапорщика так или иначе замешан в заговоре. Это было… так дешево и неуважительно.

Неужели он действительно ничего не имел в виду? Ни Совету, для которого я был пешкой, посланником, приманкой для молодого Императора, чтобы спровоцировать его на глупую ошибку, ни Крысам и Императору, для которых он был… только это. То же самое.

За сто тридцать восемь лет ни один кул-Маррес не опозорился подобным образом, - он провел пальцем по символу знамени, украшающего его благородный вензель, который на протяжении ста тридцати восьми лет каждый из его предков с гордостью носил в любой ситуации. Когда знамя развевалось с крыши храма Великой Матери или вывешивалось перед императорским дворцом, они стояли возле него с церемониальным мечом в руке, подпоясанные кушаком, и на протяжении нескольких поколений это был единственный момент славы для князей Восточной Сатрии. Авенер, его единственный сын, как и многие другие молодые дворяне, позволил увлечь себя волной патриотического энтузиазма, которым заразил его император, и теперь служил в армии. Как ему, родному отцу, предстать перед ним и сказать, что он опозорил имя и юный князь не только не унаследует титул Хранителя Знамени, но даже места в Совете Первых?

Как сказать ему, что они должны вернуться в Восточную Сатрию, в замок, меньший, чем их резиденция в столице, и до конца жизни ссориться с арендаторами из-за арендной платы? О,госпожа! Свадьба! Как ей сказать ему, что запланированная свадьба Авенера с дочерью графа Осе-Эмрелаха, скорее всего, просто отменяется. Граф принадлежал к новой аристократии, его семья владела титулом менее ста лет, но владела землями, расположенными на юго-востоке Империи, у Малых степей. Эти земли были в десять раз обширнее земель Субрен-кул-Марреса и, поскольку их не затронула суматоха войны, были богаты и многолюдны. По слухам, граф нажил такое состояние на контрактах по поставке говядины и шкур для армии, что, несмотря на военные налоги, лично снарядил и передал под командование Ласкольника две панцирных хоругви.

Но если раньше этот аристократический выскочка хотел выдать свою дочь замуж за потомка Дома Хранителей Знамени и будущего члена Совета Первых, то теперь он наверняка разорвет помолвку.

Субрен-кул-Маррес, сидя один в своем кабинете в доме, странно тихом и спокойном для этого времени суток, спрятал лицо в ладонях и впервые за тридцать лет заплакал. Он плакал над собственной глупостью, над собой, над сыном, над позором семьи. Он также плакал над тем, что на протяжении семи поколений, ни один князь Восточной Сатрии не покидал этот мир, не нося с гордостью титул Хранителя Знамени.

И он не мог остановиться.

* * *

На следующий день на рассвете первые отряды армии Се-Кохланда достигли города. И началась величайшая битва в новейшей истории Империи.

* * *

Мужчина обмакнул перо в чернильницу, вытер кончик от излишков и начал покрывать бумагу простыми, четкими буквами:

"Моя дочь настоятельно просила меня записать воспоминания об участии в битве за Меекхан, чтобы они не были утеряны".

Он колебался. Начало снова было неубедительным и неуклюжим, но в конце он предупредил Майву, что писательство никогда не было его сильной стороной. Кроме того, было бы неплохо, чтобы она была упомянута в самом первом предложении.