Вот это глазки забегали, явно хочет поднять скандал, но, похоже, муж и сын ее усмирили совсем. Интересно, чем они ее? Ладно, тогда нужно использовать козырь. Отклоняюсь на спинку и, пряча руку, которую почти лишила перчатки за спину, готовлюсь к финальной фразе. Хочу сказать о ребенке, но в последний момент передумываю.

– Ну, в таком случае, я думаю, что вы будете не против загрязнения своей крови? – слегка склоняю голову на бок.

– В смысле? – все-таки выдает женщина, не удержавшись.

– Как же будет прискорбно иметь внуков от невестки наполовину гнома, – шепчу вкрадчиво, подмигивая женщине.

Ох, как ее задергало, словно ошпарило. Гномов эльфы давно не любят, и никто не знает отчего. Но королевской семье иметь в роду наполовину гнома — это не просто моветон, а преступление.

– Нальнар! – слышу ее громкое заявление и улыбаюсь.

– Мама! – рычит сквозь зубы парень.

– Эльф, я не поняла, что это вообще значит? Насколько помню, совсем недавно ты меня гориллой обзывал, а теперь тащишь под венец? – говорю, не смотря на него, но гордо, точно в прошлом меня совсем не задели его слова.

– Я извинился за это, – отвечает спокойно, как будто это пустяк.

– И за свадьбу, я так понимаю, потом тоже извинишься? – не скрываю сарказма от всего происходящего.

– Извинюсь, – соглашается эльф, словно это мелочь для него.

Улыбаюсь криво, вот теперь я ему нужна, да? Смотрю в окно, теперь никого не волнует моё мнение, нет? Вся эта охрана эльфов не для того, чтобы вытащить меня из тюрьмы, а для того чтобы снова не убежала. Как же все-таки слабы мужчины, что окружают меня. Удержать возле себя могут только силой и то, когда я совсем ослаблена и не вырываюсь. Возможно, эльф еще не понимает, но я не хочу быть его женой, даже не из-за его позорного поступка. А потому, что в моем сердце просто не осталось места, а быть чьей-то женой без чувств, не хочу. Для счастья мне хватит и ребенка, моей крошки. Уже хватает.

– Нальнар, – вздыхаю, незаметно содрав перчатку с руки, – я не хочу быть твоей женой. Ничто не изменит моего решения.

Эльф резко разворачивается ко мне и пытается ухватить за руку, чтобы второй надеть проклятущий брачный браслет, даже помимо моей воли. Вот совсем уже обнаглел от моего бессилия! Хорошего леща заслуживает, длинноухий осёл! Машину резко заносит, так что Серафиму сбивает со мной в кучу, именно тогда натягиваю на ее руку свою перчатку и подсовываю эльфу. Машина не перестает резко двигаться, а я уже победно смеюсь, как самый настоящий некромант.

– О нет! – кричат оба моих соседа, пытаясь содрать с одной женской руки в перчатке брачный браслет, хотя все прекрасно знают – он не снимется до самой смерти ее носительницы.

Видимо Нальнар об этом вспомнил, когда в его руке блеснул кинжал.  Или он ей руку собрался отрезать? Серафима завизжала, а затем начала нести какой-то несусветный бред:

– Нас ничего не связывает, и связать не может,

Но стоит тебе подойти и смерть твоя так же подходит,

Так что или уйди, пока смерть сама не приходит,

Или скажи, что тебе подходит.

Какая-то красная дымка, окутавшая мою новую знакомую, исчезла, заставив нас с эльфом замереть. Это магия ее такая?

– Ты что меня прокляла? – выдал Нальнар, впервые глядя на еще одну женщину кроме меня с такой ненавистью.

Прокляла? Слышала я о проклятиях, да только они на меня не действуют, почти что всегда. Мне даже завидно стало, но только на мгновение, а затем я просто пустила все на самотек.

– Нет, то есть да, – призналась она, прижимаясь ко мне все ближе, вроде как я ее защищать от него буду.

– ТЫ МЕНЯ ПРОКЛЯЛА?! – взвыл Нальнар и в следующе мгновение его отец уже сам утащил горе жениха, а теперь уже мужа, к ним на диванчик.

– Не пойму, кто из них твоя невеста? – запоздалая реакция эльфийской матушки.

Серьёзно, что они с ней сделали? Успокоительным перекачали?

– Она! – кричим мы с этой бабой вместе, тыкая в друг друга пальцем.

– Нет, она! – снова кричим вместе.

– Браслет-то на ее руке, так что она! – решительно ее перекрикиваю и все опускаем взгляд на ее руку.

– КЛАРА!

Вот чего так орать, да еще всем вместе?

– Что? Я же сказала замуж не пойду, что здесь не понятного? – нагло заявляю им, все ещё защищая драгоценное пузо руками.

Игнат

Много лет назад.

Дыхание сбилось, в боку колет, но я все равно бегу. Сердце норовит вырваться из груди, пока я несусь, не разбирая дороги. В ушах гул и крики, слышу их и ускоряю бег, даже зная, что сбежать не могу. В ловушке, в чертовой ловушке! Знала бы мама, как я сейчас ругаюсь, получил бы от нее по ушам: за злословие и за то, что посмел сбежать с дома.Нет, ну а что она хотела? Чтобы я все время сидел в нашем мрачном замке? Да там же скучно до одури! Что я там не видел? Старые книги, пыльные помещения и надоедливые няньки-скелеты, с которыми не то что поговорить, поиграть нельзя. «Но вот в деревне, – думал я, – в деревне дети и куча веселья». Точно уж поинтересней поднятого волка грызущего самого себя – ну и мерзость. И что я могу по этому поводу сказать сейчас, когда меня преследует «добродушная» детвора с палками и камнями в руках? Все равно веселее, чем дома! Что бы там мама не говорила, здесь даже дышится свободой от ее тоталитарного гнета! Я эту фразу, между прочим, целый день учил, собираясь вставить во время разговора с матерью. И обязательно скажу ей, и много ещё чего сообщу, что за все восемь лет моей жизни накипело. Женщины, особенно матери – такие страшные, у меня от них голова болит. Небольшие улочки и дома, укрытые желтой черепицей, кончаются. Дальше идет только извилистая, почти заросшая тропа куда-то на холм. Выбора у меня особо нет, бегу по ней и через пол сотню метров обессиленно падаю на колени перед металлическим забором.

Грудь раздирает от боли, кашляю сильно, упираясь руками о пожухлую траву. Топот и крики приближаются, знаю, что должен убегать, но правда в том, что сил больше нет. Физические нагрузки – явно не моё.

– Что, выдохся дохляк? – первым ко мне подбегает высокий и худой парень с волосами цвета какашки.

Эта скотина с разбега дает ногой мне в живот. Ощущения неприятные, я даже крикнуть не могу, весь воздух словно выбили с меня. С открытым ртом заваливаюсь на бок, держась за живот руками. У него нет ни палки, ни камня, потому он бьет ногами, пока я пытаюсь защититься руками.

– Мелкий засранец! – вопит, когда я кусаю его на щиколотку и пытаюсь оттолкнуть.

Сколько ему? Четырнадцать? Здоровый какой, а не знает, что младших обижать нельзя! Мама так говорит, а потом прибавляет, что если очень сильный, то можно. Но разве этот парень, с волосами цвета какашки, такой? На гору взбираются ещё и его дружки, такие же большие и обнаглевшие. У меня в голове возникает стойкое сравнение с поросятами. В грязи, злые и здоровые по сравнению со мной. Отползаю к воротам, но они закрыты – бежать некуда.

– Нет, пан, ты никуда не убежишь! Мы тебя сейчас так уделаем, что твоя чокнутая мамка не узнает! – подает голос паренек с веснушками.

– А что я такого собственно сделал? – говорю с улыбкой, хотя и напуган.Их много, а я один и перевес силы явно не на моей стороне. Да ещё и мама родовой огонь так не вовремя запечатала!

«Наказание, наказание… бла-бла-бла…» – что-то говорила она, ставя печать у меня на шее. А за что было так со мной поступать? Подумаешь, залез в лабораторию дедушки и что-то там взорвал? Откуда же мне было знать, что для смешивания разноцветных жидкостей в колбах нужно знать эту... как ее? Химию! Я же клятвенно обещал, что ее выучу и в следующий раз постараюсь не взрывать «единственную память о больном на всю голову дедушке». Похоже, нелюбовь к родителям у нас передается вместе с кровью и угрюмостью. Был бы у меня сейчас мой родовой огонь, я бы им задницы поджарил, вот ух и ах и вообще – показал кто здесь главный! Но огня нет, благодаря некой вредной женщине, так что меня просто побьют ни за что!