Михаил Ильич каждое утро, даже по выходным, выходил на работу раньше всех – еще до восьми утра. Он был очень важной фигурой на промке, поскольку только он умел пользоваться компьютерной программой «Автокад» для работы с чертежами и расчетами при производстве металлоконструкций. От него зависело очень многое: план, экономия материала и времени. И вообще с его появлением в цеху заказов стало намного больше, прибыль колонии от продажи готовых металлических конструкций и шкафов выросла в разы, а травмоопасность сошла на нет.
Как опытный производственник, Лернер вывел выпуск продукции на новый уровень. Вместо кустарного ангарного цеха появилось реальное предприятие. Раньше, при Советском Союзе, на производственных площадках этой колонии делали промышленные лифты, в лихие девяностые всю инфраструктуру разворовали, но на остатках былой роскоши Михаил создал два цеха: один по изготовлению металлических шкафов для раздевалок и второй – по строительству из металлических труб и арматуры больших конструкций, начиная от шикарных ворот с фигурной ковкой для начальника УФСИН Тамбовской области, сделанных за бесплатно, до крупных ангаров по коммерческим расценкам. Конечно, Лернер, как любой нормальный человек, очень хотел домой. Но ввиду его незаменимости на промке администрация делала все, чтобы задержать его на зоне до звонка. Так, например, когда он подал прошение перевести его на облегченные условия содержания, так как за свой ударный труд получал поощрения практически каждый месяц, оперчасть придумала историю о том, что он якобы является основным поставщиком мобильных телефонов через фуры, привозящие металл в промышленную часть зоны. Поэтому комиссии было рекомендовано воздержаться от положительного решения по его вопросу до тех пор, пока опера не докажут либо его виновность, либо невиновность; при этом никаких сроков расследования озвучено не было. Миша поднял бунт и отказался выходить на работу, пока не будет решения в одну или другую сторону. После этого взвыли мастера на промке, понабравшие выгодных контрактов и взявшие предоплату с заказчиков. Без Лернера работа встала. Тогда Шеин, любящий считать деньги, особенно у себя в кармане, принял решение выдать Михаилу Ильичу зеленую бирку – знак облегченных условий содержания, но временно запретил его переход в девятый отряд, где были стиральная машина, микроволновая печь, телевизор с DVD и деревянные кровати с большими, как в хорошем санатории, матрасами, а также душевая кабина с горячей водой из бойлера; именно там жили облегченники28. С этим Михаил не сразу, но смирился, потому что, как он считал, сам факт наличия облегченки уже давал ему неоспоримое преимущество при подаче прошения об УДО.
– Вы знаете, Гриша, – как-то во время завтрака поделился своей тайной Лернер, выяснив, что Тополев четыре года прожил в Израиле и даже получил гражданство этой страны, – я ведь тоже хотел эмигрировать в землю обетованную в 1991 году, даже документы начал собирать. Но павловская реформа29 съела все мои накопления в сберкассе, а сумма для того времени у меня была огромная – девяносто пять тысяч рублей. Заработал много на кооперативном движении, – сказал он и печально улыбнулся. – У меня есть Тора! – почти шепотом продолжил он. – Может быть, у вас получится, как у гражданина Израиля и еврея, пробить в администрации разрешение на создание синагоги в нашей колонии? По моим данным, у нас тут минимум семь евреев. Мы могли бы собираться в шабат30 и изучать Тору.
– Я готов попробовать, – ответил Григорий, обрадовавшийся возможности хоть как-то разнообразить свой скучный быт. – Только не знаю, с чего начать…
– Начните с Толика – завхоза пятого отряда. Он горский еврей и очень общительный парень с большими связями в администрации. Он наверняка захочет нам помочь!
В этот же день после утренней проверки, когда Гриша с Леонидычем по обыкновению наматывали круги по локалке, решетка шлюза неожиданно открылась, и появился Иосиф Кикозашвили со скруткой под мышкой правой руки и большим баулом в левой. Гриша сразу же подскочил к приятелю и перехватил тяжеленную сумку, которую пожилой грузин уже еле-еле волок.
– Иосиф! Какими судьбами? – удивившись их встрече, воскликнул Григорий.
– Здравствуй, дорогой! – поздоровался Кикозашвили. – К вам перевели.
– Ну, пойдем в помещение, разместим тебя, а потом расскажешь, что случилось, – предложил Гриша, и они поднялись на второй этаж.
Оказалось, что вчера Иосифа вызвал к себе начальник лагеря Шеин и практически в приказном тоне распорядился перевести его из третьего отряда в восьмой. Обосновал он это тем, что данное им родственникам Кикозашвили обещание – естественно, не за бесплатно – обеспечить сидельца относительным комфортом и гарантированным УДО он может исполнить только при условии нахождения последнего в режимном отряде. За пять дней до этого Иосиф ходил на длительное свидание с женой, и она осталась категорически недовольна его внешним видом и состоянием здоровья. Естественно, пожаловалась начальнику, как только вышла из стен колонии. Тот был не дурак подзаработать лишнюю сотню тысяч и принял на себя заботы о пожилом грузине. Завхоза Евгения по его поводу вызывал лично Шеин прямо с утра. Поэтому, когда Гриша с Иосифом зашли к Соболеву в кабинет, тот уже с нетерпением ждал новенького, подробно проинструктированный и дружелюбно настроенный.
Разместили Кикозашвили на нижнем ярусе шконок, стоящих у окна недалеко от Гришиного спального места. Тополев все подробно показал и разъяснил относительно быта и условий содержания в восьмом отряде своему бывшему соэтапнику, после чего они вышли во двор и уселись в тени деревьев на лавочке.
Они делились своими историями за последние полтора месяца нахождения на зоне по разные стороны так называемых баррикад. Иосиф со свойственным ему гневом к несправедливости отреагировал на некрасивый поступок Космоса, а сам посетовал на то, что с момента распределения с карантина в черный отряд никак не может нормально выспаться, потому что на той стороне жизнь ночью только начинается. Взрослым сидельцам, днем работающим на промке, хочется отдохнуть после десяти часов вечера, а тамошняя бесцеремонная молодежь днем выдрыхнется31, а ночью шарахается, шумит, гремит и громко матерится, так что спать совершенно невозможно.
– Зато у нас ты выспишься точно! – обрадовал Гриша. – В десять после команды «отбой» выключается свет в спальне, и все спят, так что в этом тебе точно повезло.
– Это обнадеживает! – с акцентом, от которого уже поотвык Григорий, ответил Иосиф. – И, как я уже понял, у вас в отряде контингент сидельцев гораздо солиднее, чем в моем третьем. Там полный сброд собрали: немытые, голодные, постоянно курить стреляют и в рот тебе смотрят, когда ты ешь. Все время играют в карты, нарды, домино-шмамино. Потом начинаются звонки на волю с плачем «Пришлите деньги, а то меня тут порвут», а некоторые даже разводом по телефону занимаются, лишь бы долги закрыть и на тряпку не попасть, – с нескрываемым чувством омерзения продолжил Кикозашвили. – Я с многими вашими на промке познакомился! Образованные, интеллигентные, вежливые – одно удовольствие общаться.
– А я говорил тебе на карантине: «Давай с нами в восьмой». А ты мне что ответил? «У меня все схвачено, за все заплачено!» – подколол грузина Гриша.
– Да я наслушался Дато, что у него все классно. Но оказалось, что он себе богатого семейника подыскивал, чтобы на халяву существовать, ничего не делая. Тоже мне грузин! – поморщившись, произнес Иосиф и махнул рукой.
– У нас в отряде, кстати, тоже два грузина есть: Миша Шария и Ираклий Георгадзе, – уточнил Тополев.
– Я с ними уже познакомился, – весело отреагировал Иосиф. – Они оба почти моего возраста, только Миша не грузин, а мингрел. Да, кстати, а ты не в курсе, какая у них беда? По какой статье сидят? Честно тебе скажу, я с насильниками очень брезгую общаться.
