Синиша испуганно молчал.

— Они со всеми это проворачивают, с каждым поверенным. И после этого все терпят на Третиче крах. Если не личный, то, по крайней мере, в плане политической карьеры. Ты знаешь хотя бы одного своего предшественника, который вернулся к полноценной жизни в обществе? Занялся политикой, искусством, спортом, хоть чем-то? Разумеется, не знаешь, ведь все они прокляты! Даже этот…

Тонино внезапно замолчал, как будто сказал что-то лишнее. Синиша продолжал таращиться на него со слегка отвисшей челюстью.

— С твоего позволения и, поверь, для твоего и моего блага, я бы прямо сейчас бросил за борт и пиво, и четки. Можно?

Синиша попытался мыслить быстро и трезво. Он усиленно концентрировался на ситуации, стараясь найти ей логичное объяснение, и поэтому сам удивился, когда его рука достала из кармана четки, положила на стол и медленно пододвинула их Тонино.

— Спасибо за доверие! — обрадовался Тонино. — Правда, большое спасибо! Спасибо! — повторял он, пока надевал плащ. Потом он взял пиво вместе с четками и мигом оказался на корме. Сквозь шум дождя, ветра и волн, а также вторившее ему в унисон тарахтение мотора Синиша услышал лишь «диавоал… геенна… и нихто… проклиатый… аминь!». Потом увидел, как Тонино обмотал четки вокруг бутылки и бросил их далеко в море. Напоследок правой рукой он сотворил в воздухе над морем большой крест.

— Вот ты и очистился, — радостно воскликнул Тонино, возвращаясь в каюту. — А еще теперь ты готов к настоящему трецицьуонскому пиву!

Он поднял крышку лавки, на которой только что сидел. Внутри оказался ящик, в котором лежала туго связанная пачка еженедельных газет, а рядом с ней — десять аккуратно сложенных банок австралийского пива «Фостер’с». Тонино достал две банки и, стоя у открытой лавки, протянул одну Синише. Он взял ее и открыл, не сводя глаз со связки газет. Сверху лежал номер «Глобуса» за прошлую неделю, на обложке которого красовался заголовок: «Бывшие сотрудники спецслужб — истинные властители Загреба?» Синише было хорошо известно, что за ним скрывается. Эту статью он прочитал раз десять за минувшую неделю, и все в ней было написано так, словно он сам диктовал ее автору. В ней подробно разбирался его случай: то, как ему подсунули официантку, активиста, наркотики и фоторепортера — все было изложено до мельчайших деталей. Тем больнее было читать заключительные слова: «Из-за черного пиара подпольных силовиков на его перспективной политической карьере надолго поставлен крест. Неизвестно, сможет ли Месняк, жертва этой квазишпионской аферы, когда-нибудь вернуться к работе, для которой у него несомненно были все данные, но, к сожалению, не хватило интуиции».

Когда холодный край банки коснулся его нижней губы, Синиша вздрогнул.

— Спасибо, извини. А это что у тебя? Собираешь по островам макулатуру?

— Нет, это… Правильнее будет сказать, что другие собирают ее для меня. На Третич не доставляют прессу, а на Вториче живет пара, у которой я какое-то время жил, будучи подростком. Они читают разные газеты, а для меня откладывают еженедельники. Когда бы я ни приехал, у них меня всегда ждет новая связка. Это сегодняшняя, здесь номера за три месяца с небольшим, жду не дождусь, когда я ее развяжу.

Синиша наконец смог разгадать одну, пусть небольшую, головоломку: вот откуда у Тонино такой великолепный хорватский — из газет! Из этого фантастического винегрета, в котором, как когда-то выразился бывший министр культуры, «редкий грамотный автор служит лишь добавкой, консервантом для генномодифицированного концентрата необразованности и верхоглядства». Боже мой, а какой бы у Тонино был язык, если бы эти вторичане откладывали ему еще и ежедневные газеты!

Синиша с удовольствием глотнул пива, посмотрел на банку и вспомнил кафе в Верхнем городе, где он в последний раз пил такое же. Желька тогда защитила магистерскую диссертацию, носила что-то до неприличия открытое, без лифчика, и пахла чем-то вроде макового рулета… В этот момент на Синишу снизошло какое-то романтическое вдохновение. Он решил, что организует выборы на этом несчастном Третиче, самое большее, за полгода. Этого времени ему хватит, чтобы восстановить душевное и физическое здоровье, а общественность, может быть, успеет забыть всю эту историю. Или же за это время откроется нечто такое, что сможет его полностью реабилитировать. А он шесть месяцев будет медитировать посреди Адриатического моря, периодически препираясь с местными неграмотными умниками. Может быть, наконец начнет есть рыбу. Желька пару раз приедет на выходные, а в остальное время под рукой наверняка будет какая-нибудь островитянка. Главное — быть осторожным. Он в сотый раз за последние дни вспомнил фильм «Средиземное море», немного адаптируя сюжет под свою ситуацию (осень и зима, одиночество и негостеприимность), и, прислонив голову к стене в углу каюты, погрузился в легкую дрему. Ее нарушил голос Тонино:

— Эй, повери! Синиша!

— А?!

— Извини, что разбудил тебя, но если ты хочешь с кем-нибудь связаться, рекомендую тебе сделать это в течение следующих десяти минут. Предполагаю, что ты обладаешь мобильным телефоном.

— Мобильник есть, да.

— Так вот, мы покидаем зону доступности.

— Какой доступности? Мобильника?

— Да. Точнее, всех мобильных сетей.

— Ты что, ненормальный? Не может же не быть сигнала!

— Конечно, и он будет еще добрых… Ну, пожалуй, семь-восемь минут, — объяснил Тонино, глядя на свои часы, живущие по иркутскому времени.

— А что, на Третиче не будет? О’кей, а обычный телефон, ну или там почта, муниципалитет…

Тонино сочувственно прикрыл глаза и отрицательно покачал головой. Синиша выхватил мобильник из чехла на поясе и уставился в него. Жельке? Премьеру? Кому?

— Погоди, то есть от этого говна теперь нет никакого толку?

— Пока есть, но это ненадолго.

— Твою мать, три дня назад я отдал за него четыре тысячи кун, это еще со скидкой! Ну на фиг, ты мог сказать мне об этом раньше и выкинуть его в море вместе с теми хреновинами… Как так нет сигнала?

Тонино пожал плечами.

— Мы далеко. Не знаю, какая еще может быть причина.

— Погодь, а итальянцы? Итальянская сеть, роуминг, а?

Тонино изобразил на лице гримасу «не слышал о таком» и вновь покачал головой. Синиша посмотрел на экран телефона: пиктограмма уровня сигнала показывала одну-единственную палочку. Он быстро начал набирать сообщение: «Спаси меня отсюда! Как угод…» Не успел он набрать следующую букву, как увидел, что и последняя палочка начала мигать.

— Разворачивай судно! — закричал он. — Отплывем немного назад!

Тонино выскочил на корму, посмотрел по сторонам и вернулся.

— Не могу, буря усиливается. Существует опасность, что волна перевернет нас при маневре.

— Не ссы! Разворачивай! Задний ход, тысяча чертей!

— Синиша, я отвечаю за тебя. Я не могу. Брось меня в море и управляй судном как хочешь. Но пока ты этого не сделал, «Аделина» находится под моей строжайшей ответственностью.

Синиша несколько раз беспомощно огляделся, потом вздрогнул и пять раз быстро нажал на телефоне кнопку «Отправить», а он ему пять раз на это ответил: «Адресат?» В панике пролистав адресную книгу, он нашел имя «Zheľka», нажал «ОК», потом снова «Отправить». После этого он стал таращиться в экран. Через несколько секунд на нем высветилось: «Сообщение отправлено». Синиша с облегчением вздохнул раз, другой, третий и, довольный, опустил голову. Вдруг его снова как будто ударило током:

— Стоп, так это значит — ни интернета, ни электронной почты…

Тонино, видевший это уже много раз, все равно в подобной ситуации всегда чувствовал себя страшно неловко. С искренним сожалением он посмотрел Синише прямо в глаза:

— Ничего.

Синиша устало опустил взгляд на одну из своих сумок: на ту, в которой лежал ноутбук, который он всеми правдами и неправдами старался выклянчить у Министерства сельского хозяйства, и в конце концов ему это удалось.

— Сколько еще до твоего острова?