— Ты иди домой, выспись, — сказал Синиша Зехре, а сам пошел вслед за Брклячичем.
Спустя полчаса он сидел один на кухне смотрителя маяка и тупо глядел на глаз лежавшей на столе рыбины. Пару минут назад Брклячич отрывисто попросил извинить его на секунду и ушел в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь на ключ. Было слышно, как он внутри что-то бормочет и, не останавливаясь, ходит по кругу. Через пятнадцать минут Синиша встал и постучался:
— Господин Брклячич, мне нужно идти в деревню. С вами все в порядке? Скажите, если вам что-то требуется — я закажу на пятницу.
Шаги приблизились, Брклячич повернул ключ и широко открыл дверь большой пустой комнаты.
— Господи боже! — прошептал поверенный. Стены комнаты почти до потолка были мелко исписаны уравнениями и примерами. Из мебели в ней были только лежанка в углу и стул рядом с ней. А пол… Пол густо покрывали тонкие правильные ряды белой фасоли. То здесь, то там, казалось, без всякой логики, каждый ряд прерывался пустым местом или фасолиной другого цвета. Вдоль стен Брклячич оставил дорожки шириной около полуметра, а центр комнаты был полностью покрыт фасолью.
— Какая у вас была последняя оценка по математике? — спросил он поверенного, глядя в пол.
— Тройка, и то с натягом… Еще в старшей школе. Я не особо…
— В таком случае для вас все это — пустой звук, и это хорошо, — продолжал смотритель маяка, стараясь говорить так, чтобы его слова звучали убедительно. — Но я хотел показать вам свой рабочий кабинет по следующей причине. Это — математическая проблема, возраст которой составляет ровно двести семнадцать лет. Я занимаюсь ей уже целых десять лет. Сначала в качестве хобби, а теперь уже всерьез. Эта вещь на первый взгляд кажется совсем простой и безобидной, однако ее невозможно доказать. А знаете ли вы, что мешает мне на пути к ее разрешению? И что мешало всем этим ученым на протяжении двухсот семнадцати лет? Эмоции. Эмоции сотворили человека, но они же его и уничтожат! Моя семейная трагедия, потом война, независимость Хорватии, грязная политика… Все это вызывало во мне бурю эмоций и мешало мне сконцентрироваться на проблеме, на пути к цели. А потом, по воле случая, я приехал сюда, ощутил здесь полную свободу и в конце концов переехал. Здесь нет эмоций, нет ничего, что способно их вызывать, здесь все функционирует, как в муравейнике. Это место просто создано для моей работы… И вдруг, сегодня утром, сначала появилась только одна кошечка, а за ней вы с этой страшной вестью о смерти Тонино. И что это с собой принесло? Эмоции! Проклятые эмоции! Хаос! Вы понятия не имеете, насколько я близок к решению, а теперь я несколько дней буду думать лишь о Тонино и терять время и концентрацию на…
— Боже мой, да это же не… — открыл рот Синиша, обескураженный последними словами смотрителя маяка.
— Как раз да! В этом все и дело! Поэтому я прошу вас, очень прошу, не приходите в мой дом ни с какими эмоциями.
— Договорились, — ответил Синиша, немного помолчав. — Но, пока эмоции все еще здесь, вот что я хочу вам сказать: я уверен, что Тонино заботился о вас не без эмоций. Если бы у него не было эмоций, он бы всем рассказал, например, о ваших кошках, и тогда стопроцентно нашлась бы парочка дедов, которые бы пришли, чтобы убить их чисто ради азарта, просто чтобы вспомнить молодость.
— Будем реалистами: к сожалению, Тонино все-таки был немного отсталый…
— Сам ты отсталый, дебил хренов! — взбесился поверенный. — Ты и твое считание фасоли! Черт возьми, да не будь Тонино, не будь он твоим другом, ты бы эту свою фасоль только бы и жрал каждый день, а не пересчитывал! Он о тебе, блин, как о ребенке заботился! Как о своем старике! А знаешь, что самое замечательное? А? То, что теперь вы оба сидите у меня на шее, чтоб вы провалились! Я даже не знаю, кто из вас больший псих, но вынужден теперь заботиться об обоих! И у тебя сейчас есть ровно пять секунд, чтобы сказать, нужно ли тебе что-нибудь заказать, иначе получишь от меня еще больше эмоций!
— Фасоль, — взволнованно ответил Брклячич, медленно закрывая перед Синишей дверь. — Килограмм белой, килограмм красной и два — пестрой.
* * *
С:/Мои документы/ЛИЧНОЕ/Тумороу
Тумороу, говорит Муона. Они с сестрой все еще присматривают за стариком, не дают мне даже войти в дом. Кто знает, что он им мелет про меня, против меня. Тумороу, говорит она. Чтобы я приходил завтра. А сейчас мне что делать? Сходить к муорю? Где ты, Тонино, саботажник ты эдакий? Как мне быть с этими двумя? Кто позаботится об этих безумцах? А без помощи они загнутся через два дня!
Малая тоже совсем сдурела, фиг его знает, к чему это еще может привести.
Пойду домой спать. До зимы. Или, по крайней мере, до тумороу.
— Сёдня опять появилась тольк одна тюленька, — тихо сказала Зехра за утренним кофе, когда Селим отошел в туалет. — Оставила рыбу, но не убежала сраз, как вчера, а…
В этот момент послышался стук в дверь. Зехра быстро взбежала по ступенькам и скрылась в своей комнате, а Синиша пошел открывать незваному гостю. В дверях стояла улыбающаяся Муона.
— Буон ютор, донт би фрэйд, — сказала она и улыбнулась еще шире, когда заметила напряжение на лице поверенного.
— Доброе утро. Вы меня напугали. Как старик, лучше?
— Бэта, мач бэта. Уок?
— Простите?
— Уок виз ми? — пояснила Муона и показала на тропинку за ее спиной. — Хуодить, гуоворить с мнуой?
— А, прогуляться! Да, конечно, я только предупрежу Селима…
Они медленно пошли по дорожке, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы пояснить жестами только что произнесенную фразу и быть уверенными, что они понимают друг друга. Спустя примерно час поверенный вернулся той же дорогой, очень довольный тем, что ему рассказала аборигенка.
Эли, сестра Муоны, около десяти лет работала санитаркой в одной канберрской клинике. После того как она родила Фьердо третьего ребенка, она ушла с работы и полностью посвятила себя дому и семье. Но ее знаний вполне достаточно для того, чтобы помогать старому Тонино — тем более что ее муж, так же как и Муона, не верит в то, о чем говорит Барт и большинство жителей острова — что старик убил свою жену Аделину. Это был несчастный случай, эпилептический припадок, во время которого бедняжка находилась в винограднике и упала, ударившись затылком о металлическое полотно своей мотыги. Десять лет спустя опять же злой рок стал виновником того, что ее вдовец Тонино упал на землю, спрыгивая со своей лодки, и остался практически полностью парализованным ниже пояса… В любом случае Эли теперь будет заботиться о старике в инвалидном кресле и присматривать за его домом, однако помощь Синиши тоже придется ей весьма кстати: ему не обязательно приходить каждый день, но он мог бы помочь с доставкой продуктов и в тех делах, где требуется физическая сила. Не сегодня же, а через некоторое время, когда они, общими усилиями, успокоят старика и окончательно убедят его, что Синиша непричастен к смерти его сына.
Синиша сразу же принял просьбу Муоны. Этим утром он сам себе ужаснулся, когда осознал, что его больше гнетет не горечь утраты, а постоянный, непреходящий страх того, что ему придется взять на себя все те функции, которые выполнял Тонино. Все, кроме переводческой. Кормить, стирать, переодевать старика, заботиться об овцах и курицах, закалывать их время от времени, обеспечивать продуктами Брклячича, забираться по утрам в пятницу на вершину Фтуорого Мура, чтобы высматривать на горизонте глиссеры, следить за «Аделиной»… Кто знает, что еще входило в этот жуткий перечень обязанностей, с которыми он никогда не сталкивался и которые даже не умел исполнять. А еще он чувствовал свою ответственность за Зехру, чье шоковое состояние в какой-то момент может трансформироваться бог знает во что. К тому же, помимо всего этого, нужно было наконец активно заняться работой, за которую, вероятно, ему на Вторич до сих пор приходит зарплата, — организацией выборов. В конце концов, это все еще единственный способ выбраться отсюда, не опозорившись, и вернуться в Загреб с гордо поднятой головой.
