- Фёдор Васильевич, передайте, пожалуйста, Владимиру Григорьевичу, что находящиеся в городе иностранцы просят принять их под защиту русского оружия!

- Думаю, нам следует обсудить это с Его Высочеством, - ответил Дубасов, и приказал готовить для него разъездной ялик.

«Память Азова» тем временем тоже подходил к пирсу, и стоило ему остановиться, как на борт поднялись сначала Шевич, а затем и Дубасов. Их немедленно проводили в адмиральский зал, где уже собрались офицеры свиты и возглавивший «Азов» Энквист, и Дубасов доложил:

- Ваше Высочество, к сожалению его превосходительство Владимир Григорьевич тяжело контужен, и не смог прибыть.

- Очень жаль, передайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления. Николай Николаевич, увы, тоже ранен, и таким образом всё командование отрядом по морской части ложится полностью на вас, Фёдор Васильевич. Сообщите пожалуйста ваши соображения.

У Дубасова, разумеется, уже всё было продумано:

- Государь, все японские корабли в гавани потоплены, а береговая оборона уничтожена. Из оставшегося японского флота для нас в ночное время могут представлять угрозу миноносцы, которые они к наступающей уже ночи подвести не успеют, а в дневное крейсера «Нанива», «Такачихо» и новейший «Чиода», наиболее вооружённые и защищённые. Всем им ходу до нас не менее двадцати пяти часов, а Павлу Николаевичу около того же или чуть более. С его приходом наше преобладание в силах станет абсолютным, и ни один японец не решится на враждебные действия. Кроме того, имеются у японцев броненосные суда «Фусо», «Конго» и «Хиэй», все три — старое ржавьё, вместе не стоящее одного «Мономаха», из них ранее чем через сутки здесь могут быть лишь последние два. В случае их появления я выйду, дам им бой и перетоплю как пакостливых кутей34. «Азову» же лучше остаться в гавани, дабы не рисковать жизнью Вашего Высочества. К следующему вечеру нам необходимо покинуть порт и выйти в море, поскольку гарантировать безопасность от вражеских миноносцев ночью, в чужой гавани и не имея своих лёгких сил, решительно невозможно. После этого нам останется наутро соединиться с Эскадрой, ну а далее мы будем действовать, как прикажете Вы, Государь.

- Благодарю вас, Фёдор Васильевич, всё ясно. Однако же в случае появления японских судов я полагаю разумным выйти им навстречу вместе под вашим командованием, чтобы в случае неблагоприятного для вас развития боя мне не оказаться застигнутым посреди лужи и со спущенными штанами.

Приведённый цесаревичем совершенно некуртуазный образ заставил всех присутствующих рассмеяться. Веселье ещё не стихло, когда в залу35 вошёл князь Барятинский, бледный и с рукой на перевязи, но донельзя решительный на вид. Лысая голова его блестела, а обширная борода грозно топорщилась. Николай выказал ему уважение, поднявшись навстречу, и офицеры поспешно сделали то же самое.

- Вы кстати, Владимир Анатольевич, садитесь к столу. Как вы себя чувствуете?

- Не чувствовал себя таким бодрым с кокандского похода, Ваше Высочество!

- Вот и отлично, тогда продолжим. Дмитрий Егорович сообщил Нам, что французская, немецкая, итальянская и китайская общины города просят принять их под защиту русского оружия. Фёдор Васильевич, сможете ли вы вновь выделить для этого десантную роту, как при моей встрече?

- Безусловно, Ваше Высочество, смогу, хотя мне придётся просить Оскара Адольфовича дать несколько более матросиков с «Азова». Ни комендоров, ни машинной команды с «Мономаха» я дать не смогу, ввиду возможно предстоящего наутро боя.

Энквист слегка побледнел, но кивнул, стоически перенеся намёк на бесполезность его корабля в состоявшемся побоище. Если бы только у него была возможность выучить свою команду так, как у Дубасова, вместо того, чтобы служить лакеем при цесаревиче… но нужно быть честным с собой, так, как Дубасов, он бы выучить команду не смог. Дубасов и Чухнин — два единственных капитана на флоте, способных выучить команду всерьёз, один силой, а другой лаской.

Николай кивнул и продолжил:

- Владимир Анатольевич, не соблаговолите ли в таком случае принять команду над десантом? Ваш опыт азиатских походов и усмирения Польши будет поистине неоценим в этом деле.

Барятинский, в первую очередь ответственный за безопасность цесаревича на суше, долю секунды колебался, но ответил:

- Почту за честь, государь!

- Отлично. Англичане помощи не просили и должны сами справиться у себя в сеттльменте, собственно японский город нас также не интересует, однако же прошу вас выделить отряд для занятия городского телеграфа. Дмитрию Егоровичу необходимо будет отправить несколько телеграмм. Хотя японские телеграфисты скорее всего разбежались, и в любом случае ненадёжны. Фёдор Васильевич…

- Думаю, я найду пару телеграфистов, Ваше Высочество!

- Прекрасно. Возглавит отряд штабс-ротмистр Волков.

Бравый офицер приосанился и подкрутил ус, лишь немногим уступающий щегольским усам Дубасова. Ники, конечно, изрядно переменился после того удара, но не забывал старых друзей своих и отца36. Цесаревич же продолжал тем временем:

- Поправьте меня, господа, однако мне кажется, это будет первый случай взятия русским флотом и десантом иноземного города на шпагу со времён славного вашего, Фёдор Васильевич, тёзки, адмирала Ушакова?

- Должно быть верно, Ваше Высочество! - сравнение со знаменитым адмиралом слишком сильно льстило Дубасову, чтобы он стал вдаваться в детали. Никто другой возражать тем более не дерзнул.

- Благодарю вас, господа. Мне ещё предстоит заняться составлением депеш двум императорам, то есть скучнейшей дипломатической казуистикой, истинным военным нимало не интересной… Эспер Эсперович, прошу вас остаться, мне понадобится консультация.

Офицеры поняли намёк и дружно поднялись, направляясь к дверям. Барятинский и Дубасов, пропущенные вперёд как старшие по чину и возрасту, обменялись выразительными взглядами. Уверенность, здравый смысл и внимание к деталям, неожиданно проявленные Николаем при ведении военного совета, произвели впечатление на них обоих.

Чай горчил. Небесный Хозяин с недоумением отставил чёрную с лёгким серебрением чашу работы Танака Тёдзиро, подождал немного, закусил пирожным и снова попробовал чай. Тот определённо горчил, за много лет Муцухито37 не мог припомнить ничего подобного. Разве перед тем, как умер отец, было что-то такое…

Воспоминание было на редкость неприятным, чаепитие оказалось безнадёжно испорчено. Император поднялся, оставив чай и сладости, и стремительным шагом направился в кабинет. Распорядитель церемонии и мастер, заваривавший чай, пребывали в тихой панике.

Можно было заняться делами, но внутренний покой был нарушен, и за что бы Муцухито ни брался — ему всё время казалось, что он делает что-то не то. Поэтому когда министр двора вошёл, неприлично громко дыша, и с поклоном подал бланк телеграммы, император испытал даже секундное облегчение. Сейчас всё прояснится.

Облегчение было недолгим. Телеграмма принца Арисугавы о нападении на русского гостя лишь усугубила расстройство императора. Главной проблемой для Японии всегда были не кровожадные и алчные варвары, мечтающие её разорвать. Главной бедой всегда были свои, родные, домотканые идиоты. Сначала они пытались от всего спрятаться, потом возжелали перемен. Перемены произошли — они оказались опять недовольны, что получилось не то и не так. Теперь их потянуло кого на старину, а кого в Европу. Аристократы сходили с ума по-своему, вводя новые титулы, но по-старинке меряясь производством риса в имениях. Самурайская партия своей тупой ненавистью к иностранцам создавала вечные проблемы, которые приходилось расхлёбывать стремительно сменяющим друг друга правительствам. Однако на этот раз они зашли слишком далеко, и разбираться с последствиями предстоит лично Государю.

Распорядившись уведомить членов Тайного Совета и Кабинет министров, император отправил телеграммы губернаторам Киото и Кобе, принцу Арисугава Такэхито на несколько возможных адресов, и принцу Арисугава Тарухито38 в его дворец в Киото. Железной дороге он повелел подготовить его личный поезд для поездки в Кобе.