- Молодцы «азовцы»! Ребятушки, покажите, что и вы не хуже!

Разгорячённые боем и воодушевлённые предшествующими победами матросы и без того старались изо всех сил, выдавая скорострельность чуть ли не выше теоретической. Командовавший огнём Цывинский тоже лез из кожи вон, чтобы показать, что может стрелять не хуже цесаревича. Следующий залп точно лёг среди представлявших собой тесное скопление целей японских кораблей, совпав по времени с полным залпом с обоих бортов «Такачихо». Попадания с обеих сторон не заставили себя ждать.

Попадание в корму изначально не было воспринято капитаном «Нахимова» всерьёз. Вскоре, однако, присланный командиром аварийной партии матрос принёс сообщение о том, что кормовая оконечность полностью разрушена взрывом снаряда и разрывами пневматических баллонов торпед кормового аппарата, и распространение воды сдерживают только карапасная палуба и кормовой траверз. Всё, что мог сделать в ответ капитан — это послать на усиление аварийной партии ещё людей и старшего офицера. Даже замедлить ход находящегося под торпедно-артиллерийской атакой корабля было абсолютно недопустимо — это была верная гибель.

Старший офицер, осмотревшись на месте, понял, что ничего сверх уже сделанного поделать пока невозможно. Кормовая правая шестидюймовка и кормовая башня вели огонь на пределе скорострельности, выбросами дульных газов мешая выполнению каких бы то ни было работ. Хуже того, атакующие японские крейсера оттягивались всё дальше с правого борта за корму, и огню правой башни уже начинали мешать шлюпки, висящие позади неё и ограничивающие сектор обстрела. Пришедших с ним матросов старший офицер отправил туда, и вскоре баркасы и шлюпбалки полетели в море сначала по правому, а потом и по левому борту. Теперь дульные газы правой башни били непосредственно по надстройкам, разрушая их, зато огонь по японским крейсерам не ослабел — по ним по-прежнему могли стрелять две башни3. Левая башня, уже показавшая в бою выдающуюся меткость, медленно разворачивалась4 на корму на случай, если японские миноносцы попытаются зайти с левого борта. На долю быстро нагоняемого «Фусо» оставались носовая башня и носовая левая шестидюймовка. По четыре шестидюймовки с каждого борта вести огня по противнику пока, или уже, не могли.

Дистанция к этому времени сократилась уже до четырёх кабельтов, и попадания с обеих сторон пошли одно за другим. Японские крейсера по команде своего адмирала разошлись строем уступа, выпуская в атаку миноносцы и имея с левого, стреляющего по «Нахимову», борта действующими пять шестидюймовок и носовую 26-сантимеровку «Такачихо». «Нахимов» мог отвечать из двух башенных восьмидюймовых спарок, и кормовой правой шестидюймовки. Кормовой траверз и барбет выдержали несколько пришедшихся в них попаданий шестидюймовых снарядов. Вслед за тем 26-сантиметровый снаряд разорвался в надстройке, между правой и кормовой башнями, осыпав броневые колосники машинного люка массой осколков и обломков. Это стало последним успехом японского главного калибра — разорвавшийся на кожухе орудия «Такачихо» шестидюймовый снаряд безвозвратно вывел его из строя. Теперь на всю японскую эскадру остались две стреляющие 24-сантиметровки Круппа на «Фусо», до сих пор не добившиеся ни одного попадания, и две армстронговские 10-дюймовки, втиснутые в корпус болтающегося в полутора милях позади «Нахимова» «Цукуси». Адмиралу Иноуэ оставалось полагаться только на средний калибр своих крейсеров, и торпеды продолжающих атаку двух миноносцев.

Со средним калибром тоже всё было не очень хорошо. Миноносцы отвлекли на себя огонь артиллерии «Нахимова», но с правого борта уже приближались два других русских фрегата. Имея с этой стороны шесть действующих шестидюймовок против десяти русских (и ещё трёх восьмидюймовок), японцы могли бы рассчитывать на преимущество в скорострельности, выучке команд или совершенстве управления огнём — но ничего из этого у них не было. Скорострельность была примерно равной, а по части выучки и управления огнём прошедшие уже два боя русские превосходили ещё не бывавших в сражении японцев на голову. Ко всему, русские корабли были ещё и в полтора раза тяжелее, и воздействие скорости, качки и вражеских попаданий ощущалось на них гораздо меньше.

1 Сайго Цугумити, 48 лет, граф (хакушаку по системе Кадзоку) с 1884 г., генерал-лейтенант Императорской Армии. Младший брат Сайго Такамори. В молодости — придворный буддийский жрец князя Сацумы, затем командующий войсками Сацумы в ходе войны Босин. Командующий карательной экспедицией на Тайвань в 1874 году. Лидер фракции Сацумы в японской элите после мятежа и самоубийства Сайго Такамори. Министр флота (1885-1890), свеженазначенный министр внутренних дел. Для занятия высших постов в правительстве, руководстве армии и флота требовалась не квалификация, а факт принадлежности к одной из доминирующих фракций (Сацума, Тосё, императорская фамилия) и доверие Императора. Флот однозначно был сферой влияния выходцев из Сацумы

2 В отличие от «Памяти Азова» и «Адмирала Нахимова», на «Мономахе» орудия главного и среднего калибра стояли не в закрытой батарейной, а на открытой верхней палубе. Таким образом, фрегатом этот корабль именовался незаслуженно, по правилам парусного флота имея право считаться лишь корветом. C классификацией кораблей в русском флоте всё было крайне сложно

3 Вопреки мнению современных «диванных экспертов», у кораблей с ромбическим расположением артиллерии три башни могут обстреливать отнюдь не любую точку горизонта — этому препятствуют надстройки, а также размещённые на палубе шлюпки и прочее

4 Привод горизонтального наведения башен «Адмирала Нахимова» был чисто механическим, за счёт вращения т. н. «розмахов» в нижней части барбета, приводимых в движение мускульной силой 10 — 12 матросов. Разворот башни на 180 градусов занимал от 4 до 8 минут, в зависимости от крена и волнения на море

Из всех кораблей, участвующих в бою, «Адмирал Нахимов» находился в самом сложном положении, какое только можно представить. Будучи на порядок сильнее любого из противников, он был вынужден спасаться бегством от ничтожных в сравнении с ним миноносцев. Сорокатонные скорлупки тридцатиметровой длины гнались за восьмитысячетонным, стометровым исполином, пытаясь выжать из своих изношенных котлов и машин хотя бы двадцатиузловую скорость. Их осталось только двое, несущих на бортах номера 1 и 4, но накоротке они всё ещё представляли собой смертельную опасность. Номер 3 покоился на дне гавани Кобе, потопленный шестидюймовками «Мономаха» ещё в первый день конфликта, а номер 2 с пробитым снарядом «Азова» котлом замер в полумиле позади ведущих смертельный бой основных сил. После мгновенной гибели «Котака», больше миноносцев у Японской империи не было.

Построенные около десяти лет назад, японские номерные миноносцы несли по два 14-дюймовых торпедных аппарата на носу. Это накладывало серьёзные ограничения на их тактику: к примеру, атаковать идущего полным ходом «Нахимова» со стороны кормы они не могли. Восемь тысяч лошадиных сил мощности его силовой установки, преобразованные винтами в поток отшвыриваемой назад воды, просто смыли бы торпеды обратно. Чтобы торпедная атака оказалась успешной, миноносцам нужно было нагнать русский крейсер, обойти его сбоку, повернуться к нему носом и выпустить торпеды ему в борт. К сожалению для японских миноносников, если прямо назад с русского крейсера могла стрелять только кормовая башня и несколько многоствольных пушек с мостика, то стоило им высунуться сбоку, как к ним начинали добавляться всё новые башни и стволы. Тем не менее, капитаны миноносцев продолжали атаку.

Бой крейсерских линий также вступил в решающую фазу. Стометровые корабли, сближающиеся с суммарной скоростью в тридцать узлов1, развили максимально возможную скорострельность, давая по залпу шестидюймовок каждую минуту с небольшим. Дубасов сблизился с продолжающими преследовать «Нахимова» японскими крейсерами до четырёх кабельтов, чтобы реализовать преимущество в количестве орудий и мощи главного калибра. Если бы не наличие у противника миноносцев, он сошёлся бы и ещё ближе, чтобы выпустить свои торпеды, а то и вовсе пойти на таран. Впрочем, действие артиллерии, виденное им в предыдущем и этом бою, уже всерьёз поколебало убеждения капитана2.