На его глазах сначала левая башня, а затем и батарея «Нахимова» залпами разворотили корму и правый борт «Мусаси», заставив до сих пор ведший равную дуэль с «Памятью Азова» корвет стремительно исчезнуть в волнах. «Ямато» горел и до того, получив бортовой залп и несколько отдельных снарядов с «Мономаха». Через две минуты левая башня «Нахимова» всадила снаряд ему в корму, пожар охватил композитный деревянно-железный корпус с обеих сторон, вынудив капитана покинуть строй и направиться к берегу: боеспособность его корабля была полностью утрачена, оставалось лишь спасать экипаж.
Японская «старая» линия практически прекратила своё существование, лишь оставшийся в одиночестве «Фусо» редкими выстрелами трёх своих пушек правого борта продолжал вести бой с уже обогнавшим его «Мономахом» и настигающим «Азовом». Броня его ещё держалась, но на «Мономахе» к этому времени перешли на бронебойные снаряды, выдержать попадание которых она уже не могла. Приближавшиеся с востока русские канонерки открыли огонь прямо в лоб старому броненосцу, пока пристреливаясь.
В этот момент командовавший кормовым орудием артиллерист сообщил капитану «Цукуси», что вполне уверен в выстреле. Приказ на открытие огня последовал незамедлительно: расстояние до «Нахимова» стремительно увеличивалось, и скоро попасть в него опять стало бы невозможно. Десятидюймовка выстрелила, заставив маленький корабль присесть в воде и ощутимо толкнув его вперёд и, к общему восторгу офицеров и канониров, снаряд попал в корму «Нахимова» выше ватерлинии и успешно разорвался. Огромный крейсер окутался дымом, а когда тот рассеялся — видимые разрушения превзошли все ожидания. Капитан выдохнул с облегчением: теперь позор отступления перед лицом превосходящего противника был искуплен, и вообще, его канонерка добилась большего, чем кто бы то ни было в японском флоте до него за все три боя. Всё-таки попадание десятидюймового снаряда — это серьёзно даже для такого большого корабля, как русский крейсер.
Адмирал Иноуэ стоял на мостике «Такачихо», опираясь на старый меч и неотрывно глядя на медленно приближающегося «Адмирала Нахимова». Уже давно его преследовало странное, иррациональное, но жуткое и предельно отчётливое ощущение: стоит ему на секунду отвлечься, отвести глаза, и русские начнут попадать. Пока восьмидюймовые снаряды ложились то справа, то слева, то впереди от его крейсера, заливали своими всплесками мостик и носовой барбет, но прямых попаданий не было, хотя расстояние уже сократилось до семи кабельтов. С кораблями второго отряда «Мономах» и «Нахимов» разделывались на такой дистанции сходу, и от его боевой линии уже ничего не осталось. Одинокий «Фусо» ещё продолжал дуэль с русским флагманом и, наверное, мог продержаться какое-то время, а «Цукуси», развернувшись, уходил прочь от громады «Нахимова», и Иноуэ даже не мог осуждать его капитана — противостояние с броненосным крейсером было для канонерки безнадёжно, и имело смысл не губить корабль и экипаж, а сохранить их хотя бы для следующих сражений. Канонерка даже не могла отвлечь на себя огонь от флагмана — их обстреливали разные башни многоглавого русского дракона.
Десятидюймовка канонерки выстрелила, и огромная яркая вспышка закрыла корму «Нахимова». Тот продолжал движение вперёд как ни в чём не бывало, но когда клубы белого дыма остались позади — стало видно, что кормовая оконечность его полностью разрушена, уступ балкона исчез, а в руинах адмиральских и офицерских помещений бушует пожар. Бурлящая за кормой вода перехлёстывала через остаток борта, заливаясь внутрь. Теперь ему придётся неизбежно сбросить скорость, и это приблизит момент, когда можно будет выпустить в атаку миноносцы. Отступление «Цукуси» теперь стало не бегством с поля боя, а тактически выверенным маневром, способствующим успеху атаки флагмана и приближающим выполнение боевой задачи, тем более что канонерка легла в разворот, намереваясь пустить в ход и носовое орудие. Предельная скорость в пятнадцать с половиной узлов позволяла ей надеяться ещё принять участие в бою.
В этот момент флаг-офицер всё-таки отвлёк внимание Иноуэ от «Нахимова», с лёгким поклоном доложив:
- Господин контр-адмирал, русский флагман поворачивает!
Адмирал оторвал взгляд от медленно нагоняемого корабля… действительно, «Мономах» оставил «Фусо» в покое и поворачивал, явно намереваясь лечь на контркурс японскому первому отряду, чтобы разойтись с ним правым бортом. Почти сразу обе восьмидюймовки его дали залп, начиная пристрелку, и всплески поднялись не дальше сотни футов от борта «Такачихо». Тут же им отозвалась кормовая башня «Нахимова», и Иноуэ понял , что преследовавшее его ощущение не было ложным: пронёсшийся вдоль борта снаряд впечатался в первый левый спонсон 15-сантиметровки. Снаряд не разорвался, отразился от стали по касательной и, кувыркаясь, врезался в волны, но многотонный удар деформировал корпусные конструкции, пушку подбросило и вырвало с места, а покалеченных артиллеристов раскидало по сторонам. Теперь бой начался для Первого отряда по-настоящему, и адмирал приказал открыть огонь из всего, чего можно. Эффективность стрельбы была, впрочем, под большим вопросом — крейсер нёсся на восемнадцати узлах вслед продолжающему разгоняться вопреки всему «Нахимову», и вибрация корпуса всё сильнее мешала прицеливанию. До ввода в бой миноносцев нужно было сблизиться с русскими хотя бы ещё на пару кабельтов.
Капитан Дубасов оставил противоборство с «Фусо» на попечение Цывинского, а сам внимательно наблюдал с крыла мостика за развитием боя в хвосте своей и японской боевой линии. «Нахимов» методично выбивал из неё одного японца за другим, и в этой спокойном, но беспощадном истреблении чувствовалась знакомая рука. «Котака» исчез бесследно, «Цукуси» обратился в бегство, «Мусаси» пошёл ко дну, а «Ямато», пылая, покинул поле боя, намереваясь выброситься на берег. Дело осталось лишь за «Фусо», но сзади «Нахимова» нагоняли крейсера и миноносцы японского «молодого» отряда, и оставлять корабль цесаревича им на растерзание Дубасов не собирался. Японцы рвутся в бой — отлично… посмотрим, как им понравится идти в атаку под бортовыми залпами всех фрегатов разом. Капитан скомандовал к повороту, оставляя «Фусо» на попечение канонерок. Если они не смогут остановить эту старую калошу и нанести ему поражение — что-то не так с этим классом кораблей вообще.
Адмирал Иноуэ продолжал гнать свои крейсера вперёд. Успех атаки висел на волоске. Его отряд продолжал настигать «Адмирала Нахимова», но медленно… слишком медленно. Котельные и машинные команды и так совершали невозможное, разогнав «Такачихо» и «Наниву» до восемнадцати узлов — но русские уже набрали шестнадцать. Сближение на два кабельтова за десять минут, это слишком медленно. Это три залпа каждой из восьмидюймовых башен «Нахимова»; это десятки шестидюймовых выстрелов русских фрегатов; это сотни маломощных, но всё равно смертоносных снарядов револьверных пушек, способных нанести хрупким тридцатиметровым миноносцам серьёзный ущерб. Это грань между выполнением задачи — и полным, позорным, безответным разгромом. Телеграмма, полученная ночью от Сайго Цугумити1, прямо требовала любой ценой уничтожить русского наследника и его корабль, потери не имели значения. Флага наследника не было поднято ни над одним из кораблей — это автоматически сделало бы его флагманом, а боем несомненно руководил Дубасов. Однако движение шлюпки русского командующего после переговоров однозначно показало, где находится Николай, теперь дело было за торпедами и огнём артиллерии. При чудовищном, почти безнадёжном неравенстве сил выполнение приказа изначально было под вопросом; сейчас разворот русской боевой линии вынуждал адмирала Иноуэ начать торпедную атаку раньше времени — миноносцы, спрятавшиеся от огня «Нахимова» за корпусами «Такачихо» и «Нанивы», оказались на виду у комендоров «Мономаха» и «Азова».
Русская боевая линия разворачивалась, «Мономах» пристреливался, а японские миноносцы по приказу Иноуэ начали ускоряться для решительной атаки. Лёгший в поворот «Память Азова» дал залп всем правым бортом с восьми кабельтов, как только японские корабли появились в секторе обстрела шестидюймовок, и совершенно неожиданно добился попадания — один из трёх японских миноносцев выбросил облако пара из дымовой трубы и вентиляционных дефлекторов, и начал терять ход. Дубасов, уже готовый привычно обрушить на «Азов» поток непечатного красноречия, вместо этого рявкнул, обращаясь к своим комендорам на верхней палубе2:
