Мы кинулись туда.

Барышня Горалик стоит на лестнице, вся трясется, тычет пальцем вниз.

- Я спускалась, хотела подышать воздухом, застегивала пальто, и оторвалась пуговица… Покатилась по ступенькам, под лестницу. Ищу пуговицу – вижу: молоток. Подобрала, а на нем кровь! Я отшвырнула его. Вон он!

Палец у нее дрожит, губы трясутся.

Гляжу – так и есть. На полу валяется молоток. Чуднóй такой: широкий железный брусок на длинной  рукоятке. И она вся в бурых каплях.

Фандорин наклонился, поднял, осмотрел.

- Да, это к-кровь.

- Ой, я это видеть не могу! – пищит Нетания.

Замахала руками, захромала прочь – через магазин, чтобы только не смотреть на страшную находку. Напугалась, бедняжка. Подростки они такие: только с виду ерепенистые. Все-таки девочка есть девочка.

- Загадка вмятин разъяснилась, - сказал мой Ватсон. - Либера не проткнули одним ударом. Кто-то вколотил в лежащее тело аршин вот этим молотком. Значит…

Я и сам сообразил:

- Значит, убийца не обязательно был силач, и аффект ему тоже не понадобился!

- Или ей, - прибавил Фандорин. - Подобное вполне могла совершить женщина. И даже девочка.

- Ну уж девочка-то нет, если вы про Нетанию. Без Нетании мы нипочем не нашли бы этот молоток, - напомнил я. – Зачем ей самой себя выдавать?

Он согласился:

- Это п-правда. Итак, что же ночью произошло в магазине? Вероятно, убийца заглянул туда и увидел, что Либер Горалик спит. Напился, сел, опершись спиной на прилавок, а потом сполз на пол. Преступник взял с прилавка аршин и вколотил его прямо в сердце лежащему. Где-то раздобыл молоток. Нужно будет выяснить – где.

- А зачем убийце понадобился молоток? Проткнул бы, на сколько воткнется, и ладно.

Фандорин на меня посмотрел так, будто больше не считал меня гением. Со вздохом объяснил:

- Чтобы все думали, будто убийство совершил некто, обладающий большой физической силой. Ведь именно к такому заключению мы с вами и пришли, верно? Если не считать версии аффекта, которая тоже оказалась ошибочной… Молоток действительно странный. Что это за буквы здесь вырезаны?

Я прочитал:

- «Коф» и «гимл». Это как «к» и «г».

- Кальман Горалик! Инструмент скульптора, вот что это за молоток!

- М-да. Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь удивился, - заметил я. - Убийца оказался тот, про которого все с самого начала думали, что он убийца. Как ловко всё обстряпал наш богомолец! Заколотил аршин в родного папашу, как в масло.  Не понадеялся на свои пухлые руки, в которых жира больше, чем мышц. Припрятал молоток под лестницу, а потом вынес бы и кинул в речку. Если б у Нетании с пальто не отлетела пуговица, всё осталось бы шито-крыто.  Но теперь Кальману конец. Дело раскрыто, Ватсон.

Я не прибавил: «И раскрыл его я», потому что, как уже было сказано, я человек скромный.

А что, не я? Вы мне скажите, кто вывел следствие на помятый аршин? То-то.

- Что ж, пойдемте потолкуем с Гораликом-младшим, - сказал Фандорин.

Мы прошли через магазин и уже были на Синей половине дома, когда вдруг наверху грохнуло, словно лопнула банка с перебродившей настойкой. У меня в прошлом году в погребе произошло такое несчастье. В одну-единственную банку со сливянкой переложил бродильного порошка, а получилась настоящая гибель Помпеи. Остальные склянки тоже разлетелись. Погреб был весь в красных пятнах, как будто там взорвали карету с царем-освободителем. Я вам не рассказывал, как у нас в Брест-Литовске после того, как русские убили своего царя...

- Скорей туда! – закричал Фандорин, и побежал, и я тоже за ним побежал, поэтому потом доскажу.

Бежим мы вверх по лестнице, слышим Стефанович вопит:

- Хельф! Хельф! Шрéклех!

И Нетания убивается:

- Ай, маме!

Вбегаем в мастерскую Кальмана, где он своих уродов лепит. Верней сказать, «лепил», больше не будет. Потому что молодой Горалик лежит на полу, в руке у него пистолет, из головы хлещет кровь, нога еще дергается, а глаза уже пустые. Умер человек – сразу видно.

Нетания тоже лежит, но не молчит, а визжит. Ханан бегает и орет. Содом и Гоморра!

Я тоже немножко покричал, как тут не закричишь? В общем, кошмар что такое.

- Что произошло? – спрашивает Фандорин у приказчика.

Тот еле языком ворочает:

- Я не знаю… Я услышал грохот… Прибежал… Она лежит, он лежит… Не знаю, к кому кидаться… Нетáнеле, бис ту гут?

- Мне плохо… - стонет девочка. - Всё кружится… Зачем он это сделал? Почему?

Фандорин к ней:

- Мадемуазель, вы находились здесь? Что случилось?

- Я пришла сказать Кальману, что нашли важную улику – молоток… Он весь задрожал… Вынул из стола пистолет, и… Я упала…Ой, у меня в глазах стало темно… Помираю...

Стефанович кинулся к ней, обнял.

- Это просто обморок! Не бойся! Но зачем Кальман в себя выстрелил?  Я ничего не понимаю…

Он то гладил девочку по волосам, то смотрел на самоубийцу, и по его морщинистому лицу текли слезы.

И стало мне очень грустно. Ах люди-люди, на какие страсти вы идете в погоне за химерами! Как же должно было Кальману хотеться славы в этом его Париже, будь он неладен, чтоб ради этого злодейски умертвить родного папашу? Пускай папаша слова доброго не стоил, но тоже ведь человек. И что, спрашивается, из этого вышло хорошего кроме плохого? Одного убили, другой сам на себя руки наложил. Как на граммофонной пластинке: «Люди гибнут за металл, Сатана там правит бал». Очень хорошая песня. Между прочим Мефистофеля зря всегда рисуют с еврейским носом. Он не еврей, а немец.

- Пойдемте отсюда, Фандорин, - печально сказал я. - Нам тут больше нечего расследовать. И полиции тоже. Есть такой роман «Преступление и наказание». Вот вам и первое, и второе.

А Фандорин меня не слушает. Поднял пистолет, разглядывает, трет пальцем. Даже понюхал.

- Чем вы занимаетесь? – укорил его я. – Всё кончено. Идемте. С меня на сегодня покойников уже достаточно.

Он мне не ответил. Стал зачем-то рассматривать руки Кальмана. На мой вкус так себе удовольствие – теребить мертвеца.

- Оставьте вы Кальмана чертям, которые его ждут не дождутся! – потянул я своего помощника за рукав. - Уже пойдем!

Тут Нетания жалобно ойкнула и снова бух на пол. Сомлела.

- Девочка опять лишилась чувств! – заполошился Стефанович. - Да не стойте вы! Помогите! Нужно перенести ее на диван!

- Дайте я измерю ей пульс, - говорит Фандорин.

Поднял запястье бедняжки к самому носу, зачем-то понюхал ладонь и вдруг как рявкнет:

- Хватит притворяться, барышня! Вы отлично разработали операцию и ловко сымпровизировали, но не предусмотрели одной мелочи.

Стефанович кинулся на защиту своей любимицы, словно курица, обороняющая цыпленка.

- Не кричите на ребенка! Про какую такую операцию вы говорите?

- Про деловую. Состоящую из четырех к-компонентов. Убрать отца, оставить без наследства мать, свалить вину на брата, остаться единственной наследницей. Полагаю, самоубийство Кальмана тоже было заранее запланировано, просто мы с господином Бразинским ускорили события. Подслушивая под дверью, барышня узнала, что мы  разгадали загадку «удара огромной физической силы», и немедленно вывела нас на молоток. Это ведь вы, мадемуазель, заколотили аршин в грудь вашего любимого папочки, когда он осовел от выпитого? И вы не торопились. Сначала хорошенько подумали, сходили в мастерскую к брату. Специально взяли молоток с инициалами.

Но Нетания лежала без чувств, тихая, как овечка, и только подрагивала ресничками.

- Перестаньте мучить бедную девочку! – возмутился приказчик. - Что за бред вы несете?

Фандорин покачал головой.

- Ваша «бедная девочка» побежала к брату, достала заранее припрятанный пистолет и прострелила ему висок. А потом начала кричать и изображать обморок. Вы раньше видели этот пистолет, Стефанович?

- Да, господин Горалик хранил его у себя в кабинете. На случай грабежа. Любил чистить, смазывать – потому что это хорошая, дорогая вещь, стоит сорок пять рублей. Думал ли бедный Либер, что его единственный сын застрелится из этой железяки?