На лице у него была написана отчаянная решимость.

Мне это очень, очень не понравилось.

– Ты ничего не хочешь сказать? Может, мне надо переодеться? – прикусив губу, я нервно попыталась одёрнуть подол пониже середины икр, но платье, увы, не тянулось. – Там какая-то опасность? Сначала надо подготовиться? – Шрах, щебечу тут, как Лоран перед свиданием! Позор… – Ты можешь хоть что-то ответить? Понимаешь, что я говорю?

Рыжий развернулся, сгрёб меня в охапку и упёрся лбом в лоб.

Дыхание перехватило.

– Ты моя добыча, – произнёс он чётко, глядя в глаза. – Я тебя никому не отдам. Ничего не бойся и верь мне. Поняла?

Я кивнула, потом спохватилась и склонила голову к плечу. Он усмехнулся и потрепал меня по волосам.

Ноги почему-то подгибались сильнее, чем после пролёт сквозь фальшивую скалу.

Долина оказалась больше, чем я подумала вначале. В отличие от убежища свободных, рельеф здесь был разнообразнее. Вдалеке виднелось несколько больших холмов и четыре узкие высокие скалы, напоминающие то ли башни, то ли сталагмиты-переростки. Одну широкую расщелину мы обошли по дуге, другую пересекли по каменному мосту. В рощице преобладали знакомые уже деревья-великаны с пронзительно зелёной листвой, но попадались и заросли травы с розовыми соцветиями-метёлками. Смертоносная голубая «губка» нигде не мелькала – и то хорошо.

Когда мы вышли на дорогу, вымощенную светлым камнем, то мне стало жутковато. По обочинам время от времени попадались небольшие шары из материала, напоминающего красно-зелёный мрамор, испещрённые полустёртыми белыми значками. Шаги порождали гулкое эхо, притом что отражаться звуку вроде было не от чего.

Ни дать ни взять фильм ужасов, где компания глуповатых подростков крадётся, нервно перешучиваясь, в какой-нибудь древний храм.

Я попросила остановиться ненадолго, уселась в любимую позу для концентрации потоков – со скрещёнными щиколотками – и развернула широкий, на сорок шагов, эмпатический купол второй ступени, как можно более рассеянный и незаметный.

«Ожидай худшего», да. Если первые два совета дяди Эрнана иногда бесполезны, то этот выручает всегда.

Вскоре полоса из светлого камня упёрлась в подножье холма, высокого и пологого, со скошенной вершиной. Основание было, по самым грубым прикидкам, километра три в диаметре… Впрочем, с оценкой на глаз таких вот громадин у меня туговато. В конце дороги высилось дерево с густой кроной, сильно прижатое к склону. Нижняя ветвь, с человеческий корпус толщиной, росла от основания под острым углом. С неё свешивались жёсткие вьюны, покрытые мелкими белыми цветами. Тейт сглотнул, покрепче сжал мою руку, затем, упрямо склонив голову, отвёл в сторону эту естественную «занавеску» и шагнул в открывшуюся арку.

То, что я приняла за холм, оказалось частью высоких стен, окольцовывающих внутреннее пространство. В нагромождениях скальных обломков поблизости я не сразу опознала строения, но потом заметила двери-щели, занавешенные нитками бус и вьюнами… и почти сразу почувствовала присутствие других людей.

Они просто выходили из своих странных домов, но по ощущениям – выплывали, как призраки. Высокие – по большей части выше нас с Тейтом. Непривычно одетые… У одних – сильно облегающие трико, у которых внизу накручено множество лент, наподобие юбки, скрывающих силуэт, но не мешающих двигаться. У других – сочетание невероятно широких штанов, перетянутых у колен и у щиколоток, со свободной сорочкой, подобранной у пояса, локтей и запястий так, что казалось, точно фигура состоит из шаров. У многих головы закутаны лёгкими шарфами на манер рыхлого тюрбана, и у всех такие же «шарфы» широкими кольцами лежат на плечах, в несколько слоёв.

Стрижки короткие, максимум – волосы до середины шеи.

И, шрах, даже не понятно, кто женщина, а кто мужчина…

Я рефлекторно выпрямила спину и расправила плечи почти до боли.

Рыжий упрямо вздёрнул подбородок. Между бровей у него пролегла едва заметная вертикальная складка. Многие из тех, кто попадал в мой купол, ощущались размытыми тенями, эмоции и мысли словно что-то глушило. Никакой прямой агрессии, но у некоторых – ярое неодобрение, липкая зависть, злость, предвкушение неприятностей для кого-то другого. У других наоборот – сочувствие. В двух или трёх местах мигнули тёплые чувства – симпатия, радость, восхищение.

Большинство же были как зрители в цирке, когда дрессировщик без хлыста выходит к хищнику.

– Я вернулся, – громко сказал Тейт. Тут же притихли те, кто до сих пор перешёптывался. – И не один.

Тут собралось примерно три десятка человек, и постепенно вокруг нас сжималось кольцо. А после этих слов точно волна разошлась – любопытство, недоверие, жадность. Я ощутила уже знакомый образ: «насилие – использование – выгода».

Резонанс.

Ох, мамочка и папочка, дядя Эрнан, дорогая Нэсс, заберите меня отсюда…

– Вижу, – произнёс кто-то красивым певучим голосом; звук шёл оттуда, где было особенно густое пятно зависти и злости.

У меня мурашки по спине пробежали. Но продолжить незнакомцу не позволили. Вдали кто-то вдруг с размаху врезался в толпу. Кто успел, тот сумел отступить в сторону.

Кто не успел, оказался на земле.

– Тейт, тварина ты рыжая! – гаркнул новоприбывший, расталкивая локтями последний, ближний ряд, и метнулся к нам чёрно-белой кометой. Он был высок и тощ, одет в белое трико с паутиной серых лент от бёдер до колена и в два чёрных «шарфа» – на голове и на плечах. От него разило восторгом, по большей части напускным. – Тейт, ты, дрянь изворотливая, я тебя обожаю!

Он разом обнял нас двоих и крепко стиснул. Рыжий загоготал, я с трудом выдохнула. Потом незнакомец отстранился и как следует дёрнул Тейта за ухо.

– Ты вообще думал, что делал? – дальше последовало какое-то малопонятное ругательство. Что-то насчёт совокупления с айрами в неблагоприятных условиях, вроде бы. – Но ты правда это сделал! Везучая тварь!

Тейт выпятил грудь:

– Это потому, что я самый…

– Балда! – Долговязый несильно стукнул его по лбу и улыбнулся: – Это потому, что ты дурак. А дураки так легко не дохнут.

Я наконец смогла рассмотреть незнакомца. Лицо у долговязого оказалось приятное, по моим меркам – даже красивое. Широкий лоб, светло-серые миндалевидные глаза, прямой нос, на нижней губе – два аккуратных симметричных шрама. Украшение, что ли? Портило его только почти полное отсутствие бровей, от которых остались два тёмных кругляша у переносицы.

– Я вообще не дохну, – немного обиженно откликнулся Тейт, но долго дуться не смог и тут же затараторил: – Кого я поймал! Смотри, это Трикси Бланш, – крутанул он меня, как куклу. – Красивая, да? Скажи, красивая? Моя добыча!

– Застолбил? – улыбнулся одними губами долговязый; в глубине сознания у него промелькнуло что-то неприятное, что-то…

Промелькнуло – и исчезло.

– И она по-нашему понимает, – добавил рыжий.

Я склонила голову к плечу, подтверждая. Его приятель, кажется, был раздосадован; по крайней мере, предпочёл бы, чтобы экспрессивный пассаж насчёт айров прошёл мимо моих ушей… а может, хотел скрыть и что-то ещё.

– Значит, Трикси Бланш, – задумчиво повторил он, слегка коверкая имя. У Тейта в своё время получилось ловчее. – Я Кагечи Ро, друг Тейта. Выходит, ты приняла его?

– А вот это ещё не решено, – вмешался тот, первый, сладкоголосый, выступая из толпы. Ростом он был немного пониже Кагечи, но выглядел куда мощнее. «Шаровары» и безразмерная рубаха с целой горой из «шарфа» на плечах добавляли объёма. – Дуракам резонанс ни к чему. И вообще большой вопрос, осилит его ли худший ученик.

Тейт, остававшийся даже в самые опасные моменты погони весёлым и тёплым, разом заледенел и потемнел.

– Посмотрим, – тихо сказал он и, не глядя, пихнул меня в объятия к другу. – Ро, присмотри.

Дома мне никогда не нравились мужчины, предпочитающие яркие цвета. Может, потому что у нас не принято в повседневных случаях одеваться слишком броско, это воспринимается… как отклонение, наверное. А круглолицый громила с белыми волосами, который стоял напротив Тейта, был облачён как раз в кислотно-жёлтое – того оттенка, на который и смотреть-то больно. Тёмно-красный шарф-накидка на этом фоне выглядел как запёкшаяся кровь.