С еще большей экспрессией Симонов описывал тот бой, невольным свидетелем которого стал.

'…Миша с особой ясностью осознал, что сейчас все зависит только от него. Он мог уйти, сбежать и спрятаться, враг бы его не нашел. Нужно было лишь сделать несколько десятков шагов, чтобы оказаться в лесу. Но тогда был бы захвачен стратегически важный автомобильный мост, в окружении оказались бы части девятнадцатой армии с личным составом и техникой.

Разве мог так поступить советский пионер? Никогда! И тогда он все взял на себя! Стремительно ворвался в дзот, схватился за пулемет и без колебания открыл сокрушительный огонь в сторону немецких диверсантов'.

К обеду июльская жара достигла своего пика, солнце палило особенно немилосердно. В кузне ремонтной мастерской было, как в крематории: жар от горна, жар от солнца, воздух раскален, совсем мочи нет. Подмастерье, Витька-рябой, пару раз тюкнул кувалдой по изогнутому железному пальцу бороны и сомлел.

— Все, шабаш! — пробурчал Илья Старинов, откладывая кувалду в сторону. Похоже, до обеда борону им не починить. — Иди, охолонись, полежи немного на топчане.

Огорченно махнув на помощника, что еле на ногах держался, кузнец сел на скамью. Положил руки на колени, тяжело вздохнул.

— Эх, работничек… кашу с тобой не сваришь.

Не сводя взгляда со своих пальцев с изуродованными суставами, Старинов задумался. Если бы не это, и сам бы справился с работой. Только, к сожалению, силы уже не те, что раньше. В молодости, бывало, этот тяжеленный молот пушинкой летал над наковальней. В кузне мог две смены отработать, а потом в сельский клуб, на танцы.

— Так вот…

Боль в суставах давно уже стала привычной, позволяя еще кое-как работать. Правда, отдыхать стал чаще и дольше, но что поделаешь. Вдобавок и рана с Гражданской беспокоила.

Только дальше вздыхать ему не дали. В проеме двери появилась лохматая голова подмастерье с встревоженным лицом:

— Илья Филиппович, машина едет!

С кряхтением кузнец встал. Похоже, сейчас еще работы прибавиться. Легковая машина сейчас редкость. По местным колдобинам если и поедут, то только по большой надобности. Скорее всего, что-нибудь погнули на яме, и поправить хотят.

— Ух-ты, с райкома…

Черный запыленный автомобиль, и правды, райкомовским был. Причем, судя по номерам, самого первого секретаря, товарища Каракозова.

— Чего это он? Председателя что ли ищет? Так все равно его здесь нет. В правлении же должны были сказать. Чего сюда ехать? Здесь все равно одни работяги. Может к завгару тогда?

Однако водитель из машины направился прямо в кузницу, к ним, стало быть. Старинов, чувствуя недоброе, оправился. А чего хорошего от начальства ждать? Плохое можно…

— Илья Филиппович? Я за вами, собирайтесь, — шофер, плотный малый в темных брюках и светлой рубашке, поздоровался и кивнул на машину. — Товарищ Первый просил вас срочно приехать.

Кузнец аж растерялся. Стоял и не знал, что делать.

— Зачем ехать-то? Да, и грязный я, как черт. Во! — показал на себя.

Выглядел он, и правда, не очень. Фартук на нем был закопчен, руки и лицо в копоти и саже. На негра похож.

Скривившийся шофер махнул рукой. Мол, ничего страшного.

— Ополоснись, Илья Филиппович, и поедем. Товарищ Каракозов просил не задерживаться.

Старинов кивнул. Надо, так надо. У уличного рукомойника ополоснулся на скорую руку, отряхнулся, пригладил волосы и сел в машину.

— Слышь, земляк, а что случилось? — уже в дороге забеспокоился он. Ведь, не каждый день сам первый секретарь районного комитета партии за ним свою машину присылает. Честно говоря, вообще, такого никогда не было. — Что за срочность? Скажи, не томи душу. Чего такого могло стрястись? Подожди-ка, уже не с Мишкой ли…

Мрачный шофер кивнул, но так и не стал ничего говорить.

У Старинова ком в груди встал, не давая вздохнуть. Пытается, а не может. Пытается, а не получается. Приступ, будь он не ладен.

— Вроде пропал, он, — негромко, словно бы виноватым голосом, произнес шофер. — Ты, Илья Филиппович, не паникуй раньше времени. Бывало же такое. Вроде пропал и нет человека нигде, а потом находился. Приедем, и товарищ Каракозов все по-научному тебе объяснит. Я ведь, толком-то ничего не слышал.

В районном центре Старинов, как подорванный, выскочил из машины, едва она только встала у крыльца райкома. Быстро поднялся по лестнице и оказался в приемной, полной людей. Не успел он дух перевести, как хлопнула дверь, и на пороге появился сам первый секретарь райкома.

— Товарищи, прошу меня извинить! Срочно дело. Товарищ Старинов, прошу вас, зайдите! — он махнул Илье Филипповичу. Мол, быстрее заходи, не стой там. — Вот!

И прямо на пороге сунул ему газету «Правда», сегодняшняя, судя по номеру. Краской даже пахла, а, значит, только-только из почтового вагона.

— Читай на третье странице! Про нашего Мишку написано…

У мужчины так и ойкнуло в груди. Газета ходуном заходила, словно его руки снова от боли скрутило.

— Про моего Мишку?

Старинов растерялся. Его взгляд метался от хозяина кабинета к газете и обратно.

— Это как так?

— А ты почитай, Илья Филиппович, почитай.

Мужчина перелистнул первую, вторую, третью страницы, пока, наконец, не наткнулся на большой карандашный рисунок сына. Художник мастерски изобразил паренька, сидящего на стуле перед кроватью с раненным на ней бойцом. Все было так точно и живо, словно на фотографии.

— И тогда он все взял на себя, — медленно прочитал он название статьи, водя черным ногтем по строке. — Пионер, общественник, художник, поэт, Михаил Старинов мог бы стать кем угодно, но стал Героем…

Его голос постепенно стихал, по, наконец, совсем не превратился в шепот. Просто не мог уже читать вслух. Голос стал подводить, да в глазах слезы встали.

— … И тогда он все взял на себя, — в конце статьи Старинов снова стал читать вслух. — Уложив смертельно раненного пулеметчика на землю, Миша встал за оружие. Крепко сжал рычаги, заставляя пулемет содрогнуться от выстрелов. Он стрелял и стрелял, выцеливая переодетых диверсантов из-за укрытий. Вокруг него свистели пули, а он и не думал уходить. Ведь, рядом погибали его боевые товарищи…

Он читал и с трудом понимал смысл этих слов. Ведь, всегда это было про кого-то другого — про какого-нибудь старшего лейтенанта С., отбившего атаку немецких танков и лично уничтоживших два из них или про майора М., на истребителе сбившего уже пятый немецкий бомбардировщик. Но, чтобы это было про его сына, про его сорванца Мишку⁈ Старинов только-только свыкся с мыслью, что его младший выступит по всесоюзному радио, как случилось такое.

Случившее ведь и вообразить даже сложно! Мишка почти в одиночку, если верить газете, застрелил больше взвода немецких диверсантов, уничтожил три мотоцикла с пулеметами и два грузовых автомобиля. Читаешь, словно описание боя полноценной стрелковой роты, а не одного мальчишки.

— Это что же такое, товарищ Каракозов? Как же так?

Подошедший первый секретарь похлопал его по плечу:

— Михаил помог отбить атаку диверсантов, Илья Филиппович. Если бы не он, то они бы захватили мост и тысячи бойцов и командиров остались бы в окружении. Девятнадцатая армия как раз выходила по этой дороге,- и чуть помолчав, добавил. — И, Илья, это… пропал он. Когда наше подкрепления подоспело, то не смогли его найти. Наверное, кто-то из гражданских подобрал. Найдется он, обязательно найдется… Ты присядь, на стул, вот здесь.

Старинов грузно опустился. Газета, что он только что держал в руках, вырвалась из ослабевших рук и скользнула на пол.

— Ничего, ничего, я подберу, — первый секретарь нагнулся и поднял газету. После взял со стола какой-то листок. — Вот еще что… Мне только что из обкома звонили, а туда из Москвы, — Каракозов чуть прокашлялся, словно готовился прочитать что-то очень и очень важное. — Генерал-лейтенантом Коневым за героические действия при обороне стратегически важного автомобильного моста и уничтожении более взвода гитлеровцев Михаил Ильич Старинов представлен к ордену Ленина и высокому званию Героя Советского Союза. Ходатайство поддержано на самом верху. Значит, Героя, твоему Мишке дадут. Точно дадут.