В одну из таких ночей призошло событие, возымевшее впоследствии определенный резонанс, с последующими репрессивными мерами руководства лагеря, направленными против подобных ночных посиделок.

В тот вечер как раз пришли чьи-то знакомые: несколько студентов из педагогического, настроенных на активное общение и веселье. Начиналось все действительно весело, легко и непринужденно. Девочки – однокурсницы Катя и Леночка оживленно о чем-то рассказывали одному из гостей- рыжему, веснушчатому парню, который глаз не сводил с яркой брюнетки Катюши, известной сердцеедки на курсе, уж очень была хороша собой.

Однако, то ли пригубленное ею вино возымело действие, то ли просто сморил внезапный сон, но Она задремала прямо с гитарой в руках, прислонившись к стволу дерева. Проснулась от громкого смеха и разговора. Смеялась Катюша, а подвыпивший будущий физрук пытался обнимать решительно отталкивающую его девушку своими мощными ручищами (все в буграх бицепсов). И тут случилось немыслимое для сознания любой амазонки: раздосадованный будущий физрук весьма чувствительно ударил Катюшу по лицу, после чего она громко заплакала. И тут же все женское племя во главе с его пламенной предводительницей Инной Павленко взметнулось и кинулось в погоню за мгновенно протрезвевшим «педиком».

Гнали его по ночному лесу долго всей озверевшей от ненависти женской толпой. Попадись он им в руки в ту ночь, мало бы не показалось. Но парень оказался физически выносливым и марафонскую дистанцию сдал на пять баллов, перед решительным броском отправив в нокаут подскочившую к нему атаманшу Инку, по виду больше похожую на щуплого мальчика- подростка. Пока оказывали помощь пострадавшей, которая от ответного удара потеряла на несколько минут сознание, будущий физрук расстворился в лесном сумраке, как молодой сайгак, как будто его здесь и не было.

Данный инцидент мог бы остаться незамеченным, если бы не вездесущая Мулюлёнта (преподаватель по энтомологии), выгуливающая свою любимую собачку- мопса, такую же старую деву, как и хозяйка, в этот довольно поздний час на одной из лесных полянок. Именно обе эти девы в сей неурочный час явились свидетелем погони, жарких, нелицеприятных выкриков и гиканья. При этом из уст некоторых барышень вылетали отнюдь не литературные эпитеты, более свойственные матерым сидельцам. К слову, свое прозвище Мулюлёнта обрела в результате своей любви к науке энтомологии со всеми ее объектами в виде бабочек, стрекоз, пауков, всевозможных мошек- козявок и прочей пакости, с которыми приходилось общаться на латыни на ее практических занятиях.

Занятия, как правило, проходили в дневное время, в непосредственной близости от водоема. В этот момент, с учетом жары, как-то особенно тянуло окунуться в чарующую прохладу небольшой, но быстрой речушки. Но педагогиня не позволяла в момент занятий никому не то что купаться, даже раздеваться до купальника строго запрещалось. Если все-же иная девица, невзначай освобождалась от лишней одежды, она строго выговаривала с упором на букву «о»– «Опять животы оголили, бесстыдницы! Лучше делом-то займитесь!».

Впрочем, злостью и мстительностью (как, к примеру, ее коллега – мадам Догадина -специалист по низшим водорослям) Мулюлёнта не отличалась. Все знали о ее слабости к редким экземплярам козявок и этим нередко пользовались. Дело обставляли таким образом, чтобы отвлечь Мулюлёнту на свежеотловленное насекомое. На спичках вытягивали, кто будет сегодня ушами и глазами, а кто ловцом. И пока радостная педагогиня с толком, смыслом и экспрессией рассказывала всю подноготную пойманной козявки парочке восторженных слушательниц, остальная компания биолухов и биологинь с удовольствием плескалась в реке, иные даже без купальников.

Бог мой, какое же блаженное это было время для студентов-вечерников, этих работяжек, бегунков, вечно замотанных, но успевающих, тем не менее, очень многое в своей молодой и энергичной жизни. Некоторые умудрялись за время работы и учебы жениться или выйти замуж, нарожать детишек и даже развестись. А кто-то (например Она-собственной персоной) умудрялся вступить в партию (но это уже отдельная история).

И вот, с подачи целомудренной Мулюлёнты, за нравственное воспитание биофаковцев взялся, в свою очередь, педагог по орнитологии Лисецкий Юрий Петрович. Личность весьма колоритная и самобытная во всех смыслах. О его женолюбии среди биофаковцев разных поколений ходили настоящие мифы и легенды, как о доисторическом рогатом козлоногом Пане, который домогается на зачетах девушек с особенными внешними данными. В его вкусе якобы были исключительно черноглазые, невысокие девицы.

Она, наслушавшись баек про пана Лисецкого, побаивалась ходить к нему на зачеты в одиночку, хотя ее серо-голубые глаза, казалось бы освобождали ее от возможности таких притязаний. Сам же пан Лисецкий был низкого росточка, кошелек- два уха. Но остряк был невероятный и, к тому же, весьма живописно проводил свои лекции и семинары, ловко вставляя в лекционный материал свои философские, а порой и лирические размышления, не прочь был блеснуть остроумием и кого-нибудь прилюдно разыграть. Однако не терпел подобного тона по отношению к собственной персоне.

Именно из его уст биофаковцы, собранные однажды на общую аудиенцию, услышали наряду с нареканиями о запрете на ночные сборища с кострами и погонями. Более того, на целую неделю объявлялись ранние подъемы в 4:30 утра для организованного прослушивания певчих птах, дальнейшего их изучения и обязательной сдачей зачета. Словом, приехали!

Но вынудить амазонок-биологинь лечь спать вовремя не смог бы даже настоящий мифический Пан, не то что Лисецкий. В первую же после объявленных репрессий ночь, по тайному сговору самых неугомонных студентов и студенток, был объявлен сбор в самом удаленном от преподавателей домике. От света, в целях конспирации, решено было отказаться, но у кого-то на «всякий пожарный» нашелся фонарик. Разумеется, подтянулись и пресловутые «педики» (те из них, которые не участвовали в недавней погоне), нашлось вино и даже нехитрая закуска из столовской провизии. Студенты – народ не только находчивый, но и запасливый.

На негромкое гитарное бренчание и задушевный разговор продолжали сходиться все, кому жаль было тратить драгоценное время в Гайдарах на банальный сон. Кровати были сдвинуты, все подоконники были заняты, самое веселье только начиналось. Анька Комаровская, обосновавшаяся на одном из подоконников перед раскрытым окном представляла в лицах на разные голоса очередной анекдот (артистка была невероятная!). В самый кульминационный момент в проеме окна появился чей-то солидный силуэт, чья личность ввиду темноты не считывалась. Все решили, что это просто еще один из «педиков»-качков пожаловал.

Анька, сорвавшая громовой хохот после удачного выступления с анекдотом, решила подколоть нового гостя, невозмутимым тоном молодого Хазанова произнеся:

– И что это там за рожа?,– хохот при этом приобрел оттенок гомерического. Но когда свет от фонарика высветил лик новоявленного пришельца, резко стих. В комнате воцарилось гробовое молчание, даже комары пищать перестали. Ибо это был сам пан Лисецкий, собственной персоной.

После внушительной паузы, пока профессор Лисецкий набирал в легкие обогащенный лесным кислородом воздух для последующего зычного ора, вся студенческая братия (кто в дверь, кто в окно) начала активно и шумно покидать пристанище ночных оргий и порока.

Это был он, ее бывший супруг, с которым она прожила много лет, полагая, что так будет всегда, но оказалось, что все это было лишь иллюзией…

–Как ты здесь оказался?

–Лучше скажи, как ты здесь оказалась. Хотя, что тут удивляться! Ты вечно ищешь приключений на свою голову. Вот и получила.

– Ты здесь для того, чтобы вновь напомнить мне о моих бесчисленных, мифических недостатках? А помочь мне – не входит в твои планы? Ты рад очередной моей беде, не так ли?

И в этот момент ей вдруг стало ясно, что этот диалог – плод ее воспаленного воображения, ибо никакого мужского силуэта не было. Просто очередной мираж, наваждение.