Для костра Сократ срубил засохшее дерево. Когда он рубил сучья, то загляделся на Ираиду. Топор с размаха мужчина воткнул в свою собственную ногу. Пришлось ногу лечить. Следующие развлечения из-за больной ноги Сократа происходили на этой же поляне. Сократ заставил Ираиду надеть на себя простыню, плотно обернуть тело и лечь на землю. Сам он забрался на единственное дерево и с него снимал ее во всех ракурсах, в том числе и с топором в руках.

В палатке спали втроем. Галина засыпала, отвернувшись к стенке палатки. Сократ заснуть не мог, ему сильно мешала Ираида, его руки рыскали по ее телу в поисках заветных мест и находили то, что искали, или вторгались в запретную зону тела. Однажды он не выдержал и воскликнул:

– Ираида, из тебя можно сделать отличную женщину!

А Ираида подумала, что связь у них становится медной, ток между нами хорошо пошел! Да и Галина на Ираиду не косилась, а вела себя вполне дружелюбно. Возвращались они домой через поле подсолнечника, вновь сели на автобус и приехали в общую квартиру.

Сомы, как бревна, плывут, качаясь. Их туши всюду видны в воде, над ними в небе белеют чайки, и сушит солнце траву везде. Подсолнух черный, совсем поспел он, его собратьев стоят поля. И помидоров подолы полны, они красивы как никогда. Стоит палатка, стоит шалашик, костер пылает на берегу. Один купальник, какой там плащик. А я себя лишь и берегу. Мужчина мощный, весьма спортивный, колдует снова над тем костром, и мысли вовсе не позитивны, и он как пьяный, в нем будто ром. Он как в тумане с такой девчонкой, что не дается никак ему, и я уж въелась ему в печенки, но не подвластна. Быть по сему. И он сдается, живет соседом.

А я – в палатке, он – в шалаше. И мы колдуем лишь над обедом. Такой наземный у нас фуршет.

На кухонном столе стоял четырехлитровый бидон с молоком. Лежали огромные баранки с маком – лучшая еда после путешествия. Мама семейства только так могла накормить свою "гвардию". Еще она отменно жарила рыбу в большом количестве репчатого лука, с золотистой, хрустящей корочкой. Рыба была речная и очень вкусная.

Еще Ираиду удивили синенькие, которые были просто фирменным блюдом матери Сократа, до этой поездки она никогда и не пробовала баклажаны. Десять дней пролетели как удивительный сон, и настало время прощания.

В следующий раз Ираида и Сократ увиделись на зимних каникулах в родном городе Ираиды. Сократ в шапке-ушанке носил фотоаппарат, а его голова с роскошной прической из темных волос с проседью на висках была оставлена морозу. В городе из родственников жила тетя Наталия, сестра отца, у нее они и остановились. Они получили по отдельному спальному месту, а тетя Наталия ушла спать в кладовку, где у нее стояла кровать. Тетя Наталия была рада приезду молодой пары, уж очень Ираида напоминала ей дни ее молодости.

Адреналин болельщиков огромен, когда бегут со старта сотни лыж, и каждый в этой массе внешне скромен, но километры – это, брат, шалишь. И круг за кругом, силу проявляя, уходят смело лыжники вперед. Природа им комфорта добавляет, и тихо дома буйствует народ. Еще не время, десять километров, еще немного и четвертый круг, еще чуть-чуть и тридцать километров. И здесь почти не важен враг и друг. Бегут вперед, всех мощью завлекая, в свой славный бег, забыв о ней совсем. Они проходят, как орлиной стаей, болельщикам они прекрасны всем. А вот и финиш. Силы на пределе. Но тут взорвался гулом стадион. И лыжники летят, они при деле. И тройка пьедестала – медальон.

А они, молодые и неженатые, привезли с собой лыжи. При морозе в двадцать-тридцать градусов они уезжали на электричке кататься на озеро, расположенное в окрестностях родного города. Так проходили зимние каникулы. Одного города им показалось мало, и они поехали к другу детства Сократа, на север Медных гор, в город, где рыси бродят рядом с городом и есть какие-то необыкновенные огромные заводы странных и дорогих металлов. Там на лыжах и коньках провели они несколько дней.

Друг Сократа был женат и уже имел двое детей. Здесь Ираиду назвали невестой. Все бы ничего, но попытки мужчины сделать из нее женщину стали с каждым днем усиливаться. Сократ готов был любить Ираиду, как подобает мужчине. Она не давалась. Она отбивалась от него без звука, а в соседней комнате спали его друзья. Она защищалась всеми фибрами своей души.

Ледяной, морозный воздух очищает пыль времен, покрывает ветви воском. Снег хрустит, как слог имен. Мы пройдем с тобой по кругу в облаке своей судьбы. Я скажу тебе, как другу: «Я люблю, и ты люби эти тихие мгновенья, замороженных озер и огней проникновение. Что молчишь? Ну, ты позер. Или те заметил ели под сугробами мечты? Мы бредем ведь еле-еле. Я люблю тебя! А ты?» Ты невольно встрепенулся, посмотрел вокруг себя и невольно улыбнулся. «Холодно», – сказал сопя.

От друзей они приехали к ней домой. Дома Ираиду совсем потеряли. Сократ так понравился ее родителям, что они все ей простили. Кстати, простили только поездку. Сократ фотографировал Ираиду, она – его, потом он уехал в свой институт в столицу. Перед отъездом Сократ предложил Ираиде пожениться.

Отец Ираиды выпил по этому поводу рюмочку водочки. Ой, как не хотелось ему отдавать Ираиду замуж за Сократа!

Причина простая:

– Дочь, он тебя увезет от нас!

Отец оказался полностью прав.

Сократ прислал свою фотографию, на которой Ираида его сфотографировала. На фотографии застыл его взгляд, которым он смотрел на нее. Этот взгляд стал проникать в ее холодное сердце. Потом были письма, письма и письма.

Встретились они на первомайские праздники в Степном городе. Она встретила его в пальто из джерси, а в руках у Ираиды была плетеная сумка из прутьев типа соломы и лент, похожих на провода в оплетке, с кожаными ручками и кожаной крышкой. Красивая сумка, ее подарила ей тетя Аня из Северной столицы. Из этой сумки у Ираиды вынули две стипендии, приподняв крышку сумки в автобусе.

Галина стала приходить в дом, мама Ираиды к ней привыкла. Галина и мама подружились и были похожи друг на друга, больше чем Ираида на маму.

С Сократом стали происходить странные истории: женщины перестали его интересовать, манила Ираида – девушка с полными коленками. В электричке он вздрагивал, когда видел похожие ноги, с другими женщинами любви не хотел, да она и не получалась. Сократа манили полные колени. Голова у парня стала думать, как овладеть этими ногами…

Снег летит сплошною пеленой, у зимы уход не за порогом. Так зачем мир белою стеной застилает, словно, перед Богом? Чудная погода: снег и снег.

Ветер не теряет свою удаль. Голову склоняет человек, проходя под снегом днем и утром. Угнетение было и прошло, кажется, что мир закрылся снегом. Душу ветром тихо обожгло. Из снежинок веер, точно лего. Посмотрю, когда растает снег, скоро ль перейдет зима на плюсы? Да еще неделька – снежный век, а потом капель и капель флюсы. Месяц остается до листвы, месяц от зимы до чувства лета. Вот и календарные листы, каждый он – как будто лучик света.

С мужчиной стали происходить странные истории: женщины  перестали его интересовать, манила девушка с полными  коленками. В электричке он вздрагивал, когда видел похожие ноги, с другими женщинами ничего не хотел. Его манили  полные колени.  Голова у мужчины стала думать, как овладеть этими ногами… Девушка на десять дней приезжала вместе с

подругой в коричневом платье в южный город. Через подругу, узнал ее адрес. И полетели ежедневные письма к обладательнице полных коленок. Письма были изумительные, разнообразные.

 Вот строки из его письма:

«Я думаю, мы начнем нашу новую жизнь с правды, т.е. ты не будешь мне лгать в главном – в своих чувствах ко мне. До тех пор, пока у тебя не будет любви ко мне, прошу, не насилуй себя и полюби, быть может, не меня. Но с тех пор как ты скажешь мне: «Я  люблю тебя» между нами не должно быть ни одной фальшивой ноты, ни  в чем. А до этих слов ты вольна делать все, что тебе вздумается, где тебе вздумается, с кем тебе вздумается, и как тебе вздумается. И даю тебе слово, что я никогда не посмею осуждать тебя за это, чем бы оно ни было, т.к. то были поступки женщины, которая не любила меня. Если ты все-таки решишься полюбить меня, то я клянусь страшной клятвой в том, что буду делать все для того, чтобы ты полюбила меня, но если ты при этом хоть один раз в чем-нибудь сфальшивишь, то я буду считать это, как предложение уйти со сцены – и я уйду. При этом постарайся