Газета Франклинов

Вызывая гнев Коттона Мэзера и других местных богословов, «вдова» с юмором рассуждала об образовании и религии, светских нравах и матримониальных отношениях. Пастор Мэзер, мечтавший превратить Бостон в «христианскую Спарту», наполнял свои трактаты библейской метафорикой и усложненной риторикой. Заметки вдовы (Silence Dogood – «Молчальница Добродеева» – явная пародия на труды Мэзера) отличались остроумием и здравым смыслом. Когда ставшая популярной в городе вдова Дугуд написала, что не хочет оставаться одной, несколько мужчин отправили ей письма с предложением руки и сердца.

Бостонская история предвосхитила и переложила вечный сюжет «Моцарта и Сальери» на свой лад: юное дарование, не чуждое литературного озорства и строгий моралист, плодовитый ремесленник от публицистики, проживший долгие годы в упорном самоутверждении.

Конфликт был предопределен столкновением эпох: старый пуританский ригоризм уступал место деятельному рационализму. Эпоха Просвещения стучалась в американские двери, а Франклину суждено было стать ее апостолом.

«…Без свободы мысли не может быть такой вещи, как мудрость, и такой вещи, как общественная вольность, – без свободы слова…» – Бенджамин приводит английскую журнальную цитату, но здесь явственно выражены его собственные окрепшие убеждения.

Опубликовав за полгода четырнадцать статей в «Вестнике», младший брат решил признаться в авторстве. По словам Бенджамина, друзья из «Адского клуба» стали относиться к нему с уважением, но у старшего брата, хозяина газеты, это вызвало ревность. «С тех пор у нас начались размолвки…»

В 1721 году корабль из Барбадоса занес в Бостон оспу. Эпидемия быстро приняла угрожающие масштабы – за несколько месяцев умерло около тысячи горожан (почти 10 % населения). В насущных вопросах медицины Коттон Мэзер и братья Франклины неожиданно поменялись ролями. Религиозный ретроград Мэзер публично агитировал за непонятную жителям Массачусетса «инокуляцию» (вакцинацию). Напомним, что до научного обоснования прививок от оспы оставалось более полувека.

Газета Франклинов осмеивала спорную медицинскую практику, несмотря на то, что пастор с кропотливостью ученого приводил статистику низкой смертности привитых. Мэзер в свою очередь метал гром и молнии: «Мне остается только пожалеть бедного Франклина: несмотря на молодость он может преждевременно отправиться на суд Божий».

Споры о вакцинации перерастали в драки на улицах (считалось, что у привитых могут вырасти рога), единственному бостонскому доктору, делавшему прививки, угрожали линчеванием, а в дом Мэзера в одну из ночей кинули бомбу. За «ересь инокуляции» пастору отказали от должности президента Гарвардского университета, и он с трудом сохранил за собой амвон Старой Северной церкви.

Спустя пятнадцать лет, в Филадельфии, Бенджамин Франклин потерял любимого младшего сына, четырехлетнего Френсиса, умершего от оспы, и горько упрекал себя за то, что не сделал ему прививки.

В июне 1722 года издатель Джеймс Франклин был арестован по обвинению в «подстрекательской клевете»: газета раскритиковала бостонский магистрат за портовые прегрешения. Подмастерье Бенджамина также арестовали, но отправили домой по причине малолетства, а старший брат провел несколько недель на соломе в тюрьме. В то лето газету продолжал выпускать шестнадцатилетний Бенджамин – самый молодой издатель в мире.

В своей «Автобиографии» Франклин вспоминал: «Пока брат находился в заключении, что очень меня возмущало, несмотря на наши личные нелады, я возглавлял газету и осмелился два раза высмеять в ней наших правителей. Брат мой отнесся к этому снисходительно, но кое-кто стал поглядывать на меня косо, усмотрев во мне юного умника, не гнушающегося пасквилем и сатирой. Брата выпустили на свободу, но Ассамблея тут же издала очень странное постановление о том, что «отныне Джеймсу Франклину запрещается издавать газету The New England Courant». Чтобы решить, как быть дальше, у нас в типографии собрались на совещание друзья. Кто-то предложил обойти постановление, изменив название газеты, но брат усмотрел в этом неудобства, и был найден лучший выход: сделать издателем газеты Бенджамина Франклина».

К тому времени место у печатного станка на Куин-стрит стало тесным для двух братьев. Старший из них все более ревниво относился к растущей известности «ученика», который превратился в полноценного издателя. Младший приобрел в глазах власть имущих репутацию диссидента, что грозило осложнениями в будущем.

В октябре 1723 года Бенджамин Франклин покинул Бостон и отправился в Филадельфию, где он мог работать самостоятельно, а порядки были значительно либеральнее. В 1726 году власти закроют «Нью-Инглэнд Курант», вынудив Джеймса Франклина переехать в колонию Род-Айленд.

Наследие Молочной улицы оставалось с Бенджамином Франклином всю жизнь. В первую очередь, это выражалось в его презрении к сословности – однажды в качестве посла Америки он явился на королевскую аудиенцию в Версаль в простом кафтане без парика – и в его фундаментальных демократических принципах, что было свойственно далеко не всем «отцам-основателям» США.

В одном из многочисленных анекдотов о Франклине рассказывается, как посол американской республики при дворе Людовика XVI посетил знаменитую типографию Дидо в Париже и, не выдержав этикета, подбежал к станку и принялся за работу. Взглянув на изумленных сопровождающих, американский посланник засмеялся и сказал: «Не удивляйтесь, господа, это моя прежняя профессия».

Семнадцатилетний автор, которого впоследствии будут почитать как «пророка республиканского строя», впервые выразил свое кредо в бостонской газете: «Я смертельный враг деспотического правления и неограниченной власти. Я естественно очень ревностно отношусь к правам и свободам моей страны и при малейших признаках ущемления этих бесценных привилегий у меня способна бурно закипать кровь».

Открытый для себя принцип маски оказался столь созвучен творческому складу писателя, что он прибегал к нему на протяжении всей жизни. Франклин с неизменным успехом использовал десятки личин-псевдонимов, самые известные среди которых – Полли Бейкер, мать пятнадцати незаконных детей и фермер-простак Бедный Ричард.

Гарвард, «питомник учености» по словам вдовы Дугуд, не случился в жизни великого ученого и изобретателя. Историкам остается гадать, как развился бы этот выдающийся ум в первом университете Америки. К счастью, юноша получил в Бостоне не менее важную науку. Типография на улице Куин (сегодня State Street) стала его «университетом», открыв Бенджамину путь издателя, журналиста, литератора и просветителя.

В 1791 году историк Николай Карамзин писал: «Франклин, который бродил в Филадельфии по улицам в худом кафтане, без денег, без знакомых, не зная ничего, кроме английского языка и бедного типографского ремесла, – сей Франклин через несколько лет сделался известен и почетен в двух частях света, смирил гордость британцев, даровал вольность почти всей Америке и великими открытиями обогатил науку!»

Памятник Бенджамину Франклину в Бостоне

Два белых шпиля, две архитектурные доминанты – Старая Южная церковь и Старая Северная церковь – отметили границы колониального Бостона. Они же обозначили два полюса общественной жизни столицы Массачусетса и наравне вошли в американскую историю. Вечером 16 декабря 1773 года митинг земляков Франклина в Старой Южной церкви привел к знаменитому «Бостонскому чаепитию», а два сигнальных фонаря на башне Старой Северной церкви в ночь на 19 апреля 1775 года возвестили о начале Войны за независимость США.

Текст предоставлен ООО «Литрес».