Выслушав сбивчивые Лилины упреки, Сигизмунд перво-наперво расхохотался. Совсем ее запутал (она уж сильно накрутить себя успела, хоть и стыдом жгло). А нахохотавшись, без долгих церемоний ухватил Лилечку за трясущуюся ладошку и вложил в пальцы пульт.

– Ну-ка погляди, погляди хорошенько.

Лиля от неловкости уперлась – нечего, мол, глядеть, уже насмотрелась! Однако ж вникла. И впрямь, на пульте одни программы телевизионные, ни слова «плей» нету, ни стрелочек перематывательных. Точь-в-точь как только что с розеткой пустой, непонятно ничего! А у самой слезы градом.

– Это, – Муня говорит, – не простой телевизор. Включенный передачи показывает, как у всех, а если выключить – тогда не из программы, а людей настоящих показывать начинает. И даже не только людей. Разные каналы настроены – и из настоящего есть, и из прошлого, какие все подряд передают, а какие за людьми определенными приглядывают. Ну и не только за людьми.

Лилия слушает – верит и не верит. И чудес она всяких от Муни нагляделась, и поверить уж как хочется, да уж больно плохо ей пришлось, как она ту рыжуху увидала. Так по сердцу ударило, что хоть в норку забейся и не высовывайся. Страшно. Муня посерьезнел, Лилю обнял, а сам кнопочки на пульте нажимает. Замелькали на экране всякие места – по всему видать, что дальние, а иные еще и давние. Лиля засмотрелась было, а потом спохватилась, как за него схватится.

– Муня, – кричит, – ты мне глаза-то не отводи, ты мне про то расскажи, про то самое…

Только это прокричала, как стерся дворец какой-то с экрана, и снова выступила комната. Жалкая такая, съемная небось, а иначе кто ж в таком сиротстве жить-то будет! Сначала ничего интересного в комнате не было, а потом откуда-то сбоку появилась та девчонка рыжая, уже одетая, волосы полотенцем промокнуты кое-как, струйка за шиворот течет. Девица от этого шевельнула острыми плечиками, да так, что на Лилию на мгновение накатила тяжелая, мрачная ревность. Но тут рыжая обернулась, и в кадр вошел мужик – со спины видать, что молодой, крепкий, а больше ничего не разобрать, – и та вспыхнула глазами, лицом, даже кажется, грудой мокрых волос. Держались, однако ж, друг от друга в шаге, ровно школьники! О чем-то стали говорить, забеспокоились оба, то на диван присядут, то снова вскочат, то вдруг к окну подкрадутся сбоку и осторожненько так из-за занавески поглядывают. О чем говорили, непонятно, звук-то отключен, но Лилии дела до того не было. Она на этих двух, на лица их смотрела. Как меняются, как оживают, расцветают, как глаза изнутри озаряются у каждого, стоит только другому спиной поворотиться. В общем, все она про них поняла, без всяких слов.

Поплакала еще, чтобы слезы кончились, и к Муне. Любопытно ведь, кто такие этот парень с девкой, что Мунечка ее за ними наблюдает.

И узнала такое…

А как узнала, руки в бока уперла и на друга своего дражайшего, чудотворца недоделанного, как понесет!

– Ты что же это, – возглашала Лиля, гневно сверкая очами, – взялся приглядывать, а сам… Уфитилил куда-то, а про ребят и думать забыл! Почем знать, может, с ними уж случилось что?

Сигизмунда град упреков привел в полнейшую оторопь. Он огорчил свою королеву? Он чем-то провинился? Но чем? Ревность, хоть и беспочвенная, была ему понятна и даже приятна. А вот все прочее… Верно, несколько времени назад он заинтересовался судьбой некоего оборотня, случаем оказавшегося в этом мире, и совсем неподалеку. Необъяснимое вмешательство беглого ловчего (при слове «необъяснимое» Лилия вздернула брови домиком) придало истории дополнительную остроту, и он провел немало времени, с увлечением наблюдая за всеми ее поворотами. Пару-тройку раз, когда казалось, что сюжет вот-вот зайдет в тупик, даже вмешался, подправил кое-что, подкинул героям еще один шанс. Одинокий, праздный, скучающий – таким он был еще недавно, и она должна его простить! Но теперь… Теперь-то совсем иное дело. Каким-то чудом он обрел ее, свою мечту и любовь, дни его – не говоря о ночах – стали насыщенными и осмысленными, и надобность в развлечениях отпала. Одного Сигизмунд никак не мог взять в толк: почему его мечта и любовь на протяжении этой страстной речи все больше мрачнеет. Она же от возмущения не сразу смогла заговорить, но уж когда смогла…

– Да кто ты такой, да как же ты можешь, да что ж ты творишь!

Голос возлюбленной грохотал, как из грозовой тучи, и в какой-то момент могущественный Сигизмунд поймал себя на мальчишеском желании втянуть голову в плечи и во весь дух припустить куда-нибудь в безопасное место.

– Легкомысленный, бессердечный, равнодушный старый сопляк!

Насколько он смог разобраться – а это было далеко не просто, – суть Лилечкиных претензий сводилась к тому, что он-де взял на себя некую ни на чем не основанную и ничем не подкрепленную ответственность за тех двоих. Взял уже тем лишь, что единожды вмешался в судьбу девушки-оборотня и ее защитника. И теперь вроде как обязан их опекать и спасать. Вот так! Сигизмунд не без оснований почитал себя не самым глупым существом во вселенной. Знания его были безмерны, опыт неохватен и многопланов, но уловить здесь хотя бы тень логической связи он оказался решительно не способен. Между тем Лиля говорила с абсолютной убежденностью. С чего она это взяла, а главное, что ей за дело до двоих, о которых она и услышала-то впервые каких-то полчаса назад – вот загадка так загадка. Что ж, разгадывать ее он готов хоть весь остаток вечности, а пока – пока, если дело коснулось Лилечкиного удовольствия, он готов выполнить очаровательный каприз единственно из любви.

Расцеловав гневливую подругу (какая она все-таки поразительная, незаурядная душа!), он переменил настройки, поймав текущий момент в жизни Дана и его подружки. Дан, голый до пояса, брился, щурясь в облезлое зеркало. Одна щека еще тонула в пене, на второй красовалась свежая ссадина от скверного станка, а на шее… Сигизмунд весь подался вперед, уставясь в экран.

На шее на истертом шнурке преспокойно покачивалась Малая Печать.

Дан и Мирон обнаружили исчезновение Тейю только утром. Оба, каждый со своей профессиональной колокольни, уверенно определили – ее не похищали, ушла сама. Ушла – и канула в никуда, растворилась в огромном городе. Почему? Оставалось только гадать. Ни записки, ни знака. Чутье подсказывало Дану – это все-таки похищение, чертово похищение, проделанное с большой выдумкой. Кто-то сумел выманить оборотня из укрытия. Кто? Дан похолодел. Тренированная память вдруг очнулась от забытья и, словно издеваясь, услужливо подсунула картинку. Вот Мирон – пока просто незнакомец – торопится выйти из тесного переулка. Группа ловчих нагло, не прячась, догоняет, пытается взять в кольцо… Где маг?