– Вам нравится?
Ингрид обернулась и поприветствовал подошедшего императора подходящим поклоном.
– Эти фрески писал подлинный мастер своего дела, ваше величество.
– Маловато понимаю в живописи, – признал Гвеснер, разглядывая рыбу, изображённую бьющейся в ячее. – Но краски приятные. Эти картины были написаны ещё при моем деде, императоре Ромаллене Гиаде. Он любил живопись, собирал миниатюры… Вам интересно?
– Очень, ваше величество. Мне интересно всё, что связано с историей империи.
– Любите историю? Кхе…
– Да, государь.
– И философию. Я знаю, мне говорил библиотекарь. Он сказал, что вы необычайно образованны.
– Я образованна ровно настолько, насколько это прилично на моей родине, ваше величество.
– Вот уж не поверю в вашу заурядность! Мне так понравилось, что вы интересуетесь философией! Это знак подлинного ума.
– Философия – это основа всякого знания. – Ингрид пожала плечами. – В том числе о мире и о человеке.
– Я думаю, беседа с вами доставит мне удовольствие. Боюсь, сейчас не время вести серьёзные беседы, но в недалеком будущем надеюсь насладиться таковой.
– Почту за честь, ваше величество.
Император отошёл к своему креслу и, проследив за ним взглядом, что требовали элементарные правила местной вежливости, Ингрид снова наткнулась на острый, неотвязный взгляд Сианы. Впрочем, к её реакциям на себя уже привыкла. Ей не приходило в голову, что этот взгляд может быть признаком чего-то серьёзного.
На балах за Ингрид куртуазно ухаживали многие, и в этот раз не меньше, чем обычно. Она как всегда охотно танцевала, блистала своими любимыми бриллиантами, которые её стараниями постепенно входили в моду, и одета была со своей обычной тщательностью. В этих обстоятельствах ей легко было чувствовать себя неотразимой. Свежее платье, удачно подобранные украшения и причёска улучшают настроение женщины никак не меньше, чем всеобщее внимание.
Она ушла из бального зала вместе с родителями, но, вернувшись в свою комнату, не легла спать сразу. Она была почти одна (спящую Эльгинн можно было не принимать в расчёт, поскольку даже её дыхания не было слышно), и ощущение полного одиночества было ей приятно больше, чем обычно. Ингрид не стала будить горничную и разделась сама, накинула на голое тело тонкую льняную рубашку, в которой обычно спала. Но и теперь не легла, а завернулась в пеньюар и села к столу. Придвинула книгу, погрузилась в чтение. Спать не хотелось, хотя уже было, наверное, около пяти часов утра.
Распахнулась дверь, Ингрид, удивлённая, обернулась и увидела Скиольда. В первое мгновение она не могла понять, откуда он взялся, и вообще – не кажется ли ей. Ему же было достаточно сделать три больших шага. Почуяв неладное, девушка вскрикнула, но жёсткая, как копыто, ладонь Скиольда мгновенно зажала ей рот.
Вскинулась Эльгинн, но тут же упала обратно под ударом дубинки. Воин, сопровождавший Скиольда, постарался ударить как можно нежнее, чтоб не оставить слишком заметных следов. Было очевидно, что для хрупкой девушки и столь мягкая «ласка» окажется достаточной. Мужчина – рослый, массивный, но при этом передвигался он как кошка – алчно посмотрел на полуодетое лакомое тело, с которого сползло одеяло. Вот только предводитель тут же дал ему понять, что для развлечений нет времени.
Скиольд привычными движениями завернул Ингрид руки за спину и кивнул второму сопровождающему связать пленницу. После этого завязал ей рот и завернул в сдёрнутое с постели покрывало, чтоб ни звука не пробилось сквозь плотную браную ткань. Ингрид только и успела увидеть, как упала её горничная и как, выскользнув из-за мужских спин, обворожительно и торжествующе улыбнулась дочери Сорглана Сиана Гивалди. А в следующий миг её лицо залепила пыльная ткань, и почти остановилось дыхание.
Наследник графа Бергденского взвалил сестру на плечо.
– Уходим, – бросил он. – Быстро… Э, а ты куда, девочка?
– Я же довела вас до её комнаты! – возмутилась любовница императора, разворачиваясь от двери. – Что вам ещё надо?
– А отвести нас обратно? Или ты думаешь, я стану рисковать? Давай, веди, малышка, и если мы попадёмся, мало тебе не покажется.
– И что ты в этом случае сможешь мне сделать? – Сиана презрительно дёрнула плечиком.
– Не я, а император. Как ты думаешь, во что обходится похищение девицы благородного рода? Так что в твоих интересах, чтоб никто не узнал, куда она делась.
Леди Гивалди думала недолго. Говорят, Сорглан любит свою дочь и наверняка захочет мстить, если узнает, а месть такого человека, как граф Бергдена, может перевесить её влияние. Она скрипнула зубами.
– Идём. Только быстро.
По пути туда ей встретился только один охранник, но его она под каким-то предлогом (уже сама не помнила, под каким) отослала с пути. Не попались им ни слуги, ни рабы, ни гвардейцы, что, впрочем, понятно, поскольку она провела Скиольда коридором для слуг, прорезающим дворец по всей длине. Они и нужны были, чтоб прислуга могла добираться до своих господ как можно быстрее. Очевидно, почему не встретились слуги – они небось смертельно устали после бала и теперь спали без задних ног в покоях господ или своих каморках. Ясно, почему не было гвардии или охраны – что им делать в коридоре для слуг. То, что не случилось рабов, удача, потому что они-то могли попасться где угодно и когда угодно, так как всегда найдётся лорд или леди, которых мучает бессонница и которым приспичило чего-нибудь съесть, выпить или выяснить. Сиана пожала плечиками и про себя рассеянно поблагодарила Богиню. Удачно.
На обратной дороге всё прошло гладко. Леди Гивалди забежала вперёд, чтоб посмотреть, чист ли путь, но охранник, отправленный ею по поручению, ещё не вернулся. Основной же пост располагался немного дальше. Они наконец добрались до бойницы, выходящей на поле у ипподрома, и Скиольд привязал свою жертву к верёвке, которую тут же аккуратно принялся вытравливать наружу. Через пару минут, поскольку он делал это быстро, торопясь, подёргивания ремня дали понять, что посылка принята. Он выглянул. Его люди, которые ждали в заснеженных зарослях у самой стены, махали руками, мол, вылезай.
Скиольд ловко протиснулся в бойницу, перебросил массивное, но всё ещё подвижное тело через край и принялся скользить вниз, придерживая верёвку затянутыми в кожаные перчатки руками. За ним скользили оставшиеся трое. Когда они достигли земли, Сиана, боясь сломать ноготь, не развязала, а перетёрла кинжальчиком узел, сбросила кусочки верёвки вниз и бросилась прочь. Дело сделано.
Скиольд перекинул гобеленовое плотное покрывало через плечо и, не сильно заботясь удобством пленницы, потащил её прочь от стены. Теперь надо было скорее оказаться на пристани и не попасться на глаза ни одному из гвардейцев или солдат, прогуливающихся по верхнему гребню – хоть и ночь на дворе, снег разгоняет тьму, и тёмные силуэты можно разглядеть. Он тащил свою ношу и думал о том, как ловко всё получилось. Спасая свою прелестную шкурку, любовница императора наверняка придумает что-нибудь убедительное для ушей повелителя, и её слова докажут ему, что дело не в каком-нибудь там похищении. Только вот горничная… Ну, быть может, и это удастся объяснить. Ведь все знают, что наследник Сорглана не имеет хода во дворец.
Скиольд выругался. Ну ничего. Когда он станет графом (а этого недолго ждать, старику уже шестьдесят и хоть он крепок, случиться может всякое), его будут принимать везде. Дадут ему прекрасную и знатную девушку в жены, и уж он наведёт в графстве порядок. Тогда братьям придётся покориться ему.
У узкой и обрывистой дороги вниз ждали лошади. Десяток Скиольда расселся по сёдлам, пленницу положили поперёк лошадиной спины, и коней погнали вниз, заботясь лишь о том, чтоб ни один не полетел с откоса и не сломал шею себе и седоку. Сам Скиольд берёг сестру. Не для того он её похищал, чтоб она тут померла.
Корабль ждал своего хозяина и его людей с уже подготовленными, только не натянутыми парусами. Может, кого и удивило бы, что боевая ладья графского наследника отбывает так рано, но только не там, где утренние часы считались самыми дорогими. В пять утра купеческая часть порта кипела, как вода в котле, и на Скиольда с сопровождением и ношей никто не посмотрел. Взойдя на палубу своего «Кашалота», он передал добычу другу, отдал все необходимые распоряжения и остался на носу, вдыхая свежий морозный воздух. Он очень любил море.
