А вот если лезть в горы, то стоило надевать другие сапожки – с голенищами пониже, плотнее подгоняемые к ноге посредством ремешков и пряжек, с тонкой подошвой, шершавой и плотной. В них юноши, промышлявшие птичий пух и яйца, рисковали забираться на самые головокружительные высоты, на самые неприступные с первого взгляда скалы. Инге весной уже довелось попробовать омлет из яиц гаги, правда, ничего особенного в этом блюде она не нашла. Обычный омлет.

Всё вокруг зеленело, потихоньку наливалась трава на полях, пробивались ростки ячменя и ржи – пшеницу здесь не сеяли, предпочитали покупать, так выходило дешевле. Всё цвело, хотя тёплых, по-настоящему тёплых дней пока ещё было маловато. Иногда холодало, моросил неприятный мелкий дождик, приходилось натягивать вязанные из козьей шерсти фуфайки, а то и суконные куртки. Что ж, пасмурная погода у моря – это нормально. Ясных, по-настоящему ясных, без единого облачка дней здесь бывало около тридцати в год.

Зато здесь всегда пахло морем, которое Инга очень любила, и влажной хвоёй. И, конечно, всем тем, чем только может пахнуть лесистая местность. Чистоту воздуха, казалось, можно было ощутить не только лёгкими, но и языком – то же ощущение, когда смакуешь чистейшую горную воду из какого-нибудь ручья, к которому человеку ещё не доводилось приближаться.

Инга не могла, само собой, за столь короткое время научиться чувствовать себя в лесу как дома, она не знала его обычаев и порядков, не смогла бы там выжить без посторонней помощи, но всегда ощущала себя в окружении природы более комфортно, чем в городе, где выросла. Это было странно, может быть, но позволило ей быстрее приспособиться к здешней натуральной жизни.

Местные леса были низкорослы, бедны – всё из-за скальной почвы – понятное дело, и мало какими дарами леса здесь можно было разжиться. Но обыватели Бергдена не жаловались. Кое-чем даже пренебрегали, например некоторыми вполне съедобными грибами. Зато рыба, всякого рода морские животные, моллюски и даже водоросли пользовались вниманием. Тем, кто был победней, мясо обычно давала охота, побогаче – домашние стада. Здесь не отказывались ни от какого мяса, даже конины или тюленины. Последняя сама по себе была отвратительна на вкус, но некоторые женщины, живущие в горде, прекрасно умели готовить из нее вполне съедобные блюда, за то короткое время, что Инга жила тут, ей случалось пробовать. Понятное дело, весной даже в столь богатом горде, как Соргланов, продукты подходили к концу, и привередничать не приходилось. На севере умели даже змей готовить очень даже вкусно.

Через несколько дней почти свободной жизни (на самом деле действительно свободной, потому что Инга не столько работала, сколько бродила по окрестностям) на неё возложили новую обязанность – носить госпоже в комнату завтрак. Алклета снова занемогла, и Хита сбивалась с ног, пытаясь за всем приглядеть сама, а потому в нужный момент не оказалась под рукой. Повариха же не могла отойти от печи, потому что наступило время заготовок (пока работали только с ревенём и щавелем), а за работницами приходилось присматривать. Хмуро оглядевшись, она махнула рукой Инге и показала на поднос.

– Отнеси хозяйке. Сама видишь, больше некому.

Инга взяла завтрак и осторожно зашагала по лестнице.

Алклета бледно улыбнулась ей со своей постели. Она не вставала и даже не причесалась, что с ней случалось редко. На еду посмотрела равнодушно.

– Ты ела сегодня? – спросила она, наблюдая, как Инга расставляет на столе тарелочки, мисочки и чашечки со всевозможными лакомыми вещами.

– Немножко.

– Поешь со мной?

– Тут на одного человека, госпожа.

– Ничего подобного. Флес, кажется, считает, что я ем столько же, сколько муж. Кроме того, у меня нет аппетита. Так как, присядешь, поешь?

– Я сыта, госпожа.

– Ну, пожалуйста…

Инга огляделась, подтащила к накрытому столику скамеечку и взяла себе немного мяса, тушённого с грибами.

Алклета ломала нежную, ещё теплую лепёшку и искоса наблюдала за ней.

– У тебя на родине, наверное, едят совсем другие вещи.

– Само собой.

– А какие?

Инга пожала плечами.

– Например, салаты. Мелко порезанная зелень, залитая либо маслом, либо сметаной. Много овощей. Картофель.

– Картофель и мы едим. Хотя его совсем недавно завезли. Откуда-то издалека. Он на удивление принялся.

– Вы едите его только в супах, похлебках… У меня же на родине с ним чего только ни делают. Самое любимое блюдо – жареная картошка либо приготовленная во фритюре.

– А это что такое?

– В большом количестве масла.

– А-а… А ещё?

– Слишком много перечислять. – Инга приподняла брови. – Я могла бы кое-что приготовить на пробу, только мне нужна подходящая посуда. Лучше всего сковородка или вок. Я похожие не видела в кухне.

– Что не видела?

– Сковороду. Тонкий слой железа, стойкого в огне, загнутый с краев.

– Не знаю такого. Надо спросить кузнеца. Наверное, он сможет сделать. Он делает замечательные доспехи, так что…

– Может, попробовать пожарить картофель на латном нагруднике? – пошутила Инга.

Алклета рассмеялась.

– Спроси кузнеца сама, – сказала она, когда смех отпустил. – Интересно было бы попробовать, что едят в другом мире.

– При одном условии.

– Да?

– Вы тоже попробуете, госпожа. И будете есть, если понравится.

Графиня бледно улыбнулась.

– Постараюсь. Но ты же видишь…

– Знаете, госпожа, когда человек живёт долго-долго и не болеет? – спросила, поднимаясь, Инга. – Знаете, что нужно делать?

– Нет. А что?

– По-настоящему хотеть жить. Верить. И быть спокойным… Можно идти?

– Можно, конечно. Если хочешь.

Инга стала приносить Алклете завтраки каждое утро. Иногда женщина настаивала, чтоб иноземка завтракала с ней. Они обсуждали всякую всячину, которая могла бы быть интересна графине – террианские моды, образ жизни, кухню, традиции. Порой, если Алклета чувствовала себя плохо, она просила Ингу и ещё пару-тройку девушек шить рядом с ней, случалось, оставляла при себе только Ингу. Тогда девушка брала инфал, к которому уже привыкла, и пела самые различные песни. В основном о любви. Два раза получалось так, что между двумя женщинами столь разных возрастов начинались откровенные разговоры «за жизнь». О себе Инга говорила неохотно, зато прекрасно слушала, и графиня даже не заметила, как принялась подробно рассказывать о своей жизни. Даже о том, о чём в свое время рассказала только мужу.

– Он тогда захватил меня в плен, – самым спокойным голосом, чтоб не заболело сердце, заговорила Алклета. В конце концов, прошло уже много времени, и боль воспоминаний притупилась. – Я пробыла у него почти два месяца. Сама понимаешь, что в плену делают с молодыми девушками. Кроме того, он ненавидел моего мужа… То есть, тогда ещё только жениха. До него он добраться не мог, Сорглан с восемнадцати лет считался одним из лучших мечей Империи, и отряд у него всегда был лучшим. Потому всю ненависть перенёс на меня. Я тогда этого понять не могла и только плакала.

– Он вас изнасиловал?

– Не однажды. – Лицо Алклеты пошло пятнами. – И не только он. Приказывал своим людям делать это со мной, а вообще-то им и приказывать было не нужно, достаточно разрешения. Теперь можно вспомнить всё это спокойно, а тогда я хотела повеситься. Я была уверена, что ни один нормальный мужчина теперь не посмотрит на меня иначе, как с отвращением. Но Сорглан дал мне понять, что это его нисколько не волнует. Представляешь?

– Это говорит только о том, что, во-первых, он совершенно нормальный мужчина, а во-вторых, он любит вас.

Румянец женщины стал ещё гуще.

– Да. Он не отказался жениться на мне и тут же женился, хотя у меня уже были подозрения… Ну, насчёт ребёнка. К сожалению, это оказалось правдой, Скиольд родился чуть больше чем через семь месяцев.

– Может быть, он просто родился раньше времени? – предположила Инга.

– Нет, Ингрид. – Женщина грустно покачала головой. – К сожалению, Скиольд нисколько не похож на Сорглана, хоть супруг мой и признал его наследником. Мой старший сын, к сожалению, очень напоминает своего отца. Я имею в виду того, кто на самом деле является его отцом.