Общее состояние мое было ужасным, я проваливался в сон, чтобы не возвращаться в реальность. Во сне ничего такого страшного не было, все было как всегда, не хотелось выходить из него. Но когда я просыпался, вспоминал причину моей летаргии, и все начиналось сначала.

Когда я вышел на работу после недомогания, стадия принятия уже сварила мне кофе и поджидала за рабочим столом. Она встретила меня с улыбкой, но отбитое сердце мое не могло забиться, как раньше. Каждое движение причиняло боль. Но мозг уже обработал всю информацию, поэтому Ее округлившийся живот не вызвал во мне оторопь.

Дистанция

Мы снова переехали. В этот раз желающих помочь Ей было предостаточно, меня как будто зажали в толпе. Я ничего не сделал, не помог. Нас рассадили, и теперь мы разделены профессором и новым старшим в рабочей группе отдела. Я практически не вижу Ее за неуместными колоннами офиса и необъятным монитором, но я слышу, ловлю каждое слово, которое могло доставаться мне, а теперь достается этому новенькому ботанику. Неужели Ей с ним интереснее, чем со мной? Комфортнее? Он же правильный, рассудительный, не говорит плохих слов, проще сказать — пресный. Я подслушиваю радиоволну их разговоров и успокаиваюсь тем, что они только про работу. Ее интонация не оживляется, они не уходят от темы, как было со мной. Не смеются. Переписываются ли втайне? Мне холодно. Даже когда душно, онемение в мыслях, во всем теле. Она почти не подходит. Логика, здравый смысл держат меня, тонущего, на плаву. Конечно, не набегаешься с животом. Она все меньше красится, переоделась в одежду, которая транслирует всем лишь один месседж- как Ей все равно, что происходит вокруг. Она стала более уверенной и отрешенной. Я машу Ей из толпы, которая зажала меня, пытаюсь напомнить о себе, но Она возвышается над толпой, не видит и не слышит меня, а если и слышит, то как будто пропускает, как через дырявое сито, все мои слова, взгляды, намеки. Я такой же, я остался здесь в нашем мире, я жду тебя, ну почему же ты забыла дорогу туда? Сила магнитного поля, которое я ощущал, которое поддерживало меня в равновесии, ослабла. На такой дистанции сила магнита все меньше ощущается. А дистанция растет. Это не острая боль, но хроническая, от нее до конца жизни придется принимать таблетки, чтобы улучшить качество жизни. Если бы поместить Ее нынешнюю в прежнюю локацию, представить Наши две ночи с Ней, с такой, круглой, бесформенной, чтобы чувствовал я? Любил бы так же? Люблю ли теперь? Любить вообще-то проще, как оказалось. Нелюбовь тащит за собой чувство вины, стеснения.

Я должен добровольно обречь себя на это. Впрочем, есть на чем закрепиться — в те дни, когда Она была близка мне, говорила со мной, улыбалась, делилась личным, слушала, угощала конфетами, помогала с переводом — в те же дни Она уходила к мужу и была с ним, и вот результат. Но все равно не могу не смотреть на нее, не ждать последней ступени лестницы, потому что с нее будет видно, пришла Она или нет, я не могу не ловить радиоволну Ее голоса, я все еще там запертый в своем мире, наблюдающий, как в Ней растет дистанция.

Мы любим тебя

Развязка неуклонно приближалась. Я слышал по обрывкам фраз, до какого числа Она будет с нами в отделе, со мной. Новая девушка, которая будет Ее заменять, учится, пытается тщетно повторять Ее фразы, Ее письма. Бутафория… Я боялся открыть календарь, все еще верил в то, что можно изменить. Верил, что врач скажет, что сердце еще можно спасти, ампутация отменяется. А разговоров становилось все больше, какой-то рой слов, я окружен ими и совсем теряю хоть какой-то контроль над ситуацией. Я так жалок, приклеивая себя под видом случайного собеседника к Ее разговорам с другими. Я собеседник и все. Где я был раньше, а где сейчас?! Кажется, будто Она говорит со всеми, кроме меня. Она намерено не замечает меня? Обижается? Тешить себя тем, что Она делает это с усилием, было слишком кощунственно по отношению к себе.

Как и раньше, важные судьбоносные свои слова Ей я произносил непреднамеренно, импульсивно. Вот и сейчас, собираясь на обед, я проходил мимо и, не задумываясь, чего мне будет это стоить, заговорил с ней. Я спросил, бросив побольше кубиков льда к своим словам, притворяясь равнодушным, насколько Она покидает наш отдел. Ответ ударил меня, почти сбив с ног. Три года. Но я устоял. Три года. Ни шесть месяцев, ни год, ни даже не навсегда. Даже навсегда было бы легче — это уже не изменить, можно только начать заново. Если бы…. Но три года означало то, что меня уже не будет здесь, так как мой контракт к этому времени закончится, и начнутся тяжбы с покупкой квартиры, мне нужно будет вернуться на родину с Крис, перевести ее и все ее дела. Если бы меньше трех лет, то был бы повод не делать, а теперь и здесь сожжен последний мост. Зачем я говорю Ей, что меня уже здесь не будет? Разве обо мне сейчас речь? Но я так эгоистично выдаю это. Слегка покалывает в носу, и предательски начинается тремор. Я должен сказать что-то банальное, например, «мы будем скучать». Я говорю, но это не то, это лишь сотая часть того, что я должен сказать, и все мои цепи, веревки, канаты, которые держали и держат меня, впиваются мне в кожу, не дают мне поменять лицо и число моих глаголов. Я даю Ей выстрелить мне всепонимающим взглядом в грудь в упор и говорю "Мы любим тебя".

…Она выстрелила. Она рассматривает, как пятно крови растекается по одежде, и стреляет контрольный. Ее голос старается быть твердым, но на фразе "Я тоже вас люблю" "вас" спотыкается и почти падает в пропасть, превращаясь в "тебя". Я умираю на руках у любимой.

Странная

Прошло полгода. Долгих или коротких трудно судить — без Нее дни тянулись, а потом оказывалось, что прошло месяца два-три. Заменявшая Ее девушка помогала тем, что была не похожа на Нее, а значит не навевала лишних воспоминаний. Мои собственные запасы воспоминаний истощались, как будто застирывались, кроме самых ярких, которые я надевал по особым случаям: оставался в одиночестве, выпивал, писал музыку, когда никто не мог претендовать на мое иллюзорное время с Ней. В свой мир я заходил все реже, он запылился, замок скрипел при входе. Напрасно было ждать Ее появления здесь. Я задержался здесь надолго в день рождения Ее ребенка. Заменявшая девушка сказала об этом всем, послышались привычные в таких случаях восклицания. А у меня при каждом из них шел холод по спине. Они радуются, а как Она сейчас? Хоть и принято говорить, все хорошо, но ведь, наверняка, больно, тяжело, грязно, страшно, вымотанно. Я знаю Ее, я жил Ей, а ребенка я не знаю и знать не хочу. Он отнял Ее у меня, так как же тут радоваться?

Заменявшая девушка стабильно раз в месяц называла Ее имя. Мой слух, настроенный на звук Ее имени, давал ложное срабатывание, пока однажды я не услышал нечто неожиданное. Если я правильно услышал, Она должна была прийти. Хотелось, чтобы мне показалось. К такому событию не было ни сил, ни ресурса, ни понимания, как вести себя. А если Она и правда придет? Надеюсь, я не так понял. Я старался гнать от себя мысли, потому что они могли завести не туда. Сказать Ей, давай я дам денег, ты наймешь няню и будешь приходить в офис и работать, чтобы я, как раньше мог смотреть на тебя, быть рядом. Давай бросим все и уедем, с тобой, с детьми или без, и все забудется. Я представляю Ее огромные глаза, в которых одновременно и ужас, и унизительное сочувствие, с каким смотрят на умалишенных. Как предотвратить Ее приход? На что я могу повлиять?

И Она вошла. Звуки новые, восторженные приветствия. Из-за новизны звуков, я не успел понять, что угроза моему равновесию уже так близко, хотя по интонациям неожиданности заподозрил неладное. Странная. Все не то. Вроде и Она, но не такая, худая, свежая, но уставшая. Взгляд быстро вспыхивает, но долго не горит — не хватает топлива. Вымоталась, но постаралась выглядеть хорошо, и Ей удалось. Может быть, и не худая, просто в темном Волосы снова перекрасила. Темная, но вся излучает свет. Вот бы пришла и села за свой стол, и все как раньше, и я бы привык. Но нет. Разговоры другие, от шепота к взвизгиванию, ни малейшего шанса, что останется. Не обращает внимания будто бы. Не обращает. Со всеми, кроме меня, меня обходит, как будто боится уколоться, порезаться. Если б я был на Ее месте, бежал бы ко мне. Сколько вместе пройдено, сколько сделано, сказано, сколько в моем мире прожито — и ничего! Ну не может же не подойти! Ее приобнимают, целуют, все, кто приходит, но не я. И все-таки началось. Что еще могла Она сделать? Подошла ближе, но не ко мне, болтает, улыбается. Так близко и так далеко. Знакомая тяга вслушиваться в голос, пропускать ток через себя от Ее близости — все это вернулось. Она показала фото своего ребенка. Все умиляются, все по очереди. И наконец очередь доходит до меня. На секунду она запнулась. Как будто задумалась — стоит ли? Уместно ли? Эта заминка такая безжалостная. Так значит — не как со всеми. Что же ты, черт возьми, наделала.?!! Было столько мгновений, раз, случаев, чего угодно, и все было бы иначе, а не этот театр абсурда. Да, я вижу его, но сказать мне нечего. Мне не стыдно не умилиться. Я захлебываюсь от негодования и безнадежности. И Она пытается свести в шутку, но во взгляде понимание. И снова уход в безразличие. Сбежала. Хотела получить умиление? Или хотела снова завладеть мной? Наверное, не знает сама. Странная.