Литмир - Электронная Библиотека

Он краснеет, отворачивается, и снова в поле его зрения попадает «скорая помощь» в траве. Он замечает что у заднего колеса, по всей видимости, надломлена ось – колесо не повернуто, но как бы отведено под углом. Если привести колесо в движение, оно пойдет по «восьмерке». Бамперы сверкают на солнце, как лезвия.

У Ленки и Пашки увлажнились волосы – от брызг, от игры. Числа уже следуют без подготовительного вопроса «сколько?».

Заходы игры ускоряются.

– Три!

– Тридцать три!

Один взрывчик – прямо возле Пашкиного живота. «Камешек мог и попасть ему в живот под водой», – отмечает он про себя.

– Тридцать четыре!

– Восемнадцать!

Три взрывчика – возле Ленки.

– Четыре!

– Двадцать четыре!

И снова бросок, и снова брызги и хохот.

«Неужели не надоело? И неужели они еще ни разу не попали друг в друга ни одним камешком – они так неосторожно бросают!»

Позже числа пропадают – Ленка и Пашка просто начинают выкрикивать какие-то совершенно случайные слова и словосочетания.

И бросать камни.

– Черепаха!

– Облака!

– Улитка!

– Север!

– Черепаха!

– Север!

– Война!.. – Ленка швыряет горсть камней.

А потом вдруг как-то странно замирает. Кажется, на сей раз, один камешек все же угодил Пашке в руку – Пашка чуть хватается за мускул выше локтя, но инстинктивно, неболезненно. И замирает Ленка не поэтому – так кажется ему; с рыхлого, черного берега.

Ленка замерла, потому что… потому что он тоже замер… от «войны».

Он смотрит на «скорую помощь». Лезвийные отражения солнечного света на бамперах меркнут – от надвинувшейся по земле прозрачной тени. Откуда ни возьмись.

Прозрачное облако на небе.

Ледяные капли сереют.

Взгляд на Ленку.

Улыбка померкла на ее губах.

Пашка выкрикивает:

– Взрывы камней!

Смех. На сей раз, не такой громкий, слегка подуставший; он чувствует, игра подходит к концу.

Еще один-два захода.

Наконец, разгоняя воду руками перед собой, Пашка и Ленка вылезают на берег.

Он инстинктивно поднимается и делает пару неуверенных шажков назад, почти пятится, оставляя в земле округлые, луночные вмятины.

Пашка отдувается.

– Устала?

С губ Ленки срываются остатки восторга.

– О-о… ух… нет.

Вода каплет с их торсов так часто, что посеревшие капли иногда сливаются в непрестанные струи. Земля усеивается рубчиками.

Садясь на берегу, Пашка поднимает взгляд и что-то насмешливо спрашивает у него.

– Что?

– Ты вчера кидался камнями на пруду, – говорит дед.

– Что? – переспрашивает он.

Пораженно.

Потом проглатывает слюну.

– Я… не кидался… Это все Пашка. Он кидался, стоя в воде. Я даже в воду не залезал.

– Ты меня будешь запутывать, – дед говорит смешливо-грозяще, не всерьез; игриво подмигивает и поднимает вверх указательный палец. – Я все расскажу матери.

– Ну и расскажи, – отвечает он; тоже игриво, – она мне ничего не сделает. Она сказала сегодня утром, что ты к семидесяти годам так и не научился бриться как следует.

– Ах вот как!

Они смеются.

Но тут он еще раз смотрит на яму – на сей раз, не раздвигая ветвей малины, – в маленькие просветы между листьями, – и его веселость, как будто против воли, резко сходит на нет. Он замирает, как замер вчера на пруду вместе с Ленкой.

Вдруг он боковым зрением замечает, как дед поднимает руку к подбородку, – видно, дед почувствовал неприятно влажное перекрученное тельце комара и сейчас отлепит пальцем…

Он поворачивает голову.

…щелчком пустит на обочину дороги.

Но дед лишь принимается почесывать подбородок прямо возле раздавленного комара, не задевая пальцами.

Дед почему-то снова серьезен, снова смотрит куда-то чуть мимо.

Шершавый звук – комар подрагивает вместе с чешущейся кожей.

Глава 2

I

Родители Пашки купили в поселке участок минувшей весной – по соседству с его и Ленкиным.

Как только он почувствовал взаимопритяжение между Пашкой и Ленкой, как-то сразу сник, что, в целом, не было характерно для его натуры. (Да и с Ленкой он дружил уже девять лет – с трехлетнего возраста, с тех самых пор, как впервые приехал в поселок). Пашка, однако, быстро оттеснил его, ведя себя с Ленкой по-взрослому раскрепощенно. (Пашка был старше их на год).

В результате его роль естественным образом стала сопроводительной. Однако он, в какой-то мере, воспринимал это как борьбу: он старался не оставлять их наедине, когда это от него зависело.

Он, бывало, целый час мог просидеть в их компании, не произнося ни слова и смотря на свои колени. Пашка, конечно, воспринимал его как тюфяка, и в душе посмеивался над ним. Однако он иногда испытывал от этого тайное, утешающее удовольствие, воображая, что выжидает, и, в какой-то момент, совершит один-единственный ход, после которого ситуация перевернется с ног на голову – в его пользу.

Как только в его мозгу возникала мысль, что он должен отвоевать Ленку у Пашки как-то более активно, он чувствовал секундное воодушевление, даже запал, однако они почему-то мигом спадали. Это походило на перебитый вдох.

Раньше с ним такого никогда не было – он не отличался бесхребетностью.

В начале лета он случайно услышал репортаж по радио, в новостях – из «горячей точки». Он теперь не помнил, о чем именно был репортаж, даже, наверное, и не дослушал до конца… потому что это его не заинтересовало.

Но в памяти отложилось.

Волочась за Пашкой и Ленкой, он ревновал – конечно, ревновал и страшно, – но ревность не находила никакой реализации.

В результате время шло – прошел целый месяц, – эпизоды, в которых он сопровождал Ленку и Пашку сменяли один другой, – в каком-то смысле, он все пустил на самотек.

Но после того, как увидел яму в лесу, он как будто сосредоточился.

И он все время чувствовал это легкое беспокойство, которое не относилось к Пашке и Ленке; было чем-то посторонним.

Через неделю оно окрепло.

Это случилось, когда он играл возле заброшенных кроличьих клеток на своем участке.

Играл с огнем.

* * *

Спустя несколько дней после возвращения из леса, стоя на садовой дорожке, он слышит голоса Ленки и Пашки, доносящиеся с Ленкиного участка, из-за густо разросшегося боярышника, – по ту сторону ребристых штырей железного забора.

Сначала говорит Пашка:

– Неужели ты не смотрела эту игру? Она идет каждое воскресенье по второму каналу.

– Я слышала, но не смотрела.

– Ни разу? Не может быть! Там столько оригинальных состязаний… особенно мне нравится, когда участники игры соревнуются друг с другом на горящей бумаге. Они одновременно поджигают квадратные листы, и держат их перед собой – у кого медленнее догорит.

– У кого… медленнее?

– Ну да… Они держат листы до тех пор, пока огонь не начнет обжигать пальцы. Кто первый выронит лист, тот и проиграл. Я много думал и разработал целую стратегию игры – как держать лист бумаги, чтобы он горел как можно медленнее.

– А что тут разрабатывать – просто держишь его вертикально; так бумага горит медленнее – это же всем известно.

Пашка рассмеивается.

Он представляет скалозубую улыбку на Пашкином лице. Снова этот отверстый рот, – как недавно на пруду.

Остановившийся.

– А если оба будут держать вертикально? Кто выиграет? Кроме того, бумага в таком положении может погаснуть, а это автоматически означает поражение.

– Значит, надо наклонять ее каждый раз, когда видишь, что она погасает.

– Нет-нет, это слишком рискованно, а вдруг не успеешь? Или вдруг пламя – от того, что ты слишком быстро наклонишь бумагу, – сильно вспыхнет, и ты потеряешь все преимущество, которое обрел, пока держал бумагу вертикально. Нет! Я много думал обо всех вариантах, и понял, что единственно верный – это держать бумагу немного наклонено, градусов тридцать к вертикали, а потом, когда разгорится – но не сильно, – перевести ее в вертикальное положение. Я еще давно к этому пришел – полгода назад. Потом по этому способу обыграл в городе всех своих друзей.

2
{"b":"895711","o":1}