Эта осторожность Мисси была нам на руку, так как, случись что с носом во время ссоры, или царапина или – Боже упаси! – удар по нему, нам было бы не избежать строгого наказания.

К счастью, и в этом случае с кало спустя несколько дней лицо Мисси приняло прежний облик и она не выглядела больше как белый кролик.

Когда мама не было дома, нам поручалось смотреть за Георгием. Он был весёлым, солнечным ребёнком, и всё же нам было трудно с ним справиться, прежде всего вовремя уложить спать. Вероятно, мы вынуждены были иногда обходиться с ним довольно беспощадно, частично также и для того, чтобы уравновесить баловство мама, что не мешало, однако, держаться нам в тесной солидарности.

С тех пор как мы переехали в предместье Сен-Жермен-ан-Ле, вокруг нас уже не было чужих детей; и тем более каждый из нас стал зависим от общества и изобретательского таланта других братьев и сестёр. Мы выдумывали длинные истории, которые рассказывались в невероятных и романтических эпизодах, и изобретали собственные игры.

Однажды летним вечером от нас убежал Георгий, мы ещё успели его увидеть перелезающим через высокие садовые ворота и держащим рукой колокольчик, чтобы предотвратить его предательский звон. Прежде чем нам удалось выбежать на улицу, он исчез из виду. Время шло, а мы ждали его, дрожа от страха, но когда он наконец появился, сияющий и довольный, с пакетом под мышкой, мы были обезоружены. Он купил на свои сбережения подарок ко дню именин Мисси и не мог удержаться от того, чтобы сразу же не распаковать и не показать нам приобретённую им кукольную гладильную доску со всеми принадлежностями. Впрочем, перед этим он сказал Мисси: «Только обещай, что ты сразу же об этом забудешь, чтобы завтра это было сюрпризом».

Постепенно мы могли справиться с любой домашней работой, но когда нам однажды поручили принести от столяра домой стол, мы постыдились: как мы понесем этот стол под издевательские насмешки наших соклассников? Однако убедить мама в отмене этого поручения было невозможно, она не хотела всерьёз принимать наши возражения. Когда мы появились дома с этим грузом, который, казалось, имел тысячу ног и углов, мы выглядели, по нашему убеждению, ужасно глупо; одновременно нам было стыдно, что мы воспринимали всё это как нечто неприятное.

В принципе, вопрос не состоял в том, чтобы отказаться, так как стыдиться чего-либо считалось аффектацией, либо мещанством. Скорее, надо было сохранить собственные таланты и по возможности реализовать их в практической жизни, а не позволять себе чувствовать себя подавленными или неуверенными в каком-либо неприятном положении. Внутренняя независимость от всякого внешнего обстоятельства считалась основным принципом. Мы ни в коем случае не подвергали это сомнению, но иногда, когда нас охватывали волны слабости, мы сомневались в нашей способности оставаться верными своему принципу.

Вероятно, нас хранил наш ангел-хранитель, так как, из-за того что занятие любым спортом было очень дорого, мы вместо этого выдумывали самые смелые выходки и с нами не случалось никогда никаких несчастий. Всё разумное, что мы могли бы делать, было просто невозможно; у нас никогда не было коньков или теннисной ракетки; и лишь от мечты о собственном велосипеде мы никогда не отказывались. Слишком гордые, чтобы просить, мы ждали часа, когда другие дети одолжат нам свои велосипеды, чтобы затем скатиться с террасы Сен-Жермен счастливыми, опьянёнными скоростью и свистом ветра в ушах.

Когда я однажды ехала «без рук» и при этом держала за поводок большую собаку владельца велосипеда, она неожиданно резко выскочила поперек дороги за кошкой – с ужасными последствиями для меня. В течение многих дней я ковыляла к доктору, и он каждый раз доставал песок и камешки из глубокой дыры в моём колене.

Двое маленьких канадских братьев по фамилии Витмор, друзья Георга, решили незадолго до Рождества сломать свои велосипеды, чтобы быть уверенными, что к празднику они получат новые. С помощью молотка и клещей они приступили к делу, а мы безмолвно наблюдали за этим, слишком ошеломлённые, чтобы вымолвить хоть слово.

Много лет спустя я купила Мисси со своего первого заработка самый прекрасный велосипед, какой только могла найти. Ей было тогда, правда, уже пятнадцать лет, но подарок был всё же ещё своевременным.

Мне было десять, а Мисси – восемь лет, когда мы поступили во французский лицей в Сен-Жермен-ан-Ле недалеко от Парижа. Мама выбрала его после долгих поисков, и её выбор определялся большими окнами здания лицея и цветущими каштанами во дворе его.

Хотя мы до сих пор приобретали наугад знания о множестве вещей, мы никогда ещё не посещали школу. И вот нас поместили в восьмой и десятый класс лицея, находящегося в здании из красного кирпича, где пахло чернилами, мелом и жавелевой водой. Мы не привыкли к чужим детям; парализованные неожиданной робостью, мы оказались вначале беззащитными перед натиском других. Потребовалось время, чтобы мы выровнялись с соклассниками. Обладая фотографически точной зрительной памятью, мы вскоре были в состоянии проговаривать целые страницы прозы на превосходном французском, не имея ни малейшего понятия о смысле текста. Когда однажды Мисси повторяла мама урок, она беззаботно бубнила: «Галлы, наши предки…», на что мама с ужасом воскликнула: «Ребенок же сущий маленький робот!».

К концу учебного года каждому ученику предлагался список вопросов. Первый вопрос был: «Ремесло или занятие отца?». Мы не знали, как ответить на это. Что мы должны были написать? «Член Думы», «государственный деятель», «предводитель дворянства» – слова, поневоле раздражающие французских республиканцев!

Всё это звучало безнадёжно неподходяще, и мы не могли решиться ни на один ответ. Вокруг нас строчили лиловыми чернилами маленькие прилежные девочки, кусая кончики ручек: «купец», «обойщик», «адвокат», «столяр» и другие завидно простые профессии.

«Но вам нечего стыдиться», – сказала учительница без всякого понимания, когда она собрала списки и увидела в наших пустую строку. Мысль о «непочтенных» ремеслах мелькнула смутно у нас в голове – видимо, у учительницы тоже было сомнение, так как она сказала, как это было обычно, если у нас что-нибудь не ладилось: «Вы что, думаете, что вы всё ещё находитесь у своих мужиков?».

Несмотря на невероятную перегруженность учебного материала часто бесполезными вещами, французская школьная система будила любознательность, прививала ясное мышление и показывала, как извлекать из всего самое существенное и где можно было развивать знания. Прежде всего французы учили нас прекрасно овладевать их прекрасным языком. Однако и эта система, хоть и могла даже малоспособного побуждать к размышлению, не могла из глупого сделать смышлёного – даже тогда, когда он с привитой ловкостью изъявлял мнимую образованность.

Так как денежные переводы из Литвы поступали неровно, было чрезвычайно трудно рассчитать сколько-нибудь необходимый для жизни бюджет. Когда счета всё более накапливались, чувство грозящей беды собирало нас на семейный совет вокруг мама. Но мы были ещё слишком малы, чтобы помочь ей делом или советом.

Когда нас в школе просили купить что-либо из школьных принадлежностей, приятное настроение от предвкушения получить пару спортивной обуви, школьный передник или новые книги – что являлось особенно желанным – сразу же гасилось уверенным осознанием того, что всякие дополнительные расходы были совершенно немыслимы. И поэтому, не говоря ничего об этом дома, мы выдумывали всякие извинения: магазин закрыт, мама нет дома, нет нужного размера. Внутренне мы вздыхали, так как эти отговорки были бесполезны, и сначала смущались, а потом раздражались на тупую настойчивость учительницы немедленно приобрести желаемый предмет. Но, впрочем, вскоре мы стали построптивее и нас не заботило больше то, что думает о нас наша учительница, так как такие мелкие неприятности никак нельзя было сравнить с тем, что они причиняли семье.

Когда мы задолжали с оплатой за обучение, нас выдворили из класса. В своём бюро экономка сделала нам строгое предупреждение о наших долгах. Холодные глаза обвиняюще уставились на нас из-под пенсне в серебряной оправе.