– Вижу, вас что-то смущает, как будто все не в порядке. Сейчас ЭВМ разберется, в чем причина.
И тут же поворачивается к огромному серебристому шкафу, напичканному кнопками и ручками всех цветов радуги, лампочками разных оттенков, мигающих как светофоры в городе, и светящимися приборами со стрелками. Садится на овальное, будто пополам разрезанное яйцо, кресло с одной вертящейся ножкой и давай нажимать на кнопки. Открывается какая-то задвижка и оттуда высовывается штуковина, оказавшаяся, как я потом понял, микрофоном. Ну, думаю, техника на проклятом западе. Белый этот четко так и отрывисто задает машине вопрос, что, мол, ЭВМ думает по поводу здоровья Федора Тимофеевича, то есть меня, и все-такое прочее. А перед этим к запястью моему прикрепил проволку – электрод видимо. Шкаф этот помигал лампочками и вдруг на минутку заглох, мигание пропало. Ага, сломалась, думаю, хваленая германская техника. Но нет. Задумался аппарат, и опять все снова вдруг засветилось, замелькало, только сильнее стрелки задрыгались, зашкаливать стали. Зашумел ящик, как котел в котельной, и, главное, даже дымить маленько стал. Но без запаха. Я специально принюхивался. Может это пар был, не знаю. И на фоне этой вот активации откуда-то сбоку лента бумажная пошла, много ее выплюнулось наружу, ворох целый. А потом все успокоилось, лампочки замигали как обычно в положении «всегда готов». Который в кресле, взял ленту и давай изучать, чего там понаписано про меня. Начал с конца и читает слева направо, передвигаясь по ленте, а все прочитанное сползает хвостом вниз, и опять куча создается на полу. Пол, кстати, не деревянный и не паркет, даже не плитка, а пластмасса какая-то светлая, твердая и с подсветкой. Голубоватый цвет. Ну, дивлюсь, как наши органы проморгали такое строительство. Это ж стройматериалы особые надо как-то доставить из ФРГ, а может из Америки. Видать все ночью делалось. А шеф-то этот, как дочитал шифровку, закивал головой своей белобрысой, заулыбался так мило, встал с кресла и говорит:
– Не бойтесь, Федор Тимофеевич. Никакие мы не шпионы, а обыкновенные люди, научные работники. Рад бы для вашего успокоения сказать: обыкновенные советские люди, но… С тех пор, видите ли, много воды утекло в сторону, так сказать, океана прогресса. Должен вам с гордостью объявить, что нынче коммунизм уже построен не только на территории Советского Союза, но и по всему миру, и у нас давно уже перестали говорить, кто мы есть такие —»советские» или «американские». Все мы – жители коммунистической планеты, и нет у нас ни политических, ни каких-либо иных различий между народами. Даже языковые препятствия преодолены с помощью кибернетических технологий. Обратите внимание, и цвет кожи для всех стал единым – белым, с этой задачей тоже, представьте, справились. Ну пол – это понятно…
Ага, думаю, перекрашивают иностранных студентов-шпионов в русских, гримируют, как в театре – вот в чем дело. Ищи его потом в толпе, чтоб в ЗАГС затащить. Какая женитьба? Ему военные объекты приказано фотографировать. Так и Светку мою объегорили, видать. Хорошо хоть, не завербовали. Все понятно, думаю. А шеф, значит, продолжает:
– Все мы теперь коммунисты, все сознательны и разделяем одни и те же взгляды. Ну вы, Федор Тимофеевич, догадываетесь о чем я?
Я не то что не догадывался, я уже начал другое подозревать, то есть на мозг свой травмированный грешить, так ли я все воспринимаю. Может я лежу в данный момент в милиции в вытрезвительном отделении – мокрый, в белой простыне завернутый, разговариваю со старшиной или с ихним фельдшером, а вижу в горячке этих вот со своими мигающими ящиками. Думаю, а что если мне дежурный милиционер, из жалости не розовую эту газировку под нос сует, как мне сейчас чудится, а нормальные сто грамм для опохмела. Вдруг это такая новая методика появилась, распоряжение министерства здравоохранения СССР. Поэтому я ничего не ответил, а прямо говорю:
– Ладно, давай, старшина, наливай. И… может чего закусить, огурчиков каких… Организуй-ка, дочка. – кивнул я бабе. Блондин рассмеялся, засуетился и кивнул девахе. Она раз и куда-то – на кухню, видать, свалила. До дверей не дотронулась – сами раскрылись и бесшумно. Вот дела, подивился, но опять на свою белую горячую голову все свалил. Думаю, пока банку откуда-нибудь из погреба достанет, нарежет, то да се, заждешься ее. А она тут же является с пустыми руками, как в старом кино, будто прислуге какой приказание давать ходила. И тихонько белобрысому:
– Кибер 18-й. После капитального ремонта. Я уже запрограммировала.
– Что, и батарейки уже новые стоят? Молодцы. – похвалил кого-то мужик, которого я за старшину держал. – Ну что ж, заодно и проверим. Впускайте.
Тотчас дверь снова сама собой распахнулась, и в комнату въехал, медленно передвигая железные свои несгибаемые ножищи, самый настоящий робот. Уж я-то сразу догадался. Читаю Технику Молодежи, нахожусь на уровне современных технологий. Не удивишь, думаю, знаем что такое кибернетика с химией. У робота башка крутится налево-направо, вроде как башня у танка, только формы она кубической. Нос – лампочка, предполагаю, ватт на 60 и мигает периодически в спокойном темпе. На груди какие-то приборы, что-то светится, огоньки бегают. Ну руки такие, металлические, с клешнями, что ли – в общем нечто вроде пальцев как будто все же было приделано. Чья ж ассоциация это, думаю? Какого такого сотрудника милиции или фельдшера-специалиста по вытрезвлению? То есть я опять на горячку грешу. Я ведь сам-то в таком учреждении побывать не успел, нет у нас в деревне подобных удобств и возможностей для сельских трудящихся. А может это просто какой-нибудь рентгеновский аппарат для просвечивания груди или еще что-либо подобное из техники вкатили в помещение. Может даже все объясняется проще – повариха, например, тележку с супом вкатила в камеру, – не знаю. Ну а мне вместо всего этого железное чучело почудилось. А робот между тем внутри себя затрещал как-то электронно и вдруг представляться начал. Говорит отрывисто, электронным таким и без всяких эмоций голосом:
– Я-ро-бот, я-ро-бот, я-ро-бот-Ки-бер-во-сем-над-ца-тый – Ки-бер-во-сем-над-ца-тый.
Блондин к нему серьезно так обращается:
– Кибер восемнадцатый. Соленый огурец, код экс 12Т дробь 44.
Железный покрутил башкой, и лампочки сильнее как-то замигали. Из груди вдруг выдвигается ящичек, и робот медленно своей клешней забирает что-то из коробка и протягивает мне. Другой лапой своей задвигает ящик обратно в грудь. Я думал, сейчас даст мне такой маленький огурчик, а у него на железной его ладошке оказался круглый порошок, вроде пиромидона. Пилюлю я взял, зеленая, помню, была такая и уже не боясь и не удивляясь ничему, запихал в рот. Таблетка, как таблетка, чуть соленая. Ну и проглотил я ее, запив той самой розовой шипучкой, сладковатой такой жидкостью и, что характерно, безградусной. И тут чувствую, будто огурцов только что соленых нажрался с полбанки, такое вот чувство. Ну и успокоился сразу, видно из-за действия безалкогольного напитка. А робот замигал:
– При-ят-но-го-ап-пе-ти-та!
Мужик сразу новое задание:
– Кибер восемнадцатый. Мелодия номер 89, код 456 дробь шестнадцать, композитор Серафим Туликов.
Кибер попыхтел немного, и вдруг из груди, где у него динамик вырисовывался, полилось электро-органное звучание песни «Родина, мои родные края».
Вот, думаю, чудеса. Даже прослезился. Пора, решил, требовать объяснений. А белобрысый только этого и ждал, сам начал.
– Дорогой Федор Тимофеевич, послушайте, а ведь вы… вы, батенька, в 21 век попали, такие вот дела. Вернее не вы сами, а ваша энергетическое сознание отделилось от материальных структур и, ориентируясь на ваше же острое желание, попало к нам в 2005 год, прямо сюда в Лабораторию энергетических сфер и расширения сознания имени Минина и Пожарского. Я скромный сотрудник этого заведения, зовут меня Тир Тартир, а это моя помощница Дана Недам.
– Очень приятно, – говорю. – А вы, простите, какой национальности будете, не из братской ли ГДР случайно? Я ведь как раз недавно в киножурнале Вальтера Ульбрихта видел, и у вас тоже фамилия вроде как немецкая.
