– Пётр Зиновьевич, – запинаясь, начала Рая, – я хотела…

– Ей нехорошо, – вмещалась Фаина. – Не знаю, как быть.

– У меня голова очень болит. Можно, я пойду прилягу?

– Конечно, конечно, – живо отозвался Еленский. – Только, знаешь, я вообще не люблю полумер, а уж когда речь идёт о здоровье, они не нравятся тем более. Надо бы врачу показаться, а то как бы тебе не стать хроником. За час до обеда ты приходишь в себя, а назавтра всё повторяется. Лучше отдохни как следует. Зайди сейчас в госпиталь и оформи всё путем: бюллетень и тому подобное. На работу выйдешь, когда поправишься: сейчас с тебя всё равно много не спросишь. «Пыльные» за дни бюллетеня, разумеется, не заплатят, да ведь здоровье дороже.

«Иезуит», – подумал Аратов.

– В госпиталь? – растерялась Рая. – Пока дойдёшь да просидишь в очереди – до обеда не обернёшься. А то я прилегла бы – и всё бы прошло.

– Как хочешь, но я не имею права отпускать тебя ежедневно… Да и как бы не пришлось потом отвечать, если это серьёзная болезнь.

Фаина смотрела на Еленского, ничего не понимая, и Аратову стало неловко, словно это он повинен был в чёрствости начальника: брать бюллетени в командировке, где люди часто работали и в выходные, и по ночам, не получая за это компенсации, было неслыханным делом. «Однако что же это за головная боль, если от неё слёзы текут так ровненько? – думал он, примиряя своё недоверие к Раиной хворобе с желанием быть справедливым. – Скорее, у неё неприятности – и совсем свежие, – но не беременна же она, этого-то не может быть никогда». Аратов готов был поспорить, что причина Раиных плачей некрасива или даже низка, – готов был, но не спорил, не позволял себе говорить об этом другим. Он стал осторожным после того, как однажды зря высказал вслух свою оценку.

Дело это было в институте, перед распределением, когда Аратову вместе с другими членами комсомольского бюро пришлось писать характеристики своих однокурсников, среди прочих – и единственного на факультете некомсомольца. Студент этот успевал посредственно, за все годы не подружился ни с кем из однокашников и вообще был, по общему мнению, не без странностей. Следуя привитым школой понятиям о честности, Игорь так и написал: «не участвует в общественной жизни, авторитетом среди товарищей не пользуется, работы в студенческом научном обществе не ведёт». О последнем писать было необязательно, но это уже ничего не меняло. Всё тут было правдой, но – ненужной, и даже у секретаря бюро сочинение Аратова вызвало удивление; ничего не объясняя, он сам написал другую – стандартную, обтекаемую характеристику, мимоходом бросив прежнему автору, что негоже портить человеку только начинающуюся жизнь, навешивая ярлыки, когда по молодости можешь наговорить лишнего.

Лишь спустя время Аратов, вспоминая этот случай, начинал стыдиться сам себя.

Теперь он вовсе не собирался обсуждать поведение Раи, тем более, что она была несимпатична ему (и он судил бы предвзято) и что никто не знал причины её плачей (Фаина, едва проведав, поделилась бы с ним немедленно, в этом Игорь не сомневался).

Но и повод поговорить о ней неожиданно исчез, оттого что расчёт Еленского (если это был расчёт) оказался верным, и Рая перестала не только отпрашиваться с работы, но и плакать на людях; потом, много спустя, Аратов, припоминая, увидел, что всё как ножом отрезало в тот самый день. Рая тогда и не пошла в госпиталь, и на работе досидела вместе со всеми до обеда. Игорь видел, как Фаина что-то участливо выспрашивала у неё, уединившись в пустой комнате, и, видимо, узнала такое, от чего участия поубавилось: после перерыва она обидно поддела Раю при всех. Её не укорили за это и, конечно, не поддержали, не зная обстоятельств дела – промолчали, хотя и промолчать было неловко, – но, видно, и в самом деле грешно смеяться над сирыми и убогими, потому что буквально через день Фаина и сама попала в неудобное положение.

Гапонов приехал на попутной машине к концу дня, и никто не ушёл домой, дожидаясь, когда проявят привезённые им плёнки.

– Ждать нечего, не надейтесь, – предупредил он. – Сигнал везде пропал одновременно, задолго до первого отклонения рулей, так что на сей раз они здесь ни при чём. Самое обидное то, что процессы после разделения затухали гладко, словно в учебнике, и вдруг – обрыв, словно ножом отрезало.

– Пироножом, – шутливо поправил Еленский и вдруг осекся: – Слушай, а что, если это пиронож сработал?

Речь шла о приводимой в действие пороховым зарядом гильотинке, которая в аварийных ситуациях должна обрезать жгут кабелей. Версия показалась правдоподобной, и теперь тем более стоило дожидаться плёнок.

– Эх, пульку, что ли расписать? – потягиваясь, лениво проговорил Гапонов.

– Премии лишу, – пообещал Еленский, сам большой любитель преферанса.

– Так и жизнь пройдёт.

Плёнки были готовы уже к ночи, и жизнь не успела пройти.

Мешая друг другу, инженеры склонились над столом.

– Вот, – ткнул пальцем Гапонов туда где в линии графика была крохотная брешь: кривая состояла из отдельных точек, и здесь две из них были пропущены, но не пропали, а расположились намного выше подобающего им места,

– То, что надо, – согласился Еленский. – Вот, смотри, и сила тока так же: раз, два – две точки – это прошла команда. На других каналах такого нет, значит, это не сбой, а?

– Не увлекайся, Петя. Правильно говоришь, однако сигнал-то на пиротехнику может идти только с первой ступени, а она уже отделилась и провода оборваны. Скорее всего, мы видим обычные выпадающие точки, хотя больно уж к месту они выпадают.

– Жаль, схемы под рукой нет, – посетовал Еленский. – Давай, Димыч, звони на площадку, пусть Руслановы молодцы посовещаются и скажут, как в разорванной цепи мог пройти сигнал. И сам пиронож надо найти, во что бы то ни стало.

– А я знаю, почему он сработал! – вдруг воскликнул Аратов.

– Нож в самом деле сработал, я объясню, это просто.

– Даже мы поймём? – прищурился Гапонов, но Аратов досадливо отмахнулся от него.

– Я же, после работы в цехе, помню изделие наизусть. У нас кабели к пироножам не заведены в общий жгут, а идут с первой ступени помимо разъёмов и просто рвутся при разделении. Они хиленькие.

– И что?

– А то, что они потом свободно болтаются с оголёнными концами.

– И могут замкнуть!

– Ну-ка, не нарисуешь, как они идут? – оживился Трефилов.

– Да что тут рисовать? Быстро, Димыч, – скомандовал Еленский, – звони Руслану, я же просил. Пусть он посмотрит на изделии, попробует порвать и замкнуть.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.