— Пусть не дрожит: противно. Что станет делать, спроси, если мы его отпустим.

Шкипер недоуменно взглянул на Ратникова?

— Шутишь, старшой?

— Нет, не шучу.

— Говорит, что немедленно позабудет об этой встрече.

— Как же он вернется без автомата?

— Пожалуй, скажет: уронил в море, когда лез через скалы. Такое местечко тут есть. Ему поверят.

Немец заинтересованно, преданно смотрел на Ратникова.

— Опять воевать будет против нас, когда вернется?

— Если заставят, отказаться невозможно: он солдат. За нарушение присяги — расстрел. Но он все же постарается не воевать.

— А разве он не нарушил присягу сейчас? — не утерпел Ратников. Ему хотелось знать, что ответит на это пленный. — Он же выдал нам секретные сведения.

Немец помолчал, несколько смутившись от такого поворота в допросе. Он явно недопонимал, чего же от него еще хочет этот странный русский командир. Что-то забормотал, растерянно пожимая плечами.

— Говорит, у него жена и двое малышей, — перевел шкипер. — Он должен жить ради них. Это выше присяги.

— Вот у Быкова тоже жена и малыш. Он тоже должен жить ради них. Но ведь вы его хотите убить. За что, понимаешь ты это? А сколько тысяч русских уже убили…

— Я маленький человек. Не я воюю с Россией. Будь моя воля, Сейчас бы домой уехал. Зачем мне эта война?

— Что ему известно о потопленном неделю назад транспорте? — спросил Быков.

— Говорит, что произошло это недалеко отсюда. На нем было около семисот солдат, подобрать успели лишь несколько десятков, остальные погибли. Но у них не любят говорить об этом.

— Не понравилось, значит? — Быков подмигнул шкиперу: — Вот она, шкипер, наличность. С одного залпа!

— Способные ребята, — засмеялся тот. — Жаль, не видел этого концерта.

— Знает ли он, спроси-ка, что-нибудь о прорыве русских моряков с полуострова, в районе Волчьей балки?

Немец пытался сообразить, о чем его спрашивают. Потом вскинул указательный палец.

— О-о! Отвечать не могу, это не мои слова. Один ефрейтор, мой знакомый, говорил: в той операции русских прижали к морю, сбросили с обрыва. Их было мало, они не могли устоять. Прорвалась только небольшая часть, — перевел шкипер.

— Прорвались-таки! Слышишь, старшой?! — возликовал Быков. — Наши ребята! Кому же еще быть?

— Ну, чего еще спросить у фрица? — насмешливо бросил шкипер. — Как хошь обкатывай, все выложит: тряпка! Эх, и воспитал Гитлер своих подданных!

— Спроси-ка, есть ли базар на селе, — сказал Ратников, увидев возле другого шалаша Машу. Она развешивала по ветвям окровавленные тряпицы — перевязывала, видать, Аполлонова, — и у него сразу же мелькнула мысль и насчет нее.

— О-о! — оживился немец. — Прекрасный базар, все можно купить. Есть куры, самогон, масло…

— А лекарства, медикаменты?

Немец несколько удивился, но, тоже увидев Машу, понятливо закивал:

— И это есть. Старый аптекарь торгует.

— Что теперь делать с ним? — озабоченно спросил шкипер. — По рукам и ногам свяжет.

Ратникова и самого мучил этот вопрос: действительно, как с ним теперь поступить?

— Может, того, а? — предложил шкипер.

— Законов не знаешь?!

— Война всему сейчас и закон, и судья…

— Анархию разводить не позволю! — резко оборвал его Ратников. — Так и запомни.

Немец почувствовал недоброе, что-то залепетал, глаза его тревожно забегали.

— Куда же с ним денешься? — сказал шкипер. — Или в самом деле отпустить его хочешь? Как пить дать заложит. Может, все-таки…

— Ну-ка, отойдем в сторонку. — Ратников поднялся и, когда они отошли за шалаш, жестко сказал: — Автомат сдай Быкову. Сейчас же!

— Да ты что? Автомат-то мой.

— Я же предупредил: дисциплина — корабельная!

— Черт с вами, лопайте! — Шкипер сунул автомат Ратникову. — Давай начистоту, старшой: не доверяешь?

— Подумай-ка: почему?

— Прошлое отбрось — не было его. Идет?

— Идет. Но ты докажи, чтобы я поверил тебе.

— Разве ты пленного взял? Или Быков?

— Герой. Тут и делать нечего было. Тебе самого себя взять труднее, чем пленного.

— Это как же? — не понял шкипер.

— В руки взять! Все эти анархистские штучки: автомат мой, может, немца того, война всему закон… и прочие вывихи — от прошлого идут. А говоришь, отбрось его. Это ты его прежде отбрось.

— Да мура ведь это, семечки…

— Говорю последний раз: дисциплина — корабельная! Время военное, и законы военные… Все!

— А ты крутой мужик. — Шкипер внимательно посмотрел на Ратникова, словно заметил в нем что-то особенное.

— Отведи пленного в шалаш, — распорядился Ратников. Он почувствовал, что шкипер вроде бы надломился в этом коротком разговоре, понял наконец, чего от него хотят. — У Быкова пистолет возьмешь. Глаз с немца не спускай, головой за него отвечаешь.

— Сделаем как надо, не беспокойся.

— Форма немецкая нужна. Сними-ка с него, не обедняет.

— Обойдется, не зима, — усмехнулся шкипер. — Значит, в село?

Форму Ратников принес Быкову.

— Прифорсись, боцман, вроде бы одного роста.

— Может, лучше шкиперу, — осторожно возразил Быков. — Языком все-таки владеет. И вообще…

— Не хочется эту шкуру напяливать? — спросил напрямик Ратников.

— Лучше бы нагишом, — признался Быков.

— Понимаю. Когда из плена бежал, на барже окунул одного. Хотел было переодеться, а душу отвернуло. Куртом звали, коллега шкипера по мучному делу. Ну, это совсем другое… А сейчас надо, боцман. На село пойдем. Шкипер для такого дела чистилище еще не прошел. Немца пускай на первый случай посторожит.

— Не смоется вместе с ним? — забеспокоился Быков.

— Думаю, нет. Кажется, кое-что понял. Да и в петлю не полезет: понимает, что фриц донесет — в плен-то он его брал. И пленный — лапша, без оружия, без формы побоится возвращаться, у них строго с этим. — Ратников подал ему автомат. — Пистолет шкиперу отдай. Машу с собой возьмем: удастся, на базар заглянет.

— Торговать-то нечем. — Быков пожал плечами.

— В чемодане у шкипера золотишко имеется: на лекарства для Аполлонова, может, обменяем.

— Откуда оно у него? — удивился Быков.

— Мучные коммерции… Если удастся, пока Маша на базар заглянет, мы с тобой посмотрим кой-чего, тропу обследуем. Может, форма на тебе как раз и сгодится… Машу вот жалко, — вздохнул Ратников, — в положении. И уж больно красива, не к месту прямо. Придется «поднарядить»…

— Что у нее с этим шкипером?

— Спас он ее когда-то. Девчат в Германию угоняли, а он ее на своей барже припрятал. Ну, а потом — известное дело… Такой зря не припрячет. А там махинации с мукой, спекуляция вместе с немецкими охранниками, оттуда и золотишко. Ее, видать, впутал.

— За что же она его так ненавидит?

— Не знаю. Только догадываюсь. Ладно, после об этом. Собираться пора. К полудню до села надо добраться.

— Слушай, старшой, чую я, не одни мы здесь, — заговорил Быков, горячась. — Думаю, старосту наши ребята на хуторе прихлопнули. Те, что прорвались у Волчьей балки. Кто же еще? Одним нельзя, надо найти их: сольемся — такое «Бородино» закатим!

— Попытаемся прощупать в селе. Может, удастся с кем связь установить.

— Эх, связал нас этот пленный по рукам, — вздохнул Быков. — Цацкайся теперь с ним.

— Нельзя было иначе. Все равно на могилу Федосеева наткнулся бы. Могила-то свежая — слепой заметит. Зато автомат у тебя появился. — Ратников поднялся, окликнул Машу. — Пора. А с двумя автоматами мы с тобой, боцман, кое-чего стоим…

Быков вел их утренним лесом. Оп шел чуть впереди уверенно: чувствовалось, дорогу к селу хорошо знает, хотя был там один-единственный раз. Иногда он приостанавливался и по каким-то приметам, понятным только ему, замечал:

— Верно идем. Скоро сосна с дуплом будет, а там — небольшой овражек. Ручеек внизу пробивается.

Лес был сплошь сосновый, старый, но такой чистый и свежий, что казалось, только недавно здесь произвели тщательную уборку. Роса еще держалась, невысокая сочная трава омывала ноги, приятно было идти по ней, жмуриться от солнца, мельтешащего между деревьями, закидывать кверху голову, забираясь взглядом по стволам гигантских сосен все выше и выше, к самому поднебесью, где, чуть приметно раскачиваясь, плыли между облаками высокие кроны.