Он внимательно следил за голым по пояс человеком, который с немецким автоматом в руке пробирался между камнями, приближаясь к могиле лейтенанта Федосеева. Вот он добрался до нее, оглядел, присев на корточки, и, озираясь по сторонам, быстро вернулся к шлюпке, где его дожидались рыжий бородатый парень с пистолетом и, что больше всего удивило Быкова и окончательно привело в недоумение, девушка.

Около часа Быков пролежал в кустах, не решаясь дать знать о себе, пока из приглушенных, доносящихся до него фраз не убедился окончательно, что незнакомцы пристали сюда случайно, где находятся — не знают и пока не решили, что делать дальше. Но, судя по всему, задерживаться надолго не собираются. Быков встревожился: уйдут и унесут все с собой. Хоть бы для Аполлонова что-нибудь достать. Самую малость. Нельзя упустить такой случай. Не могут же они не помочь… И, отбросив всякую осторожность, боясь только одного — чтобы эти люди не ушли, он потихоньку крикнул, придав как можно больше тепла своему голосу:

— Эй, землячки, здорово! С прибытием вас!

Тот, что с автоматом, рысью метнулся за валун, бородач и девушка кинулись к шлюпке.

— Да что вы? Свои же! — опять потихоньку крикнул из укрытия Быков. — Пушки-то уберите, вот чудаки!

Щелкнул пистолетный выстрел в ответ, пуля вжикнула у Быкова над самым затылком. Обозлившись, он нащупал под рукой камень, швырнул его, давая этим понять и о своей обиде, и о том, что у него нет оружия.

— Вы что, спятили?! — выкрикнул с досадой. — Шуму, черти, наделаете.

— Выходи! — Ствол автомата за валуном угрожающе шевельнулся.

— Кто вы?

— Может, сам представишься? Шкипер, не стреляй!

— Из местных, — отозвался Быков.

— Ну а мы, значит, в гости к вам. Примете?

— Если с добром.

— Со злом в гости не ходят. Берег-то чей?

— Это как поглядеть… Да убери ты автомат! — Быков увидел: ствол опустился, приглашая подойти. Вышел из кустов и уже открыто направился к шлюпке.

И пока он шел, помятый, взъерошенный, заросший недельной щетиной, осторожно ступая босыми ногами по гальке — сапоги в воде сбросил, когда плыли к берегу, спасая командира и себя, — они, все трое — Ратников, Маша и шкипер, — приглядывались к нему, прощупывали его недоверчивыми взглядами, прикидывая, чего можно ожидать от этой встречи. Об этом же думал и Быков, но больше — об Аполлонове, потому и шел к ним с открытой душой, хотя по их настороженности понял, что не принес особенной радости своим появлением.

И потом, чуть позже, когда рассказывал о том, что случилось у Волчьей балки, как пришлась взорвать в бухте тральщик, как выплыли на этот берег с уже мертвым командиром и похоронили его, Быков чувствовал, что они не очень-то и желали этой встречи с ним. Что ж, голодный сытому не ровня, в конце концов пусть сами решают, как поступать в таком положении. У него, у Быкова, нет воды и хлеба, но есть очень важный козырь — он знает берег, знает, где немцы. Однако не собирается этим воспользоваться в своих интересах. И когда у него спросили об этом, ответил:

— Пятый день здесь. Вчера дальнюю вылазку сделал. Восточнее, километрах в пяти, большое село, гарнизон человек сорок, пулеметы. Ближе к морю водохранилище, вода в село поступает. Охрану несут. Ну а западнее, должно быть, все в их руках: не знаю пока.

— Значит, и на этом берегу немцы? — усмехнулся шкипер. — От чего ушли, к тому и пришли.

— От чего ушли, не знаю, — сказал Быков, — а пришли почти в самые лапы к ним. Взяли бы чуть левее — и каюк.

— Командира-то что же, на самом виду похоронили? — спросил Ратников. — Камень приподнял сверху, а под ним — китель видно и орден. Сразу заметно: могила свежая, могут наткнуться случаем и…

— Сил не хватило подальше отнести, — ответил Быков.

— У тебя что же, все с собой? — хмыкнул шкипер, оглядывая его с головы до босых ног.

— Почти все. — Быков почувствовал насмешку, но сдержался. — Товарищ еще в шалаше лежит, радист с нашего катера.

— Не отоспался, что ли?

— Пойдем, глянешь.

— Веди, — сказал Ратников, и все четверо направились кустарником ближе к лесу.

Но Аполлонова в шалаше не оказалось.

— Он же почти не может двигаться, — всполошился Быков, заглядывая внутрь, обходя шалаш вокруг. — Аполлоша, слышь, Аполлоша, отзовись. Где ты?

— Что-то ты, кореш, темнишь, — недоверчиво сказал шкипер.

Но тут из кустов донеслось:

— Ты кого, боцман, привел?

— Свои, Аполлоша. Ребята свои пришли. Я же тебе говорил, что придут. — Быков шепнул Ратникову: — Худое, видать, подумал. Расстройство у пего произошло после торпедной атаки… То отойдет, то опять…

Аполлонов занесли в шалаш. Маша тут же принялась хлопотать возле него, напоила, осторожно промакнула кончиком косынки обожженное лицо, перетянула рану на ноге.

— В больницу бы. Нельзя ему так.

— Где она, больница, теперь? — вздохнул Быков.

— Не вижу. Ничего не вижу, ночь кругом! — метался Аполлонов. Но ласковые Машины руки успокаивали его, и он понемногу затих, повторяя в полузабытьи — Ты кою привел, боцман? Чей это берег?

— Тяжелый, очень тяжелый, — сказал Ратников, отведя Быкова в сторону. — Как же ты с ним?

— Управляюсь помаленьку. Хороший парнишка, по первому году всего служит.

Ратников в нескольких словах пояснил, как очутился здесь:

— Такая вот, браток, история… После бежал из плена на барже вместе с ними, шкипером и Машей. Тоже не очень сладко пришлось…

— Да уж куда слаще, — посочувствовал Быков. — Говоришь, до батальона морской пехоты на сторожевике плавал? Ну а я вот на ТК. Выходит, оба без кораблей теперь? Что дальше делать будем?

— Давай так: ты со своим радистом потолкуй, успокой его, насколько возможно, а я — со своими. Дело тут деликатное.

Подошел шкипер, бросил хмуро:

— Значит, говоришь, все с собой? Плюс еще этот…

— Все! — резко ответил Быков. — Не считая торпедированного немецкого транспорта. Устраивает?

— Наличность считаем! — взвинтился шкипер. — Ты что, трупы немцев собираешься вылавливать и жрать?!

— Не заводись! — оборвал его Ратников, — А ну, отойдем потолкуем. Слушай, шкипер, я о тебе лучше думал. Ты видишь, что это за ребята?

— Нахлебнички явились — вот что я вижу! Зачем нам это сдалось? А теперь еще двоих на довольствие?

— Ты догадливый парень. Разделишь же, не ошибешься, глаз у тебя верный. — Ратников хотел было все к шутке свести.

— Радист этот — смертник, сумасшедший! — ярился шкипер. — Концы вот-вот откинет. Куда с ним? Пускай своей дорогой топают, мы — своей.

— Запомни: дорога у нас одна! — Ратников крепко ухватил его за руку, повыше локтя.

— Какая же?

— К своим.

— Где они, свои-то?

— Только туда, Сашка! — повторил Ратников, выпуская его руку. — Понял?

— Слушай, немцы кругом, нас, как цыплят, переловят. Ради чего же мы смылись от них? Чтобы опять в лапы к ним? Ну нет, меня пыльным мешком не накроешь… А этого радиста на себе поволокем? Куда? Да с этими мариманами завалишься как нить дать. Они же транспорт потопили, немцы небось по всему побережью рыскают. А на них даже форма флотская, только босые. Красивое представление получается.

— Трусишь?

— Это ты брось. Не такие кинофильмы видел.

— Чего же ты хочешь?

— На барже, когда бежать собрались, о чем договаривались?

— К чему ты это?

— Вот видишь, любви не получается. Но все должно быть честно. Я хочу получить свою долю. И отвалить.

— Сволочь же ты, шкипер.

— Не пятую, а третью долю, поскольку нас все-таки трое. Почему я должен делиться с этими босяками?

— Ну знаешь! — только и сказал Ратников от изумления.

— И Машкину долю! — жестко продолжал шкипер, следя за тем, какое это произведет впечатление. — Арифметика простая: две доли нам, одну — тебе.

— Нет! — возразила Маша, подходя к ним. — Нет-нет, я не пойду с тобой! — Она встала за спиной Ратникова.

— Пойдешь. Тебе же вышку дадут, если…

— Дай-ка сюда пистолет, — сказал Ратников. — Живо!