«Роман читается с особенным настроением, когда узнаёшь историю автора. Это впечатанные в строки признание, посвящение, колыбель памяти. Воздушно, с юмором и чувственностью Лана рассказывает о любви. Найти своего человека – особенная удача. К сожалению, находятся люди, использующие других, в этом их большая ошибка – за фальшивкой всегда стоит пустота. Но любовь всё победит, залечит, и даже воскресит, если нужно. В изящном love contemporary романе можно пройтись по Парижу и виноградным полям Прованса, пока герои решают, какой же им сделать выбор».

Татьяна Рамос, литературный редактор.

«Ваниль. Поверьте, в этой книге ее достаточно, при этом в меру и с тонким вкусом. Я давно оценила авторскую кухню Ланы. С удовольствием проглотила эту историю и жду добавку».

Марина Генцарь-Осипова, писатель и наставник русскоязычных авторов, основатель сообщества «Пиши как художник».

– Блошка моя1, для чего тебе этот Париж? – руки мадам Бланше то поднимались к небу, то опускались. Она в беспокойстве прохаживалась по комнате, и, наконец, присела на кровать.

Клэр молчала и только деликатно складывала вещи в чемодан.

– Там серость, суета. И моря нет.

Клэр пожала плечами, не поворачиваясь:

– Надену шарф.

– Ты ведь и на Лазурном можешь найти работу с твоим-то опытом. Или перебраться в Марсель, до него рукой подать. Мы с отцом столько сил вложили в твое воспитание, а теперь и ты меня оставляешь, – голубые глаза мадам Бланше смотрели умоляюще, она глубоко вздохнула, подчеркивая неприязнь к столице Франции.

– Да, маман, – ласково ответила Клэр.

В комнате царил торопливый шорох. Детские портреты на стенах, пара игрушек, фотоальбомы, призы и кубки за первые места в конном спорте, фото с выпускного, на которых Клэр Бланше из воробушка год за годом превращалась в девушку, беспристрастно наблюдали за происходящим. Старинная лампа ручной работы покрылась тонкий налетом пыли. Фарфоровые подсвечники-лебеди, купленные на день рождения маман, уже не зажигались по праздникам. Старинная мебель, доставшаяся в наследство от бабушки – комод из светлого дуба и туалетный столик —сиротливо опустела. Решилась. Девочка, выросшая в родительском поместье, сосредоточенно складывала старые вещи в надежде обрести новое будущее. Пальто, шарф, джинсы. Говорят, в ноябре в Париже бывает прохладно. Крупные петли на свитере, связанном мамой, напоминали переплетенную паутину жизненных неудач. Клэр бережно положила его поверх остальных вещей.

Как я в нее попала?

– Подумаешь, с работы уволили, – продолжала мадам Бланше, – и этот… оказался… непорядочным. В жизни и не такое бывает. Но мчаться на другой конец Франции? Клэр, ма шери, опомнись! Море, воздух… От себя не убежишь.

Ее голос звучал уверенно: мама умела убеждать. Клэр выпрямилась, и ее стройная фигура напомнила восклицательный знак. Отголоски воспоминаний оживились в памяти. Да, на работе подставили. Да, не повезло в любви. И тот несчастный случай, после которого заново научилась ходить… Жизнь безразличной рукой отняла у Клэр всё.

Знакомьтесь, неудачница Клэр Бланше.

– И это увлечение – тортики печь, – мадам Бланше пустила в ход последний аргумент. – Это что, кризис тридцатилетних? Поверь, сердце мое, ты непременно разочаруешься. Разве этого хотел отец?

Клэр вздрогнула, но продолжила перебирать вещи и воспоминания в памяти. Взгляд устремился в окно: туда, где солнце недавно обнимало теплом виноградные листья.

Разве этого хотел отец? Нет.

Винодел месье Бланше хотел, чтобы семейное дело продолжали, из поколения в поколение передавали опыт и искусство виноделия. Он мечтал, чтобы дочь ухаживала за гектарами плодоносной земли, одной рукой изящно дегустируя вино, а другой – управляя трактором. «Лучше бы вместо меня родился мальчик», – бормотала про себя Клэр, каждый раз натягивая резиновые сапоги. Невезучая, но светлая. С живинкой. Как и имя.

Всё. Не. По. Правилам. Так и запишите в резюме.

Клэр набрала воздуха, поправила упавшую на лицо прядь каштановых волос и повернулась к матери. Ее оливковые глаза блестели.

– Мама, – она взяла в руки ладони матери, постаревшие, но хранящие мягкость и аромат виноградного масла. – Знаю, отец хотел для меня другого будущего. Яркого, с бокалом в руках, а не со скалкой, и чтобы рядом был породистый граф: статный, с харизмой. Но мне нужна другая жизнь: та, где нет места прохвостам. Стать виноделом – не моя судьба.

Глаза мадам Бланше не отрывались от дочери.

– Я не могу отличить бордо от божоле-нуво, не знаю, что пить с рыбой, а что – с мясом. Память о папе всегда со мной, но я не хочу притворяться той, кем не являюсь. Знаю: он мечтал увидеть меня в белом платье между виноградниками. Всем сердцем желал, чтобы вечерами перед камином я могла класть голову на сильное плечо, но, поверь, Париж подарит мне новые возможности. Надоело собирать из себя мозаику по кусочкам.

Неизвестность радовала Клэр и пугала мать. Мадам Бланше настороженно наблюдала за дочерью, внутренне уверяя себя, что через пару месяцев они вот так же будут разгружать чемоданы, когда та вернется. «Париж разбивает сердца, – думала она, – а эта девочка никогда надолго не оставалась одна».

У Клэр не было длинных ног, ухажеры не восхищались ее пышными формами: их тоже не было. Изящные черты лица, сочный небольшой рот и прямой взгляд. Каштановые волосы струились по плечам, словно лозы по согретому солнцем деревянному стволу. Наивная. Ранимая. Сахарная статуэтка на торте, напоминающая мадам Бланше в молодости. Отец говорил жене, что Клэретт – главный плод их плантаций.

– Доченька, – женщина беззвучно сложила ладони у лица и тело ее затряслось от всхлипов. Клэр обняла мать и поцеловала в лоб.:

– Мне не везет, да и не важно. У Вивиан есть квартира, помнишь? Пока поживу у нее. Я уже нашла место стажера в одной из известных кондитерских, если продержусь там, то потом многие двери откроются, – взглянув на семейное фото, с которого пятилетняя Клэр улыбалась в объятьях отца, она воодушевленно продолжила: – А с винодельней мы что-нибудь придумаем. Дядя Жак поможет, я поговорила с ним. Мы же семья. – Клэр уже небрежно бросала вещи, боясь передумать: любимая пижама с ананасами, еще одни джинсы, маленькое черное платье. Без него в столице не обойтись. – Потом устроюсь на работу и пополню банковский счет. От себя не убежишь, верно, но это шанс найти себя.

Клэр улыбнулась сквозь слезы и решительно захлопнула крышку чемодана.

В рабочем кабинете Гийома Лекомта можно насчитать восемь гвоздей. Каждый из них старательно вбит в «стену славы», как называют ее коллеги. На этой восьмерке позируют дипломы, сертификаты и грамоты, фотографии сверкают рамками и улыбками. Только одному снимку гвоздя не нашлось – он занял почетное место на рабочем столе владельца «Лекомт и Ко». Тот собственной персоной, сложив руки за спиной, неподвижно стоял у просторного окна и в задумчивости осматривал кабинет. Гийом скользил взглядом по изображениям под стеклом. Успех успешный. На одном снимке жмет руку президенту испанского концерна, на другом – открывает новый филиал международных поставок в Марселе. Взгляд перебрался с официального на личное: туда, где гвоздям не место. Любимый кадр. Двое мальчишек с одинаковыми глазами, носами и улыбками, в костюмах моряков весело щурятся в объектив. В темных глазах Гийома заиграл еле заметный огонек.