– Доктор, если представить, что не было бы Вас и Вашего предложения, то я не хотела бы жить так же дальше. Я не живу, я всё время, как в пелене, от этих таблеток и уколов, руки ноют от капельниц и катетеров. Ничего не хочется, никуда не хочется. Я как овощ. Так что давайте будем откровенны – Вы ставите на мне опыт, но этот опыт нужен, прежде всего, мне. Он, возможно, даст мне шанс жить, быть такой, как прежде…а возможно станет хуже… но мне и сейчас плохо. Так что давайте Ваши бумаги, я все подпишу.

Элизабет, не глядя в документы, подписала их. Ларсен сгреб их в ящик своего стола.

– Ну, тогда начнем.

Лизи кивнула в ответ головой.

Дни Элизабет обрели смысл: днем она старалась, как можно более точно отвечать на вопросы доктора Дарси, а вечером обдумывала то, как ответить ему на те вопросы, которые выводили её из душевного равновесия. Она даже стала носить с собой тетрадку на прием к врачу, чтобы записывать то, что надо проработать самой, прежде чем являться на прием на следующий день. Каждый прием психоанализа, проводимый доктором, словно целебный бальзам заживлял её истерзанную душу. Даже ночи, которых Элизабет так боялась после того ужаса, что она пережила, стали ожидаемыми, потому что за ночью придет утро, а с ним и прием у врача. С каждым днем она чувствовала, как ближе и ближе она становится к новой жизни.

Чаще всего Лизи очень стойко отвечала на все, даже самые неудобные вопросы, чем облегчала работу Дарси и ускоряло её. Дарси был доволен тем, как идут дела.

***

– Энни, да на тебе лица нет. Ты что танцевала всю ночь? – еще больше заводя нервы девушки, насмешливо прокричал Дарси и, все слова, что она готовила этой бессонной ночью для него, вылетели из головы. За три дня активного флирта и попыток вытащить Дарси в кино под предлогом «Док, Вам надо передохнуть и хоть немного отвлечься от работы, а то так можно и заболеть» успехом не увенчались. Эн решилась пойти на отчаянный шаг – выложить ему все о своих чувствах, как есть. Каждый день видеть его, говорить с ним и скрывать, не иметь возможности проявить свои чувства стало настоящей пыткой. Она прекрасно понимала, что в случае отказа с его стороны, ей придется уволиться из клиники накануне начала такой интересной научной практики. Сегодня она надела новое платье, чтобы добавить себе уверенности. Девушки-продавщицы в магазине уверяли, что выглядит она в нем сногсшибательно, и оно ей очень к лицу. Но теперь, услышав насмешку Ларсена, она стояла возле шкафа для верхней одежды, теребила пальчиками верхнюю пуговку своего плаща и совсем не находила в себе сил снять его. Её платье казалось ей слишком коротким, слишком ярким, слишком весенним. Ларсен подошел к ней близко, почти вплотную, нарушая все границы личного пространства. Для него это было обычным делом, за время совместной работы. Они не соблюдали дистанцию уже давно и, в этом для него было что-то доверительно-родное по отношению к Энни. Но для нее это значило совсем иное. Каждый раз и, особенно остро сейчас, она чувствовала эту близость, особое тепло, исходившее от его тела, запах его парфюма и кофе, чашку с которым он частенько держал в руке, заговаривая с ней. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух и вместе с ним его запах. Ей казалось, что вот сейчас она вдыхает его самого, возможно в последний раз испытывая единение с ним вот таким образом.

«Энни, что случилось? Тебе плохо? Тебе помочь?» – он подхватил её под локоть, почувствовал, как она вся напряжена.

«Доктор…то есть Дарси, – она терялась, путалась, лишь решительная мысль, сказать все прямо сейчас, не снимая плаща, пронеслась в её хорошенькой головке. Она не вынесет его насмешливого взгляда старшего брата, когда Дарси увидит её в этом дурацком цветастом платье, которое так нравилось ей еще утром перед выходом из дома, и ответит отказом на её чувства. Но если он ответит отказом на её чувства, ей придется уйти, уйти навсегда и никогда его больше не увидеть. Нет, так она точно не сможет. – Мне что-то нехорошо, – быстро проговорила она, – мне надо домой, док, можно я сегодня побуду дома?

– Конечно, давай я вызову такси!

–Не нужно, я сама, – прошептала Энни и, робко подняв глаза на Ларсена, выскочила из кабинета.

– Позвони, как доберешься до дома…– крикнул в след обеспокоенный Дарси, но не был уверен, что она его услышала.

Она бежала к автобусной остановке, стискивая рукой лацканы своего плаща, туго стягивая их у основания шеи, так чтобы ни один миллиметр её чудесного весеннего платья никто не увидел. Ей казалось, что быть увиденной в этом платье хуже, чем быть совсем голой.

Придя домой, Энни механически, словно будучи в оцепенении, переоделась во фланелевую пижаму, оставив платье валяться на полу в прихожей. Она забралась с ногами в глубокое кресло в гостиной и укуталась пледом, старательно укрывая им даже плечи по самую шею. Так она просидела больше часа, пока её не испугал показавшийся особенно громким и резким звонок телефона.

Ей пришлось выбраться из своего уютного убежища, оставив плед в кресле, и выйти в прихожую, чтобы ответить на звонок.

–Алло.

–Энни, это Дарси. Ты дома, как ты?

– Я отдыхаю, все нормально. Завтра все будет, как прежде, – голос Энни показался ей самой чужим, ледяным. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа Дарси, хотя и слышала, как он начал что-то торопливо и обеспокоенно говорить ей.

Повесив трубку, она собралась пойти на кухню, чтобы выпить чаю, или даже съесть чего-нибудь. Но тут её взгляд упал на платье, которое лежало на её пути.

Не выдерживая больше скопившегося в ней за прошедшие сутки напряжения, Энни сдалась. Сначала её грудь сотрясали глухие, почти беззвучные истерические рыдания. Даже слез не было, на мгновение ей стало страшно от того, что с ней происходит. Ведь такого раньше не было. Но эмоции взяли верх над разумом.

В какой-то момент она резко остановилась в своем горе, схватила ножницы из ящика на кухне, с которыми, вернувшись в прихожую, старалась причинить своему новому наряду столько же боли, сколько испытала сама. Она безжалостно, хаотично кромсала его на неравные части, множество мелких частей, таких же, на которые было разбито её сердце.

На следующий день все действительно было как бы, как и прежде. Но Энни не сумела до конца скрыть от Ларсена перемену, произошедшую с ней. А от наблюдательной Энни сложно было скрыть перемену, произошедшую в Лизи. Казалось, они поменялись местами. Лизи стала вставать раньше обычного, тщательно приводила себя в порядок, прихорашивалась и наряжалась, насколько могла позволить себе пациентка больницы. А Энни спрятала все свои чувства и переживания под белые сестринские халат и шапочку, почти не общалась с Дарси на отвлеченные от работы темы, а если он что-то спрашивал, старалась поскорее уйти.

***

Вот уже несколько недель Лизи не понимала саму себя. Она даже начала вести второй дневник – первый она вела по просьбе доктора Ларсена, а во втором писала то, что

Ларсен не должен был знать, по крайней мере, пока. Пока она не поймет себя, и его тоже.

С их первой встречи, с их первой весны прошло полтора месяца, он проводил с ней практически все свое рабочее время и частенько даже задерживался, они работали как партнеры, казалось, он так искренне интересуется ею и, конечно, тут не только врачебный и научный интерес. Лизи видела, как он улыбается ей, как нежно смотрит. Она наслаждалась теми новыми ощущениями, которые он ей дарил своим присутствием, звуком своего голоса. Голоса такого разного, сегодня серьезного, завтра чуть хриплого от простуды, а вчера полный такого искристого веселья, что ей казалось, что, задавая свои вопросы, он над ней подшучивает. Лизи становилось смешно порой от собственных мыслей о том, насколько проще до терапии была её жизнь в больнице. Уколы, таблетки и одеться потеплее, потому что без движения она все время мерзла – вот чем была ее жизнь. Теперь же так хотелось выглядеть хорошо, нет, не хорошо, а привлекательно, чтобы он смотрел на нее не как на больную, а как на девушку. В больнице, когда второй год пошел без покупки косметики и новых вещей, быть привлекательной оказалось для Элизабет очень сложной задачей. Родители были далеко, привозить подарки, обновки было некому. Зато возобновилось их общение по телефону, и встревоженный, не верящий в чудесное выздоровление дочери голос матери потихоньку стал прежним, спокойным и заботливым. Через пару дней они увидятся. Лизи стала задавать себе вопрос, который раньше для нее вообще не стоял – что будет после больницы? Хочет ли она вернуться домой? Мать постоянно твердила, что ждет её дома, что в её комнате ничего не меняли. А Лизи, такая новая, такая другая не хотела и не могла вернуться назад, в прежнюю жизнь.