Медсестра застала Лизи в той же позе со стеклянным взглядом. По своему опыту, зная, что происходит с новой подопечной, она даже не стала трогать её, дабы не спровоцировать истерику. Любое прикосновение и Лизи очнётся, но её разум будет оставаться там, в её жестоком, цепком прошлом, и она может не понять сразу, что это медсестра рядом с ней, а не один из её мучителей. И тогда Лизи может не пощадить ничего и никого вокруг, защищая себя, круша и громя больничную палату.

Энни вернулась с доктором Дарси. В такие моменты, даже имея за плечами такую разнообразную многолетнюю практику, доктор Ларсен никогда не мог спрогнозировать развитие реакции больного человека. Но зная, что Лизи попала сюда из-за насильственных действий в своем прошлом – применение медицинских мер с применением принуждения будет неверным и спровоцирует нервный взрыв. Дарси поставил свою правую руку перед глазами Лизи и громко произнес:

– Лизи, это доктор Ларсен, я сейчас щелкну пальцами, а Вы посмотрите на меня. Хорошо?

Раздался хлесткий щелчок, и Лизи заморгала. От того, что она долго сидела с открытыми недвижимыми веками, глаза мстили ей сухостью и режущими ощущениями. Из-под её часто моргающих век градом покатились слезы. Она плакала тихо-тихо. Дарси помог ей лечь на кровать и знаком дал медсестре понять, чтобы та приготовила успокоительное.

–Что это? Зачем? – вдруг вскрикнула Лизи, увидев шприц в руке у Дарси.

–Лизи, это успокоительное. Ты поспишь пару часов, тебе станет лучше.

–Нет! Во сне все повторится, я не хочу! – кричала Лизи сквозь слезы.

Один кивок головы доктора Дарси дал понять Энни, что ему нужна её помощь. Энни сильно и уверенно прижала правую руку Элизабет к койке, дав возможность Дарси сделать укол.

Элизабет тихонько вскрикнула и почти сразу затихла, видимо от неожиданной боли, которую причинила иголка. Энни осталась рядом с ней, пока не убедилась, что новая пациентка спит.

***

– И что Вы думаете, док? Она станет первой?

– Не знаю, Эн. Возможно. Мне страшно за неё. За то, чем эта пересадка может вообще закончится. Все ведь только в теории. А что, если что-то пойдет не так? Что, если я не все предусмотрел и продумал? Она так красива и молода. Вся жизнь впереди…

– Бросьте, доктор Ларсен, Вы же видели её. Она не живет. Она так долго не протянет. По мне, так лучше стать жертвой науки, чем так жить.

– Возможно, ты права. Похоже, она сама не видит для себя иного исхода. Уцепилась за это, как за последнюю соломинку. Её не переубедят никакие из вероятных побочных последствий.

– Док, лучше кандидата нам не найти! – ободряюще похлопывая по плечу Ларсена, протянула Энни.

– Да, но ты забыла, что нам нужен кто-то второй? Кто-то кто хоть как-то нам и ей подойдет.

– Не будем забегать вперед. Пока попробуем просто облегчить участь этой девочки.

Казалось, Дарси Ларсен не слышал последней фразы медсестры. Он так долго ждал подходящего кандидата для проверки своей теории на практике, так хотел скорее найти нужного человека. А теперь, стоя у окна в своем кабинете, ощутил весь груз ответственности, которую собирался на себя взять. Но оправдан ли риск?

Вспомнив Лизи, её худенькие плечики и увядающую юность, он твердо понял для себя, в отношении Лизи этот риск оправдан полностью.

Что могло ждать эту девочку? Практика психиатрии показывала, что если пациент с подобными симптомами не справился с травмой в течение первого года лечения с медикаментозной помощью и терапией, то его ждет в дальнейшем лишь прогресс заболевания, которое будет обрастать все новыми и новыми сопутствующими симптомами и проявлениями.

Что ждет Лизи? Сумасшедший дом. Если они вместе не рискнут – она уже никогда оттуда не выйдет.

– Да, риск оправдан! – произнес Ларсен вслух, сам поверив в правильность, даже гуманность того, что собирался испытать на Элизабет Нюрц.

Предстояла большая работа – нужно было детально исследовать все тонкости хрупкой психики Элизабет. Досконально проникнуть в сложный запутанный клубок её душевных нитей: всё детство, юность, отношения её родителей и её отношения с родителями, обстановка в семье и то, как Лизи чувствовала себя с каждым из членов семьи. Её взаимоотношения с окружающим миром, её индивидуальное мировосприятие. Все это должно быть досконально изучено, изъедено, а заставить человека в состоянии глубочайшей депрессии и нервного расстройства точно вспомнить и внятно передать доктору всю интересующую его информацию – непростая задачка.

После этого требовалось найти второго человека, готового пройти путь Элизабет, либо готового стать донором памяти для Элизабет. Донором мог стать и сам доктор. Но это на крайний случай. Дарси искренне надеялся найти для Лизи идеальный вариант – человека, который будет также нуждаться в трансплантологии памятного отрезка, как и Элизабет. Тогда можно будет помочь сразу двум людям, спасти две исковерканных души. Был и еще один запасной вариант – найти донора среди тех, кто обречен, но мозг, которых еще в состоянии поддерживать функцию памяти.

Дарси рассматривал еще один вариант, но его даже среди своих ближайших коллег и соратников он озвучивать не решался – Дарси предполагал взять донором человека с потерей памяти по тем или иным причинам. Отрезок памяти за необходимый период времени есть, но он пуст. То есть чистый материал, который ничем не заполнен. Провал. Пустота. Но Дарси до конца еще не выяснил, что же лучше для пациента – провал и пустота, или чужие страшные воспоминания, которые больной должен будет воспринять через какое-то время как просмотренный в прошлом кинофильм.

Но и тут была масса нюансов: Дарси Ларсен не знал, способна ли такая память вдруг восстановиться после пересадки к приемнику со здоровым организмом. И сотрутся ли также, как свои, воспоминания Элизабет после пересадки донору. Оставалось огромное количество вопросов. Но прояснить их можно было только опытным путем.

***

Вечером Дарси Ларсен пошел домой. Вызывать к себе на прием Элизабет он сегодня не стал. Все-таки, приступ имел место быть, и он не хотел его повторения. Чтобы успокоить Элизабет потребовалась бы новая порция лекарства, а Ларсен хотел как можно скорее получить новую пациентку в состоянии, в котором она будет работать максимально продуктивно, сознание которой будет свободно от химических средств. Так что ему оставалось лишь обдумывать все то, что он столько раз уже обдумал, теперь уже применительно к Лизи.

Съев дома почти безвкусный полуфабрикатный ужин, Дарси решил составить план дальнейших действий. Спешить было нельзя, теперь, когда он был почти у цели, у порога воплощения стольких лет научного труда. Но и медлить он не мог, ему хотелось сорваться, поехать в больницу, и сейчас же начать диалог с Элизабет, тщательно записывая и обдумывая каждое сказанное ею слово. Дарси Ларсен решил не терять времени на обдумывание вариантов с донором. Пусть обследование и подготовка Лизи идёт полным ходом, а как только она будет готова, он выберет для неё тот вариант, который будет доступен на тот момент. С этим решением Ларсен отправился спать и, лёжа в постели, долго представлял, как ему вручают Нобелевскую премию, как мама будет украдкой смахивать с морщинистой щеки слезу, которую спровоцирует гордость за её сына. Фантазии постепенно перемешались со сновидениями. Доктор заснул.

***

– Доброе утро, Лизи! – жизнерадостно пропела улыбающаяся Энни, открывая жалюзи и впуская ослепительные солнечные лучи в палату Элизабет. Яркий, резкий свет, хлынувший в комнату, заставил Лизи сожмурить глаза и даже прикрыться ладонью.

– Как Вам спалось? Удалось отдохнуть?

– Да, спасибо, – апатично ответила пациентка, внутренне не понимая, что за необходимость у этой медсестры так громко и весело задавать свои дурацкий вопросы.

– Отлично, – продолжала петь Энни, – тогда вставайте. После завтрака Вас ждет доктор Ларсен. У Вас будет сегодня долгая и непростая работа, так что надо подкрепиться.