– Можно почитать? – спросил Эксперт.
– Нас преследуют, будто мы что-то прячем, – ответил Юрий Васильевич с напором. – Нате! Читайте!
Он приглашающе развел ручками. Эксперт усмехнулся.
– Вы сами-то все изучили?
Юрий Васильевич качнул цыплячьей грудью под сетчатой жилеткой. Его порыв утих, и он сник, став трогательным и беспомощным.
– В молодости я остался без образования, – протянул он с печалью. – Куда было идти? На завод? В торговлю? Мне неслыханно повезло. Здесь были потрясающие люди, и мне никто, ни разу не дал понять, что я им не ровня. Чтобы разобраться в этой теории, недостаточно даже добротного высшего. Мы собрали, что смогли, для будущего. Помогли родные Небогатова…
– У Небогатова есть родные? – перебил его Эксперт. Юрий Васильевич переглянулся с горбуньей, и та подсказала с лучезарной улыбкой, преобразившей ее некрасивое лицо:
– Дочь умерла, есть внучки… они не пошли по стопам. Мария – переводчица, работала в туристической фирме, а Софья… – горбунья запнулась, – немного неблагополучная. Они рады были нам отдать эти книги… мы их перетащили, а так бы они сами до помойки несли.
XIII
Выбитый из колеи Алексей Иванович пришел в гостиницу под вечер, послонялся по коридорам, пересчитал баки для кулера, но надсадные мысли мешали ему удержаться за какое-либо занятие. Он повозился на складе, разобрал стеллаж, и, услышав крик администратора, что в кухне до сих пор не убрано, потому что некая зараза не явилась, вызвался помочь.
Он вспомнил, что Максим готовился оформиться хоть уборщиком, и подумал, что слово «зараза» относится к приятелю, перед которым Алексей Иванович чувствовал себя в долгу. Он не воротил нос от грязных работ, и поэтому, не гнушаясь бабским ремеслом, отчистил электрическую плитку, вымыл раковину и как раз драил шваброй пол, когда за его спиной кто-то охнул и, обернувшись, он увидел женщину лет сорока – очень домашнюю, в пресной православной юбке до пят, и с семейными приметами во всем облике, источавшем мягкость и доброту.
– Опоздала, – выдохнула она с некрасивой, но милой улыбкой. – У Клима поднялась температура, и я… Спасибо, но зачем, право слово… нет, это губка для посуды…
Она засучила рукава. Увидев, что он лишний, Алексей Иванович отправился к себе, но через полчаса раскрасневшаяся уборщица позвала его в подсобку, где стояли ведра с квачами, а на полках выстроились бутылки с моющими жидкостями.
– Попьем чаю, – сказала она, вытирая пот с лица. – У меня пироги с капустой. Выручили, а то стерва живьем бы съела.
Алексей Иванович ел пироги и удивлялся, что в Москве, которой его пугали, словно жупелом, незнакомые люди заботятся о нем второй день подряд. Скоро он был на «ты» со словоохотливой Яной, которая рассказывала ему, что четверо мальчишек – это банда. Что она на всем экономит и ездит на работу на велосипеде. Что свекровь, свято относящаяся к вопросам престижа, презирает ее, считая, что мать-уборщица ранит своим статусом самолюбие ее драгоценных внуков. Что она рада бы найти занятие почище, но для нее существенны близость дома и гибкий график. Что сейчас приедет ее муж, водитель. В самом деле скоро явился, покачиваясь, как канатоходец, широкоплечий здоровяк, похожий на медведя, и чуть не раздавил Алексею Ивановичу руку, представляясь: Константин. Придерживая капустные лохмотья, отправил в рот шмат пирога, громко вздохнул и потопал по делам.
Яна помыла чашки и убежала. Алексей Иванович еще поискал себе дела на виду у администраторши, но ничего не нашел и вернулся на склад. Проходя по коридору, он заметил неплотно прикрытую дверь, заглянул внутрь, и Константин с шумом вскочил, что-то закрывая мощным телом. В каморке горела настольная лампа, светилась большая лупа, пахло канифолью.
– Паяешь? – спросил Алексей Иванович, решив, что водила ремонтирует матчасть.
Константин посопел и сказал:
– Закрой дверь.
Алексей Иванович втиснулся в каморку. Константин подался к стене, разжал кулак, и в его ручище что-то блеснуло необычным светом. Подобное Алексей Иванович видел лишь вчера, когда шарил в чужой комнате, и сцена, следствием которой явились эти поиски, отозвалась в нем жгучим стыдом. На ладони Константина лежал переливчатый осколок стекла, который источал синевато-лимонные лучи, словно одиозное, несущее непокой и беду, перо жар-птицы.
– Добыл, не говори никому, – пробасил Константин. – Раньше они бракованные подвески выкидывали на помойку, их подбирали мальчишки – забавлялись. Теперь брак растирают в пыль, чтобы не попало в чужие руки. Они делают такое стекло, вернее, доводят до кондиции. Вспоминаю золотые дни, когда после института занимался наукой… это ж я, чтобы семью кормить, в водилы подался, – он беззлобно ухмыльнулся. – Мы с братом умом не вышли. Роман вместо университета стал воякой… матушка нас за людей не считает, мол, позорите покойного отца. Она-то с красным дипломом закончила, была первой студенткой на курсе, не нам чета.
Слушая самодеятельного исследователя, Алексей Иванович узнал, что фирма, владеющая гостиницей, конвертировала космические технологии в производство уникального ширпотреба, но новые хозяева держат разработки в строгом секрете. С разрешения Константина он взял драгоценный осколок и, поворачивая из стороны в сторону, залюбовался, как теплится в радужной сердцевине огонек, вправду выглядевший неземным.
Казалось, он держит в руке послание из галактических глубин.
– От рака не помогает? – спросил он наобум, но Константин только пожал плечами.
– Хочешь, узнаю до кучи, – предложил он с охотой. – Все равно к Когану послали. Я матушке не говорю, Илья Исаакович ее научной работой руководил, пророчил карьеру, а тут я нарисовался – шоферюга, семейное бесчестье. Завтра повезу комиссию, если Илья Исаакович не даст от ворот поворот. Он либерал и агитатор, но приблудных дураков не любит. Наш Роман через эту заморочку проходил, но он молчит, как партизан, и Илья Исаакович все-таки авторитетнее.
Алексей Иванович оставил Константина, вернулся в холл и исправно показался на глаза администраторше, а потом разобрал груду телевизионных пультов, прочистил клеммы и сменил батарейки, пришедшие в негодность. Он освободился вечером, и ему показалось странным обнаружить у дверей своей каморки Максима, который переступал с ноги на ногу так нервно, что в глазах Алексея Ивановича замелькали полоски на кроссовках.
Увидев приятеля, Алексей Иванович неприятно удивился, и неожиданная антипатия, которая противоречила здравому смыслу, обескуражила его простую душу, верную житейским понятиям. Ему полагалось всемерно симпатизировать Максиму, и он порылся в памяти, извлекая на свет причину. Это был кошмар, который вылез за границы сновидения, обернувшись наяву реальными, закатанными сантиметров на пять джинсами. И Алексей Иванович уже не знал, как отнестись к приказу, который вменил ему отравить приятеля снадобьем из леденцовой банки. Именно об этом приказе он с отвращением вспомнил, заметив побитый Максимов вид и блуждающие глаза, а также зафиксировав взглядом бутылку, которую Максим прятал в своем трикотажном коконе.
– Подумал, отметим, – неуверенно выдавил Максим.
– Устроился на работу? – благодушно спросил Алексей Иванович у приятеля.
Максим залопотал, что «Негасимому свету» требовался курьер, но вакансию, помурыжив соискателя, отменили, и Егор сказал, что наниматься не надо, потому что курьера не пускают за колючку.
– Там комиссия, мне водила обещал, – Алексей Иванович сделал умное лицо и поделился: – Он их везет к какому-то Когану и поговорит насчет моего рака. Лазерная терапия, лучевая терапия… тоже свечение, правда? Тут и за соломинку ухватишься.
И он усмехнулся, вспомнив сегодняшний эпизод.
– Твой хозяин меня чуть не побил, – поведал он. – Хорошо, подсобил собачник. Воры, говорит… ты с ним осторожней. Ей-богу, я ничего не крал, и в голову не приходило.
Максим махнул рукой.
