Ты здесь.

Открываешь глаза и будто умираешь.

Странно. Ты видишь, как вода разрывает шлюз, как тонут в ней коридоры, порезанные на куски кольцами рёбер. Слышишь крик из глубин. Это место – словно мёртвый левиафан, словно шрёдинбаг мироздания, такой нелепый и такой страшный. Его не может здесь быть.

Но ты не уверен.

Разве так всё должно начаться?

~

– Плоть… – шепчет Ди-Ди, – дай мне… немного плоти…

И чавкает лючками, бурлит баками.

Притворщик.

Впрочем, корабль всегда попрошайничал: то ли его прошили со сбоем, то ли сам немножко поехал, бывает такое, если обожраться нулевой субстанции и возомнить себя человеком. Забавно, да. Но иногда раздражает.

– Ты сигнал-то поймал? – спрашивает Ненетль.

– У-у-угу.

– Ну что за умница. Включай.

Ди-Ди обиженно гудит:

– Ох, не знаю… он такой слабый… почти как я…

Гю молча бьёт его ногой меж рёбер, так что стены спазмируют, а свет моргает и гаснет. Ненетль вздыхает:

– Извинись.

В сотый, наверное, раз.

Тот принимается наглаживать переборку.

– Ох, дружище, прости, я не хотел.

– Я по камерам вижу, как ты ухмыляешься! Ты не раскаялся!

Гю жмёт плечами:

– Этого не просили.

Тут вместе со светом в рубку вкрадывается ТЭК – его скафандр. Вид у него, как всегда, аморфный и пьяный, он поднимается, придерживая шлем рукавами и шатаясь пневмофигурой. Опять, видно, ползал по жральнику, воображая себя инженером.

– DIESES SCHIFF IST EINFACH UNERTRÄGLICH!1 – ворчит он.

– ¡Deja de quejarte!2 – отвечает Ненетль.

– Сигнал я усилил, если что, – вклинивается Маленький Ктулху и порхает над приборной панелью, поигрывая щупальцами и от волнения увеличивая выбросы CO₂ на полпроцента. – Но там одни помехи.

Ненетль чешет клапаны на шее.

– Включай.

Рубку заполняет белый шум, стуки и скрежет, слов нет, но суть ясна и без них. Три удара, три скрипа, три удара – и по новой. Времена менялись, а классика оставалась вечным НЗ страждущих.

– Морзянка, – кивает Ненетль. – Я так и думала.

– ЭТО SOS, – режет ТЭК.

– Снова спасаем людишек? – вибрирует Маленький Ктулху.

– Ди-Ди, ты засёк источник? – спрашивает Гю.

Корабль горделиво урчит:

– Идёт с Энцелада.

– Ха. Шутничок.

Но всем известно, что вероятность худшего даже в лучшем случае не бывает нулевой. Белоснежный шарик поначалу едва виден на фоне Сатурна, но вскоре уже проступает из льдов кольца E, как из тумана: бьющие из тигровых полос гейзеры, мятая бумага поверхности. Ди-Ди расправляет крылья, тормозя в разреженной атмосфере водяного пара, а затем потихоньку вжигает двигатели. Бедняга: он плачет всем корпусом, когда плоть утекает из его баков.

На юге рытвин Аль-Медина лежит подгнившая туша станции, издохшей на краю монструозной скважины. Диаметр – где-то под сотню м, глубина – на пару нулей больше. Буровая установка нависает над ней, растопырив лапы шарошек. Свет фонарей скользит по устью пропасти, слепит белизной льда. Ди-Ди спускается медленно, сканируя пространство под собой и жалобно вибрируя. Здесь не должно быть ни людей, ни исправного оборудования: комплекс бросили лет пять назад, после аварии. Но так бывает. Все помнят Марс и заброшки на Палладе. Хотя обычно станции не оживают годы спустя.

– Прибыли, – говорит Ди-Ди, шмыгая воздушными фильтрами. – Погодка под настроение: за бортом минус сто девяносто три, снег, замёрзший метан, ацетилен. Почти как в Оймяконе, где меня растили.

Маленький Ктулху шлёпает по стене щупальцем.

– А я в погребе рос. Нелегально.

– Это грустно.

– Вон там, – указывает Ненетль. – На что похоже?

– НА КУЧУ СНЕГА?

– На буй, – кивает Гю. – Скорее всего.

Снаружи и правда паршиво. Снега скопилось порядком, так что они с Ненетль сразу топнут по грудь. Маленький Ктулху летит выше, поджав щупальца, а ТЭК в иллюминаторе машет им всем рукавом. Ни звёзд, ни Сатурна отсюда уже не видно.

Аварийный гидроакустический буй сгнил и промёрз одновременно. Металлические конструкции стали хрупкими, как стекло, плоть покрылась сизыми пятнами. Ненетль морщится, смахивая снег:

– Ай-й-й, mierda3.

– Все такими будем, – смеётся Гю.

Он взбирается на платформу поплавка, чтобы добраться до торчащих, как ножи, антенн. Ладони погружаются в мягкую, прелую, трупно-скользкую массу. Минус двести не проблема, плоть не замерзает и при абсолютном нуле. Тем более что наверху ещё теплится РИТЭГ и шумит, работая, биомодуль – стандартная пара для экстремальных условий. Гю выпускает из ладоней сотни тонких жгутиков, налаживая связь.

«Слышишь меня?»

Разум у модуля слабый и грустный, он соскучился по техническому обслуживанию и давно не ел, но мыслеформами всё же сыплет:

«ОНО/ДА/УДОВЛЕТВОРЕНИЕ/ПРИВЕТСТВИЕ».

«Как ты?» – думает Гю.

«ОДНО/НЕТ/НЕДОСТАТОК/ПЛОТЬ».

«Понимаю, дружище. Тебе одиноко. Я попробую помочь, но сперва ты помоги мне. Расскажи о сигнале бедствия».

«УДОВЛЕТВОРЕНИЕ/ДА/ДОВЕРИЕ/ДАННЫЕ».

– Что узнал? – спрашивает Ненетль, когда Гю в обнимку с извлечённым биомодулем спускается вниз. Её лицо, припорошённое снегом, тут же кривится. – Тебе сколько раз Диспетчер говорила о чужой собственности?

– Он грустил, – отвечает Гю.

– Dios, ¿por qué?4

Маленький Ктулху спешит на помощь:

– Это я, капитан! Я его попросил!

– Да, да.

– Так что там в итоге? – врывается в общую сеть Ди-Ди. – Какая-то ошибка? Возвращаемся к патрулю?

– Нет, – говорит Гю. – Сперва поплаваем.

Конструкты – так их всех называли. Девяносто процентов плоти, ещё десять – полимеры и полумеры, с которыми разум вгоняется в безопасные рамки. Далеко не роботы, близко не люди: не вполне, в общем, понятно кто. Растут миллионами в коконах Комбината – кто на Земле, кто на Марсе, в каждом уголке Системы: иногда для учёных, всё чаще для военных, совсем редко – для безутешных родственников, как куклы на замену. Вшитые паттерны, произвольная форма. Из нулевой субстанции можно вылепить что угодно.

– Внимание, – говорит Ненетль. – Диспетчер на связи.

ТЭК уползает под кресло пилота.

– Я УМЕР, ЕСЛИ ЧТО.

– Слабак, – хмыкает Гю.

– Что ж, куколки мои, – звучит голос из динамиков. – Рада, что вы уже на месте и даже не впутались ни во что по дороге. НКО «СПАСЕНИЕ» рукоплещет вам. Я почти серьёзно. – Она смеётся. – А теперь к делу. Данные с аварийного буя я изучила. Если сигнал действительно идёт с «Тефиды», то это какая-то, прямо скажем, хрень. Сколько лет прошло? Шесть?

– Пять, – говорит Гю.

– Пять. Немногим лучше.

Ненетль откашливается:

– Может, рифтеры решили чем-то поживиться?

– Не удивлюсь, – отвечает Диспетчер. – Диггеры, сталкеры, рифтеры. Прочие любители проникнуть туда, куда проникать запрещено и опасно. Вопрос только: как? Судя по данным с буя, на «Тефиду» никто не погружался. – Она вздыхает. – Y no me gusta5.

– MIR AUCH6, – не выдерживает ТЭК.

Диспетчер смеётся.

– А вот и наш нелегальный скаф. Заявку на утиль я подписала.

– У-У-У.

– Гю, ты больше никого не подобрал?

– Ни в коем случае.

– У нас нет спецоборудования, – торопливо вставляет Ненетль. – Не уверена, что потянем погружение.

– Знаю, – отвечает Диспетчер. – И всё-таки попробуйте. Другую команду я уже вызвала, но им лететь почти неделю. За это время помрут даже самые стойкие, если там вообще кто-то есть. И я уж совсем молчу о том, что наши кураторы из ООН очень взволнованы, что их табличка закрытых случаев до сих пор не закрыта.