В приемной две машинистки, пулеметной дробью, то и дело обгоняя друг друга, уже отстукивали большой акт о пробной газоподаче. Его должно было украсить множество представительных подписей. Толпа «представительных шляп» только-только начала редеть, только поубавился номенклатурный шлейф автомашин за оградой – от «ЗИС-100» до «Бобиков» (доживавших свой век американских «Доджей») – шлейф очень четко вырисовывавший ставшую смутноватой в диспетчерской «шляпную субординацию» – как нагрянула новая весть. Она взволновала всех, и шлейф автомашин за оградой газораспределительной станции снова завертелся, распрямился и вырос чуть ли не вдвое…

В связи с приближением Октябрьских праздников, регулярную газоподачу решено было начать не позже 5 ноября. Решили «на верхах» – а нам надлежало обеспечить выполнение…

В большом зале станции, на втором этаже ее, где недавно резались в биллиард шоферы, в зале, который не был окрещен проект актом и все еще имел неясное предназначение (одни говорили, что здесь будет лаборатория, другие – красный уголок, третьи – бухгалтерия), собралось большое совещание. Высказывались все – строители, монтажники, эксплуатационники. Два раза говорил и начальник станции. Этот человек умел как следует вибрировать голосовыми связками. Говорил уверенно, с внушительными паузами, с разнообразным набором интонаций – в общем, владел всем «антуражем» штатного по сути – говоруна на собраниях. А говорилось совершенно пустое: «ответственная задача», «коллективу нужно отмобилизоваться», «каждый должен быть на своем посту» – и прочее. Сколько у нас развелось таких мастеров пустопорожних речей! Меня всегда удивляет и ненужное терпение собрания, и бесцеремонность подобных ораторов, которых ни разу, видать, не смущает мысль, что у людей душа томится и уши вянут от их филиппиков.

Председательствовала же «Главная шляпа», а ей терпенья было не занимать. Главный представитель, казалось, готов был слушать сколько угодно и о чем угодно, лишь бы не прервать оратора. Может он просто забыл, что в отличие от других совещаний, здесь все не кончается речами и протоколом, а ждет еще настоящее дело, производство.

…Казалось все наболевшие вопросы за весь период строительства люди собрались решить на этом совещании! Говорили о качестве электродов и нехватке людей, о незаконченных переходах через реки и овраги и неопрессованных участках, о рентгеноскопии сварочных швов и участках без связи.

У бедняги «Главной шляпы», вероятно, голова шла кругом. Он почти каждому, под занавес, задавал вопрос: «Так вы готовы будете к газоподаче 5 ноября?». И каждый раз следовали замысловатые длинные ответы, из которых вытекало, что не от него, мол, зависит дело, что он не менее подготовлен, чем соседи, по… Иван кивал на Петра, Петр под шумиху требовал людей, а Иван механизмы. Тут были доля перестраховки и желание не обнаружить свои огрехи, стремление показать всю сложность руководства вверенным участком и попытки сорвать под горячую руку недостающее; было щегольство терминологией, демонстрация знания дела и инстинктное противление вмешательству «некомпетентных шляп». Одним словом, были все страсти человеческие, а не было лишь ясности, которую так жаждала «Главная шляпа».

Представителю Ленсовета и впрямь нелегко было с наскоку разобраться во всех инженерно-строительных перипетиях, отсеять второстепенное, выделить главное, насущное для: «задействования газопровода». А между тем сланцегазовый завод, главный газопоставщик уже наступал на пятки, бил во все колокола, рапортовал о своей готовности, о технологии, которая уже «запущена» и прерывать – «гибели подобно»… Все это было сущей правдой, и, сидя в президиуме в середине стола с красной скатертью, «Главная шляпа» взялась за голову руками. Он, может, минуту другую хотел передохнуть от ораторов. Но вдруг, лицо его осветилось надеждой. Он порывисто привстал, кого-то поискал глазами в зале.

На подоконнике, забившись в дальний угол, сидел «Реглан». (Мне все еще недосуг был узнать его имя, отчество, фамилию). Как ни в чем не бывало, он жевал свой сухой батон и одновременно просматривал скомканную газету, в которой завернут был батон.

– А как ваше мнение? – обратившись к «Реглану» и не обращая внимания на оратора, спросила «Главная шляпа».

Не спеша завернув недогрызенный батон обратно в газету и запихнув сверток в карман, «Реглан» вытащил из другого кармана свой блокнот.

– Здесь у меня двенадцать пунктов. Самое необходимое, что надо срочно сделать и газоподачу городу можно будет начать. Скажу только о главном. Неиспытанный участок, поскольку он головной и короткий, можно будет испытать одновременно с работой газопровода. В случае разрыва трубы на испытываемом участке, емкости газопровода хватит на двадцать восемь – тридцать часов газоподачи городу. За это время аварийные бригады три раза смогут поспеть с ликвидацией разрыва. Что касается недостающих участков связи – я тоже подсчитал. Нужно у воинской части одолжить десять катушек полевого кабеля и столько же аппаратов. О прочих подробностях я могу составить докладную записку пусковой комиссии.

«Главная шляпа» удовлетворенно кивала головой, точно учитель во время блестящего ответа на экзамене любимого ученика. Он, видно, не зря был здесь «Главной шляпой», если нашелся, и тут же обратился к собранию.

– Предлагаю (последовало имя, отчество) включить в пусковую комиссию. На правах моего референта, или даже заместителя.

Раздались возгласы «Правильно!», «Давно пора бы!» и даже – «Как можно было вначале не включить!».

А «Реглан» уже сидел на подоконнике и дожевывал свой батон.

* * *

Недавно, читая газету, я задержался на сообщении о присвоении звания Героя социалистического труда заместителя Министра Газовой промышленности СССР. «Ба, жив курилка!» – подумал я, обратив внимание на фамилию, имя-отчество моего старого знакомого «Реглана». Чтоб убедиться окончательно, я позвонил Слугину. Он теперь жил и работал в Москве. «Да, он, конечно! И как вы еще могли усомниться? Помните, много лет назад, когда вы спросили о нем – что он делает на строительной площадке? Я вам еще тогда ответил – «голова, хозяин». А что, – разве не так? Мы ему сейчас как раз приветственный адрес сочиняем; может, заедете, подпишитесь? А, впрочем, я заскочу к Вам на своей машине!..

Слугин сделал чувствительный нажим на слове «своей». Хотя ему по рангу полагалась теперь ведомственная, «персональная» машина, он предпочитал ездить на своей, личной: «самому себе быть шофером». Слугин, помнится, даже теоретизировал на этот счет, подводил некое психологическое обоснование. И как окончательный резон обычно добавлял: «В Америке нет ни персональных машин, ни персональных шоферов! Все деловые люди сами рулят на своих собственных машинах».

Я с нетерпением ждал приезда Слугина с приветственным адресом заместителю министра.

В пустынном городском парке, перед знаменитым на весь город трехсотлетним дубом, я сидел и горько рыдал. Финал моего многолетнего детдомовского существования был печальным и безысходным. Все мои кореша-детдомовцы подали документы в техникум, были включены в список допущенных к экзаменам и вскоре должны были стать студентами, только я – из-за какого-то глупо записанного года рождения – лишился этой давно лелеемой радости.

Ощущение, что со мной случилась непоправимая беда, не оставляло меня с той минуты, когда блондинистая, рыхлотелая секретарша сообщила мне об этом и коротким ленивым взглядом откровенно осудила мою бледность и низкорослость, застиранную сатиновую – когда-то синего цвета – косоворотку и протертые коленями, вдрызг пропылившиеся, и в пятнах брюки из «чертовой кожи». Они, брюки эти, запечатлели на себе длинные летние месяцы моей голкиперской страды. Не щадя ни их, ни собственное тело, я на площади Свободы самоотверженно грохался на землю, чтоб брать мячи противника, подобно снарядам, летевшим в ворота нашей детдомовской футбольной команды. Брюки были единственными у меня, как и тело мое, но беречь мне надлежало не их, а честь родной футбольной команды, а честь, как известно, требует жертв. Но секретарша не желала проникать в глубину явлений, не утомляла свое воображение, удерживая его на их поверхности. Она видела замусоленные брюки, а не героя футбольных баталий.