Именно на «отрыжкинских» концертах, играя с «Наивом» и «Ва-Банкомъ», «Чин-Чин» и «Шуудан», «Клиникой» и «Ногу Свело» мы смогли впервые завоевать кое-какую публику. В то время панков было много, (буквально через несколько лет, в 93–94-м вся имевшаяся туса куда-то исчезла, а на ее место никто не пришел), все они с радостью посещали мероприятия в «Отрыжке». Мы обрели немало друзей среди первых фэнов, многие из которых оставались с нами достаточно долгое время, а кое с кем я иногда встречаюсь до сих пор. Один из них – чувак по кличке Август. Теперь это вечно пьяный чел у «Зиг Зага», который, пребывая в особенную жопу, прекращает членораздельно использовать русский язык. Многие из вас могли видеть его там.
Телефон и Ящик, два моих друга-приятеля с тех самых пор, прошли (частично) через легкое увлечение бритоголовой темой, без особых наци-заебов, впрочем, а также наркотемой, хулиганизмом, приобрели проблемы с законностью, и до сих пор остаются преданными фэнами панк-музыки.
«Отрыжка» очень быстро стала культовым местом. Немудрено, впрочем, тогда это было единственное заведение подобного сорта. Концерты там собирали большое количество людей. Закончилось все крайне грустно. Во время одной из закрытых вечеринок, средь бела дня, в кафе попыталась вторгнуться пара алтуфьевских отморозков-урелов. Лелик Поляков, стоявший на дверях своего клуба, принял на себя их первый наезд, закончившийся смертельным ударом ножом. Леху хоронили на Ваганьковском кладбище, при огромном скоплении рок-н-ролльного народа. «Отрадное» закрылось, проработав со дня первого концерта до трагедии около полугода.
А в наш подвал тем временем въехал почти весь цвет московского андеграунда. Рок-лабораторцы, прослышав о том, что у «пионеров с Кутузовского» есть такая роскошная маза, принялась пристраивать к нам свои группы.
Наш аппарат постоянно ломался, и в принципе был хилым и говняным. Мы нуждались в нормальном оборудовании для базы, а у «Наива» был лабораторский аппарат. Таким образом, в декабре 1991-го они уже репетировали у нас. «Ногу Свело» тоже были здесь, (лаборатория навязала нам и их тоже до кучи). Также иногда к нам приезжали «Ва-Банкъ». Мы были только рады. На том этапе нам необходимо было быть в тусе, причем быть в тусе на равных, быть чем-то полезными. Как бы то ни было, мы все равно оставались тинейджерами, и добиться серьезного отношения к нам со стороны бывалых олдарей (а таковыми нам казались тогда все те, кто играл больше года) было сложно.
Проще всего было дружить с Наивовцами. Майк Полещук (R.I.P.) барабанщик «Наива», казался самым компанейским челом, с ним было легко, намного легче, нежели, например, с Русланом Ступиным. Майк знал всех, и все знали его. Он был не только барабанщиком, но еще и очень способным электриком и техником. Он отлично отстроил завезенный аппарат, переделал всю электросистему в подвале. Майк производил впечатление крайне милого парня, своего в любой тусе, веселого и всегда готового подогреть и подогреться. К сожалению, чем дальше, его постоянная готовность подогреться, чаще всего за чужой счет, стала все более и более осложнять общение с ним. Майк дружил с абсолютно разными людьми. Кислотный Герман из «Матросской Тишины» и мощные байкеры «Хирурга», авангардные художники и первые сквоттеры, олдовые московские панки типа Жабера и Саша Скляр – все ходили в Мишиных приятелях. Стусовавшись на первых порах именно с ним, мы также начали вылезать в «свет». Миша всегда знал, где и когда проводятся концерты, и всегда имел мазу проходить по гест-листу и затягивать вовнутрь и нас тоже. На один из таких концертов (в ДК МЭИ на «Авиамоторной») мы как-то с ним и отправились вдвоем. Играли «Матросская Тишина», «Дети Кеннеди» и еще какой-то стафф из тогдашних. По окончании вся туса вывалила наружу и оказалась в плотном кольце очень организованного и серьезного отряда гопоты. Не произнося ни слова, эти мощные парни проводили всю неформальную толпу (тут же сгруппировавшуюся) до входа в метро «Авиамоторная». Так и не поняв, что же им было нужно, мы все, рассосавшись по двум вагонам подошедшего поезда, отправились в сторону станции «Площадь Ильича». Не успев въехать на платформу станции, мы со всей трагичностью врубились, что попали в западню, равной которой по подлости и идеальной организации никто из нас не знал. Как только поезд въехал на платформу (наши несколько вагонов располагались в голове состава), в стекла полетели тяжелые предметы, а на самой платформе обнаружился не то что отряд – вся станция была заполнена крайне агрессивными, орущими «Гопня, вперед!» и бегущими к нашим вагонам крепкими челами разных возрастов.
Их на самом деле было очень много, намного больше, чем нас (среди нас к тому же было немало телок). Несколько сотен, я думаю. Их тактика была абсолютно беспроигрышна – нам просто некуда было деваться, а им оставалось только ворваться одновременно во все четыре двери метровагона и завалить всех за те три минуты, что поезд идет до следующей станции. Мутант-машинист, вместо того, чтобы сориентироваться по ситуации, по-прежнему притормаживал ход поезда, мы должны были вот-вот остановиться, и каждый понимал, что будет с нами в следующую после полной остановки секунду. Телки визжали в ужасе, никто не знал, что делать. Какой-то чел крикнул: «Держите двери!» – и сам метнулся к ближайшим. Люди кинулись к дверям, в один момент они были заблокированы, но все-таки одна пара дверей открылась.
В них тут же хлынула обезумевшая масса упырей, однако напор их был ограничен, эти уроды даже организовали легкий затор-давку, мешая друг другу просочиться в вагон. И в эту секунду, телка, которая стояла рядом со мной (мы находились весьма недалеко от злополучных дверей), уставившись на некоего чела в кожаной шляпе и длинном кожаном плаще, проговорила: «У него пистолет!» Наличие ганов в частном пользовании тогда было редким явлением, обладателем пистолета по тогдашним понятиям мог быть либо мент, либо крутейший бандюган. Чувак же не был похож ни на первого, ни на второго. Такой, типа неформал неопределенной ориентации, да еще и олдарь, лет 28–30.
Так или иначе, чел вытащил свою «дуру» (не особо, впрочем, ее запаливая) и двинулся вперед. Мне было не очень хорошо видно, что же произошло дальше, однако успевшие вдавиться в вагон упыри оказались снова на платформе, с нашим «оруженосцем» из поезда вышли еще пара таких же странных чуваков. Состоялся краткий спич. Все это время мы держали двери, но уже для того, чтобы они не закрылись, и наши спасители могли войти назад. При этом мудацкий машинист долдонил по радио свое идиотское «отпустите двери». В итоге они до чего-то договорились, «кожаные плащи» вошли назад, двери были отпущены, поезд тронулся. Как говорят, все массовые скопления молодежи, особенно неформальной, в те времена так или иначе контролировались госбезопасностью. Быть может, «кожаные плащи» были нашими кураторами, случайно попавшими в переделку вместе с «клиентами»?
Вообще, попасть с Майком в ситуацию «хэлп», ситуацию «SOS», было несложно. Миша курил ганджубас и постоянно имел при себе палево.
Как и все «Наивы», он был жирнейшим образом прикинут. Парни имели все, о чем не мог даже мечтать самый продвинутый панк-модник столицы. Макс Кочетков, басист, вернувшись из Штатов после выхода там «Swith Blade knive», привез группе до хуя фирменного панк-стаффа. Чуваки ходили в «родных» (а не рок-лабораторских, как мы все тогда) панк-майках; отлично пошитых, неубиваемых «косых» куртках в нашивах. «Косая», в отличие от ситуации, сложившейся на рынке кожаных изделий через несколько лет, в 91-м году была не просто одеждой. Это был отличительный знак, символ, крайне дефицитный предмет. В России их тогда не пошивали, это можно было купить только за границей. Также у них были «родные», американские «Dr.Martens», настоящие кеды «Converse», которые носились летом. В плане музыкального экьюпмента парни также были экипированы по полной. Макс играл на красном Kramer bass, а у Ступаря был мощнейший Charvel с сытнейшим металлическим звуком.
