— Рэй? — убрав платиновую прядь за ухо, позвала Настя. — Да это же так, к слову пришлось, ты чего побледнел? Я же только вот о чём, ты сказал, что спасшая тебя девушка, она наполовину дух. Вот это тебя не беспокоит?

Рэй пожал плечами, уточнив, в чём может быть причина беспокойства?

— Со здешней нечистью не до шуток, — ткнул бутербродом Ярослав. — Это я вострушку вон за баней оставил, поскольку она не вредитель и даже более опасную нечисть отваживает. Но поди разбери, что у нее в башке! Одному лешему известно, как навные твари живут и о чём думают, а уж обхитрить такого простака, как ты, им только на разминку. Ты сказал, она поселилась в твоем сердце. Это, блин, мне кажется, не шутки. Не боишься, что она тобой, ну, питается?

— До сих пор не боялся!.. — отчаянно запивая кислым молоком застрявший в горле сыр, ответил Рэй.

Крупа, пареные овощи, навоз, дым, человеческий пот и гадкий запах псины — всё это нес вечерний ветерок, что веял со стороны деревни. Сольвейг гуляла по окрестным полям, когда на прилесок уже опустились крепкие сумерки, наконец-то прогнав ржавчину летнего заката, отсветы которого, казалось, забрались даже под ее хламиду. Небо темнело, скатываясь в ночь, и она уже собиралась отправиться в лес, чтобы подыскать удобное место для сна.

Душонка ее героя всё еще была блеклой и невзрачной, однако после того как попавший под руку Амадей на протяжении трех недель откармливал беглеца, свечку его души уже не задуть случайным ветерком. Всё-таки в здоровом теле и душа крепче сидит. Духом, следует признать, ее герой и так был неслаб, так что теперь часть сил смогла восстановить и она. Сольвейг была уверена, что теперь-то ни тощий ырка, что скитается ночами по полям, ни неша, вон, затаившийся в колючем кустарнике, ни залетный горемыка уже не представляют для нее угрозы. Она сжала ладонь, чувствуя, что, коль обернется лисой, своей истинной формой, сможет потягаться силами и с шишкуном. Проверять последнее предположение ей, однако, не хотелось — уж очень ловкие гады.

«Всё-таки вовремя мы уехали из Стяготы», — подумалось ей. Амадей явно подозревал о ней нехорошее, хоть и не подавал виду. Поди, наговорил Рэю всяких своих подозрений. А Рэй, на зло, сдружился с этим повесой. И вот как этому доверчивому чурбану объяснишь, что ее-то лисьи чувства прямо дыбом вставали, стоило ей оказаться поблизости от этого Амадея. Снаружи — белый красавчик с гладким лицом и зелеными глазами-миндаликами, точно свежая листва. А как в них поглядишь, так мороз и смертный ужас за душу хватают! Хотелось бы надеяться, что это чудище сюда не заявится. И чего ему, вообще, Рэй так приглянулся? И денег не жалел, и прям с утра до ночи не отходил от него!

И тут Сольвейг задумалась странной мыслью, не бог весть откуда взявшейся: «Хм, а Рэй вот — тоже красавчик?» С какой такой радости эта Настя так по нему истосковалась, что аж на шее у него повисла? В груди отчего-то затеснило. Нет, вовсе не ревновала она, было тут другое, впрочем, совсем непростое, о чём в двух словах не расскажешь.

Ветерок вновь пролетел мимо, донеся знакомый запах. Тонкий свист вдали подтвердил предположение. «И куда этот чурбан побрел на ночь глядя?!»

Герой тихонько позвал ее по имени, шагая через бескрайнее поле, шелестящее густыми колосьями ячменя, точно шкурой неведомого зверя.

— Собака я тебе, что ли — на свист меня подзывать? — огрызнулась Сольвейг, тенью возникнув из полумрака. Она сразу схватила героя за запястье, волоча назад, к деревне.

— Прости, — улыбнулся он, радуясь тому, что всё-таки видит ее перед собой овеществленной. Девушка-лиса оставалась столь таинственной, что предположение Ярослава о не совсем здоровом рассудке героя оставило в том глубокие сомнения.

— Знаешь, как опасно ходить ночью по засеянному полю? Велес сбережет, лишь полуночницу тут встретишь. Эта на неделю вперед набьет голову кошмарами, но отпустит, — с показной строгостью отчитывала Сольвейг, а краешком глаза пыталась разглядеть: красавчик или нет? — Но то — полуночница. А вот ырка и живьем задрать может!

— Но ты ведь рядом.

— Ха, зря надеешься, что спасать побегу! А ырка так и вовсе вмиг брюхо располосует, и премудрая лиса не поспеет. А… — остановилась она, недоверчиво глянув на героя, — чем пахнет?

Тот протянул отрезок ткани, внутри которого был собран небольшой ужин.

— Яблоки еще не созрели, а маринованных не нашел. Но, вот, собрал тебе кое-что.

— Ну ты точно меня за собаку держишь. Я и сама могу прокормиться. И к сведению, я терпеть не могу приготовленное мясо.

— И с каких это пор?

— С таких.

— У Амадея уплетала, что на тебя по два котелка готовили!

— Бесишь.

— Да что не так? Для тебя ведь старался.

— А я просила? Нечего со мной носиться, постарше тебя буду.

Они вышли из черного поля, ступив на дорогу под затянутым рваными тучками небом. Лисица толкнула его в спину, велев уматывать. «Нет, — твердо решила она, — не красавчик».

Герой тоскливо глянул на белый узелок, оставшийся в руках:

— Спокойной ночи, Соль. Завтра снова зайду.

— Угрожаешь мне? — усмехнулась она, шагнув назад и растворившись среди мрачных колосьев.

Герой направился к черным избам засыпающей деревни. Сегодня он останется ночевать у Ярослава, который за сдержанную плату гостит в доме одинокой старушки. Той сталось без разницы, герои они или нет, до тех пор, пока исправно вносят плату за постой. Рэй держал узелок на одном пальце, перекинув через плечо, то и дело поправляя непослушную рваную рубаху, которая никак не держалась.

«Завтра поищу нормальную одежду. Или просто эту зашить?» — выдохнул он, желая отвлечься от последнего разговора. После встречи с Алекто, которая порешила едва явившегося героя, у Рэя были деньги на то, чтобы исправить внешний вид — целых пять серебряных палочек. По двадцать-то алтынов за каждую, почитай, сотня выходит. Однако растрачивать геройский кошель, полученный ценой жизни товарища, настроения не было вовсе. И Рэй решил, что воспользуется им тогда, когда деньги потребуются именно для ремесла, а не привольной жизни.

А вот от того, как Сольвейг только что несправедливо его прогнала, прямо тоска схватила за душу. Отчего-то оказалось обидным, что несмотря на путь, который они проделали вместе, та оставалась всё так же далека. «Впрочем, быть привязанной к бездарному герою, наверное, та еще скука», — подумал он, решив не беспокоить лисицу без надобности.

Он прошел битой глиняной дорогой мимо еще нескольких домиков, приметив вдалеке тот, в котором квартировал Ярослав. Там же были брошены рюкзак с дневником и лук.

Проходя мимо следующей избы, он остановил взгляд на забавном тощем деревце: без листьев, ветки совсем редкие, но длинные. Оно склонилось низко над избой, в оконце которой блестела одинокая лучина. Казалось, долговязые ветви дерева так и опираются на крышу. Подпнув камушек, Рэй снова с тоской выдохнул.

Герой бы так и прошел мимо, если б в эту секунду, в ответ на цокнувшую в ночной тиши гальку, дерево вдруг не разогнулось, не распрямилось во всю высоту! Ствол так и взмыл в воздух, отпрянув от дома. Сердце словно инеем прихватило. Герой остолбенел, пытаясь опознать черное существо, почти неразличимое на фоне предночного неба. Стоило чудищу повернуть голову, как тело будто пробрало электрическим током: высоко над крышей светилась тусклыми фонарями пара круглых, тёмно-желтых глаз!

Столкнувшись с ними, зрение героя содрогнулось; в ушах зазвенело; какая-то потусторонняя сила против воли заставила отвернуться от жутких немигающих зениц. Из глотки чудища вывалился не рык, а звонкое постукивание сухих деревяшек, которым заклало уши! Сердце зашлось, ноги ослабли и попятились сами собой, независимо от хозяина.

— Со… — хотел выкрикнуть он, однако остановил себя.

Высоченная, до смерти худая человекоподобная структура, собранная из длинных балок, развернулась и подняла колено. В один шаг чудище перешагнуло улицу, и немигающие желтые кругляши вытаращились на героя.