Из дубовых из досо́к — твой последний закуток.

После слов тишина. А герой в секундной потусторонней вспышке отчетливо увидел со стороны свое тело с побледневшей до снега кожей, которое, под сенью низких облаков, засыпают лопатами мерзлой земли.

И пусть лютая бесовщина одолевала рассудок, он нутром почувствовал, что нельзя поддаваться сводящему с ума ужасу.

— Не веря, не зная, — усмехнулась вдруг старуха, — погибели пламя. Мясо сгорит, а кости истлеют. Заплутаешь — не вернешься.

По какой-то причине в этих бессмысленных речах вдруг промелькнуло далекое значение. А старуха замолкла.

— Знать, — промолвил Рэй, отступая на шаг, — мне нужны знания.

— Эх, три, четыре, пять — бабушка гадает, всё одно опять! Пять горошинок, пять росточков. Молодые, а все умерли, зачахли, завяли. Не такая тебе сказка нужна!

Рэй сосредоточился. Не найдя места, он присел на колени, выпрямился. Голос его вдруг обрел самостоятельность и начал рассказ независимо от воли хозяина. Рассказ о герое из другого мира. О тёмном хищнике с двумя хвостами, что приходит по ночам. О раненых людях. О том, что ему, герою, нужна помощь.

Рэй завершил. Сокровенное безмолвие тянулось несколько минут, тело старухи так и не шевельнулось под желтым светом лучины, которая вовсе не истлевала со временем. И карга заговорила:

— Ох, и мертвой водой окропить — плоть и кости срастаются, живой водой окропить — сам мертвец оживает. Кости разгрызет, мясо прожует, нет, нет.

— Что это значит?

— Сивка-бурка, вещая каурка. Вперед бежит — копытцем по облаку стучит. Лиса за лошадку! — усмехнулась она, и присовокупила лихо: — Скакун за добычу! Хороша ль тебе сказка?

Герой с силой втянул воздуха в легкие, что болели от нехватки кислорода, отчаянно стремясь понять значение безумных повестей старухи.

— Слепая! Слепая старуха. Хи-хи, ха-ха. Что она видит? Что понимает? Чего ей желать?

— Ты что-то хочешь взамен? Помоги, расскажи, как справиться со зверем!

— Не зверь. Не бес, не див, не бука! Дитя. Потерявшееся и обездоленное. Найденное и опять оставленное. Дитя Святобора. Как одиноко! Как страдает! Найти б ей дом. Найти бы ей дом…

Рэй от отчаяния сжал кулаки:

— Что это значит? Я не понимаю!

— Хвостом след устилает, долы и горы меж ног пропускает. Из такой старой сказки. Из такой старой! А всё опять, всё по новой. Не уморишь, коль и пожелаешь, ни стрела, ни копье не нагонят. А она-то окропит дождливую землю. Уж ей-то! Кровь не вперво́й на вкус придется. Любимая дочка владыки лесов. Тяжелая ноша. Сколько путей, сколько дорог? Найти б ей дом. Куда ж ей податься? Ко свету ли, ко тьме ли? Куда сам пойдешь?

Рэй молчал, неспособный уловить струны разума в этих запутанных безумием речах. Эх, знал бы он, что эта-то старуха слов на ветер не бросает, и спустя время каждое обретет смысл!

— Она? — спросил Рэй. — Объясни попроще. Что такое дитя Святобора?

— Не смертью! Не бедой беду отгонять. Укроти дух, — проговорила со значением старуха. — Приглуши землю. Изгони с земли.

Руки самовольно бросились за пояс, где с чего-то оказалась свернутая пополам тетрадка, хоть он и вовсе не помнил, что брал ее с собой в чащу. «Наконец-то пригодилась!» Рэй схватил с печи уголек и, напрягая глаза, начал записывать: укроти дух, приглуши землю, прогони зверя.

— Издолга ее путь лежал, но дороги ее не томят. Укроти дух. Но земля ей верна. Приглуши землю. Взъярится тогда, ослабнет, падет! Да не возноси булат. Изгони.

Горящая лучина вдруг зачахла, оставив на себе лишь худой голубоватый огонек, не дающий света, а по комнате змеями пополз пробирающий до костей мороз, от которого дыхание пошло паром.

— Секите, розги, белы кости, — вещал силуэт старухи в темноте.

Пора, пора зайти ей в гости!

Мороз морозу не вредит,

Душонка лисья пусть дрожит!

На второй строчке герой от напряжения раздавил в пальцах хрупкий уголек, и черные осколки рассыпались по листку.

— Тропой лесной, по мертвецам.

Тропой чрез долы, да не в храм.

Молчи, земля, молчи, вода,

Пусть будет только море льда! — завершилось чтение второго наговора.

Из-за неудобства и спешки буквы выходили слишком крупными, Рэй махом перелистнул станицу, когда от слов следующего четверостишия уже вибрировали стены.

— Пойди по нивам да по льдам,

Ночной тени и утра мглам.

Дух уноси с собой за край,

За у́жа след, за псовий лай.

Карга вдруг затихла, и холод, что валил точно из отрытого зимой окна, угас. Рэй дописал последнюю строчку, и уголек снова рассыпался в руках. Он поднял взгляд на черный силуэт старухи.

— Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка. Хи-хи, ха-ха, — весело проговорила она, а лучина взялась желтым, как прежде. — Ох, белый свет не околица, а пустая речь не пословица, — назидательно изрекла она, когда герой поднялся с колен. — Одно незабвенно: быть по-сказанному как по-писанному!

Старуха, всё также слепо глядела в пустоту перед собой, а Рэй так и не был уверен, жива ли та, и с кем он только что общался.

— Поглядим, поглядим, — с усмешкой завершила она и принялась за очередной складный напев: — Неотпетая душа вышла да гулять пошла.

В заколдованном лесу кто ее найдет одну?

Не пройти уж через мост, век плутает меж берез.

Оставайся у меня, под лучиной, у огня…

С этими словами горящая призрачным огнем лучинка вдруг опала, оставив перед глазами ледяной мрак. Что-то холодное коснулось лодыжки, затем запястья, а потом и по шее медленно пополз тяжелый холодок. Тонкое шипение послышалось над ухом.

Очнувшись, Рэй вдохнул воздух так жадно, словно не дышал пару минут! Вокруг стоял лес — глухой и мутный из-за тумана. Озноб так и бил через тело. Рэй уложил ледяные ладони на лицо, провел вверх по волосам и закинул голову к сереющему утреннему небу.

Он хотел бы поверить, что всё ему приснилось. Сейчас они с охотниками и мастером-копейщиком уберут бивак и продолжат охоту. Да как бы не так. Не было уже поблизости ни охотников, ни Ярослава с Тихомиром, да и очнулся Рэй вовсе не в биваке.

Он бросил взгляд на зеленый дневник, что опять оказался под рукой, точно преследуя. Уж десяток раз должен был потеряться, проклятый, а он тут как тут. Раскрыв, Рэй вгляделся в смазанный угольный рисунок ночного зверя, потом ненароком перелистнул страницу, и сердце снова тревожно застучало. Лист сверху донизу оказался исписан дергаными письменами, присыпанными маркой угольной крошкой. Он разобрал собственный почерк и стихи, что напела карга во сне.

Нужно было идти. Вчера вечером отряд пересек реку, именно на восточном берегу этого рукава Медвежьих притоков охотники планировали продолжить поиски.

«Прочесть три стиха, чтобы извести зверя? Вот он какой, геройский путь. Но если чудище нападет, я и пары слогов пропеть не успею», — с досадой выдохнул он. Что-то подсказывало, что волшебные стихи нужно не просто оттарабанить набегу, спасаясь от кудлатого, а сделать это с чувством и истовым вдохновением.

Туман стал почти прозрачным, но полностью не исчез, солнце так и не изволило выглянуть. Блуждания по чаще продолжались до полудня, когда мрачнеющее с каждым часом небо всё же отпустило на землю первые капли — вчера охотники предупреждали о дожде. Ветер сердито заметался в кронах, заставляя стволы поскрипывать. После обеда на лес и вовсе обрушился ливень.

В войлочных туфлях хлюпала вода, однако Рэй не оставил попыток выйти на кого-нибудь из отряда: двигался расширяющейся спиралью. Те, скорее всего, разделились на группы, чтобы увеличить охват. На душе скребло и от того, что Ярослав наверняка решил, что выбравшийся на свободу узник попросту удрал при первой же возможности.

Часы меж тем тянулись. Лес промок насквозь. Трава то и дело скользила под уставшими ногами. Как вдруг впереди раздалось слабое, протяжное «кря». Рэй был уверен, что этот утиный звук издает специальный манок, из тех, что были у охотников. Тут ко крякающему гудку добавился дерганый лай собак. Рэй устремился на звук!