– А вас как зовут?

– Скажешь, Леля просила пропустить. Она отведет тебя.

– Спасибо большое, – складываю ладони вместе, будто собираюсь молиться на эту святую женщину.

– Иди уже, – бурчит она и снова утыкается в журнал.

Кивнув, я покидаю отделение. Осознав, что не знаю, на каком этаже сама нахожусь, мечусь по лестничной клетке, выискивая цифры, а потом вижу проход к лифтам. Над старой, выкрашенной в зеленый кабине висит металлическая табличка с цифрой один. То есть, я в самом низу.

Захожу в лифт и, нажав на тройку, глубоко дышу, стараясь утихомирить колотящееся сердце. Не могу быть спокойной, пока не узнаю, что с моим сыном.

– Это еще что за привидение? – слышу голос за спиной, как только захожу в детское отделение. – Женщина, вы заблудились?

Оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с худощавой женщиной в белом халате.

– Вы Маргарита Борисовна?

– Ну я, – тянет она неохотно, рассматривая меня.

– Меня Леля прислала. Сказала, что вы поможете увидеться с сыном.

– С каким еще сыном? – хмурится женщина.

– Мы с сыном сегодня попали в аварию. Его привезли сюда.

– А, мальчишка лет двух? Блондинчик такой?

– Да.

– Идем. Только я не пущу вас к нему. Все вопросы только с врачом. Сначала поговорите с ним, а потом уже к ребенку.

– А можно я сначала посмотрю на Максима?

– Боюсь, что нет. Он в реанимации.

Я чувствую, как на меня накатывает волна слабости, и ноги подкашиваются. Мне даже приходится ухватиться рукой за стену, чтобы не упасть.

– Ну что вы, – медсестра тут же хватает меня за локоть. – Он жив, а это главное. И вам сильно повезло, – тише добавляет она, – что на смене был Сергей Андреевич. Он врач от Бога. Ну пойдемте уже.

Мы с медсестрой идем по коридору, пока не доходим до кабинета врача. Она оставляет меня стоять в коридоре, а сама стучит в кабинет и приоткрывает дверь.

– Сергей Андреевич, тут мама того мальчика, который в аварию попал.

– Хорошо, иду, – раздается оттуда голос, после чего медсестра отходит в сторону, пропуская мужчину средних лет в зеленом медицинском костюме. – Здравствуйте. О, вы тоже пострадали, – он внимательно осматривает мое лицо. – Вас нужно осмотреть.

– Я… меня уже осмотрели. Скажите, что с моим сыном. Прошу вас.

– Как зовут мальчика?

– Максим.

– Максим, похоже, пострадал больше вас. От удара стекло в машине лопнуло и врезалось ему в руку. Рассекло кожу. Пришлось делать операцию, сшивать сухожилия, вены, артерии. Он потерял много крови. Сейчас он в реанимации на аппарате. – Я снова хватаюсь за стенку, потому что перед глазами темнеет, когда я живо представляю себе, через что прошел мой сын. – Он выжил, а это главное. Сейчас в идеале сделать бы ему переливание крови. Но у вашего сына очень редкая группа, четвертая отрицательная. Мы запросили такую в банке крови, но не знаем, когда она будет. У вас какая группа?

– Вторая положительная.

– Значит, у его отца по логике должна быть четвертая отрицательная. Позвоните ему, чтобы приехал сдал.

– Хорошо, – бормочу я, даже не представляя, как уговорить Юдина сдать кровь и не раскрыть, что у нас с ним есть сын. – А могу я увидеть Максима?

– Пойдемте. Но только на минутку. По-хорошему в реанимацию я вообще не должен вас пускать.

– На минутку, – киваю я и следую за врачом по коридору.

После того, как повидалась с сыном и порыдала, целуя его крохотную ручку, я беру такси и еду к Святославу Михайловичу. Если надо будет, буду ползать за ним на коленях, умоляя сдать кровь. Сделаю что угодно, только бы он согласился.

Но прежде, чем попасть в дом, мне приходится уговаривать охранников впустить меня. Они долго не соглашаются, но потом созваниваются с хозяином, и тот позволяет мне войти.

Я поднимаюсь по ступенькам так быстро, как только могу. Вхожу в дом и уже хочу пойти в спальню Юдина, как его голос останавливает меня с вершины лестницы.

– Ты время видела?

Поднимаю голову и смотрю на то, как Святослав Михайлович вальяжно спускается сверху, одетый в одни только пижамные штаны. В другое время я бы любовалась его красотой, но сейчас я слишком взволнована тем, что сыну нужна помощь.

– Святослав Михайлович, у вас же четвертая отрицательная группа крови?

Он слегка хмурится. Уверена, мой вопрос застал его врасплох.

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Я вас умоляю, – складываю ладони в молебном жесте, – Сдайте кровь. Давайте поедем в пятую городскую, чтобы вы сдали кровь.

Он криво усмехается и смотрит на меня так, будто я с луны свалилась.

– Сначала деньги, теперь кровь. Что следующее, Антонина? Почка? Душа?

– Прошу вас. Умоляю. Я сделаю что угодно, – всхлипываю я.

– Нет, – отрезает он и разворачивается, чтобы снова подняться наверх, а я понимаю, что должна привести аргумент, который не позволит ему отказаться.

– Это для нашего с вами сына! – выпаливаю, и он застывает. Мышцы его спины напрягаются и каменеют, а потом Юдин медленно оборачивается лицом ко мне.

Вот теперь я вижу настоящую ярость в глазах Святослава Михайловича.

Святослав

Я готов сейчас разорвать эту дрянь! Что за гребаные манипуляции?! Она решила взять меня таким дешевым приемом?!

Я ее не видел почти три года, а теперь она заряжает, что у нас есть общий ребенок! Если врет, подвешу за ноги во дворе и буду смотреть, как она мучается.

Спускаюсь вниз, не сводя взгляда с трясущейся Антонины. И только сейчас замечаю, что она выглядит странно. Какая-то грязная, растрепанная, на скуле красный след как от засохшей крови. Остановившись напротив, хмуро осматриваю ее, сложив руки на груди.

– Что за чушь? – спрашиваю негромко.

– У нас с вами… – блеет она, запинаясь под моим тяжелым взглядом. – У нас есть сын.

Блядь! Снова здорова. Вот не зря я тогда выгнал ее три года назад. Ненавижу, когда вот такие невинные овечки начинают влюбляться в меня. Это всегда влечет за собой проблемы. И, если она говорит правду, проблема таки появилась. Хотя сын… сын – это круто. Мини-версия меня.

Я ни хрена не сентиментальный, и мне чужды все эти сопли и аханья вокруг детей. Но наследник – это и правда отлично. Хоть и от этой… беспризорницы.

– Чем докажешь? – громыхаю над ее головой, отчего она пытается спрятать свою между плеч. Если бы у нее была такая возможность, она и правда втянула бы голову внутрь.

– Вот… – она начинает копошиться в разорванной сумке. – У меня тут… сейчас…

– Антонина, ночь на дворе! – рявкаю  я, и она вздрагивает. – Быстрее. Мое время не резиновое. Ну?!

– Вот! – она протягивает мне смятый грязный лист, а я кривлюсь.

– Что это? – киваю на него, но в руки не беру.

– Это… вот… – Она разворачивает листок дрожащими пальцами и опять протягивает мне. – Свидетельство о рождении. Копия. Я всегда ношу ее с собой.

– Ты могла вписать туда хоть президента. Какого хрена я должен тебе верить?

Надежда, которая еще секунду назад теплилась в ее огромных глазах, тает. Антонина сникает, и по щекам начинают катиться слезы. Она всхлипывает, раздражая меня еще сильнее.

– Вы… вы можете сделать тест на отцовство. Только, пожалуйста, помогите! – умоляет она. – Я готова на что угодно, чтобы вы прямо сейчас поехали в больницу. Умоляю вас, – вздрагивает и начинает опускаться на колени.

Меня бесит это. Подхватив ее за локти, рывком поднимаю наверх.

– Что за идиотка? – шиплю я.

– Я правда на все готова. Прошу вас. Пожалуйста, Святослав Михайлович.

Еще и эта хрень!

Столько раз была в моей постели, а все “Святослав Михайлович”. Хорошо хоть у нее нет привычки называть меня по имени, пока мой член долбится в нее. Потому что “Еще, Святослав Михайлович” или “Сильнее, быстрее, Святослав Михайлович” я бы не выдержал.

Выхватив у нее из рук бумагу, изучаю ее взглядом. Понятно, что это копия, но документ не выглядит подделкой. Опять же, она могла вписать в свидетельство кого угодно. И я мог бы сейчас отмахнуться и выставить ее за дверь. Но точно знаю, что уже не усну. Меня будут грызть сомнения по поводу того, есть ли у меня сын на самом деле.