— Люди… — задумчиво проговорил Яр. — Может, так и задумано кем-то, чтобы нас истребить, чтобы всех уничтожить, потому что мы… — твари… хуже! Звери своих не убивают, а мы — да. Ненавидим друг друга, когда могло быть всё не так… Я за всю жизнь свою другого не ведал. А жить-то можно! И даже достаточно хорошо, но что-то, видно, не даёт… что-то внутри нас. Я не знаю, как сказать.
— Корысть, жадность, надменность… Слов много, Яр, — Потёмкин покачал головой. — Ядерная война смогла спалить ни в чём не виноватую землю, а отдельного человека, со всем его дерьмом внутри — не смогла. И это печально. Не там война случилась. В наших душах она должна была происходить. В сердце нашем. Но человек, как всегда, ничего не понял. Я тоже себя иногда спрашиваю: для этого ли мира человек? Но ничего не меняется, и нет у меня ответа на этот вопрос. И, думаю, никогда не будет. Ведь если нет мира в сердцах, то и вокруг мира не сотворишь.
— А откуда ты знаешь Грома? — спросила Ольга. — Там на крыше… Он словно свихнулся.
— Бывают в жизни очень интересные сказки, — медленно заговорил Потёмкин. — А также бывают просто невероятные совпадения. Ты веришь в сказки, Оль?
— Да… — печально проговорила она, всматриваясь в окно, в проплывающие мимо заросли. — В них только и веровала…
— А я не верил никогда, но жизнь показала обратное. Жизнь — она вообще шутница. Обучались мы вместе с ним в одном военно-медицинском училище. В прекрасном и сказочном городе — Питере. И были влюблены в одну принцессу, самую красивую на курсе. Только так случается в жизни… Подрались мы, и победил Гром. Я очень долго лежал в госпитале. Тогда ещё совсем молодой и мало что понимающий в жизни… Но принцесса выбрала меня. Слабака. А Грома отчислили или перевели, куда, уже и не вспомнить. И вот теперь мы снова встретились. Невзначай. Хотя кто верит в случайности? Мне сейчас кажется, что это испытание под конец жизни мне послано кем-то оттуда, — Игорь указал пальцем вверх, — если там кто-то ещё остался в живых… И то, что мы встретились, с одной стороны, удивительно, с другой — страшно.
— Почему?
— Представь, что некто огромный играется нами, как горошинами. Вот встретились мы однажды с Громом, не ужились, что ж, бывает… Этот некто берёт эти две горошины и кидает в общую кучу, к остальным горошинам. Перемешивает. Просеивает через огромное сито. И снова смешивает… И снова просеивает. В сите остаётся всё меньше горошин. Самых стойких, самых старых. И вот, наконец, те две горошины после длительного отсева, после долгих мытарств в сите, вновь встречаются. Что должно произойти? Что-то, чего они не добились в самом начале… Это даже и представить-то трудно. То, что нам с Громом нужно решить, или делить, или… Нечего уже разделять и не за что бороться. Да и дружбу построить невозможно. Нас один человек делит… Рита. Но её нет, и нет теперь и продолжения той сказки, что бы там себе Гром ни сочинил.
— Рита — твоя жена? Что с ней случилось?
Ольга сидела на переднем сиденье рядом с Игорем, который управлял автомобилем, она до того прониклась историей, что не следила за выражением своего лица, зато его отлично видел Яр и хмурился. Ну, что такого в том, что девушка смотрит на Потёмкина, как будто тот — царь и бог? Но что-то бурлило внутри у юноши. Какая-то обида, что ли. И было совершенно непонятно, на кого именно. То ли на Ольгу, что смотрела влюблёнными глазами на пятидесятилетнего мужчину, то ли на Игоря, который позволял на себя так смотреть или просто не замечал…
— Да, жена, — говорил в этот момент Игорь. — Моя любовь и принцесса на всю жизнь. Я благодарен ей, что поверила в меня, когда я проиграл Грому. Что осталась со мной в горе и радости… Хотя, скорее, в радости. Я не знал с ней горя, пока… пока не испортила всё война. А до этого всё шло просто замечательно. Уехали вместе с ней в Свердловск-19, закрытый военный городок за Уралом, где занимались исследованиями и служили. Сыграли свадьбу, дождались от государства квартиры, родила она мне замечательных двойняшек. По пять им было, когда Великое Веселье началось. Мы тогда в доме отдыха в отпуске были, вот и остались в живых. И стали думать, куда бы податься. Первое время там и жили, кое-как перебивались. Я охотился, жена с ребятишками огород сажали, но ядерная зима не оставила выбора и нам. Пришлось размышлять, куда податься, чтобы у наших малышей будущее было. Сыновьям уже было по десять. Подумали о метро в больших городах — это же какие-никакие, а убежища. При хорошем подходе там можно и зерновые культуры какие-нибудь выращивать, да и от холода укрывает. Вот и начался тогда наш долгий путь по России. Ольга хотела в Питер, где у неё остались родители, но туда было далеко идти. Решили в Москву. На Урале прослышали — бункер есть, под горой Ямантау. Попытались к ним… Но эти сволочи нас не пустили. У них же там всё пулемётами оборудовано, вот… А так бы мы ещё вместе были. Не разлучились бы… — Игорь замолчал, всматриваясь в потемневшее небо.
— А как вы разлучились? — Ольга не отрывала глаз от лица Игоря. Смотрела на губы, вглядывалась в не слишком густую бороду. Любовалась, словно высеченным из скалы профилем.
— Дальше мы пошли в Москву. А там и звери меняться стали. Новые виды появились. Опасно стало, но дети подрастали, а мы не торопились, не неслись сломя голову, старались обойти опасность. Но, как оказалось, предвидеть и обойти её невозможно. Пять лет назад на мосту в Нижнем напали на нас летающие ящеры. И тогда я лишился и жёны, и детей. И чуть сам не погиб.
— Прости, если…
— Ай, — махнул рукой Игорь. — Это жизнь. Но людям я с тех пор не верю. Эти уроды… твари из бункера нас не впустили, а ведь всё могло быть по-другому, и мы бы до сих счастливы были все вместе. Я долго думал об этом, когда оправлялся от ран после нападения ящера. Бредил, был уже одной ногой там, рядом с любимыми. Но всё-таки выжил и пошёл в Москву, чтобы воплотить в жизнь их мечту.
— Но теперь тебе не надо туда! — воскликнула Ольга. — Нет смысла реализовывать задуманное, когда их не стало!
— Нет! Сейчас точно надо, — хмуро и твёрдо проговорил Потёмкин. — Теперь их… нашей мечте угрожает опасность. Нынче я тем более должен добраться до Москвы. Не только в память о них, но и чтобы спасти эту память, предотвратить гибель этого места.
— Но… — попыталась возразить Ольга, но Лида перебила с заднего сиденья.
— По ходу-ть, снег намечается…
— Да, — кивнул Потёмкин. — Тучи тяжёлые очень.
— Что-тоть в этом году долго зима-тоть не начинается… Конец сентября уже-сть, а снег всё ещё не лёг.
— Теплеет. Природа своё возьмёт. Когда-нибудь. А сейчас нам надо место для ночлега найти. Думаю, доедем до Киржача, там и подыщем что-нибудь подходящее. Яр, вынь из мешка дозиметр. Надо начинать следить за фоном. Чем ближе к Москве, тем ощутимей будет. На столицу Родины, мне кажется, не одна бомба упала. Если враги хотели запугать нас и деморализовать, то их первой задачей было стереть столицу с лица земли. Так что фон там будет ой-е-е-шеньки!
— Ой, Игорь, смотри! — Ольга показывала вправо. В этот момент они проезжали дачный посёлок. Ровные ряды домов, заборчики, столбы линий электропередач. Всё, как и везде, потемнело, поблёкло, осунулось, местами развалилось, поросло мелким кустарником.
— Что? Где? Не вижу.
— Да вон же, по улице медленно идёт… фигурка чёрная.
— Теперь вижу, — Игорь, наконец, разглядел. Замотанная в тряпье с ног до головы фигурка медленно двигалась вдоль низенького забора. Она тащила что-то, из-за ограды невидимое. Заметны были лишь натянутые верёвки.
— Это же человек! Мы что, не остановимся и не подберём его?
— Нет, — категорично заявил лекарь.
— Но как же?
— А вот так! — Игорь принялся объяснять. — Он об этом нас не просил. Он не обращает внимания на шум, идущий от нашего автомобиля, из чего следует, что мы и наша «помощь» ему не интересны. У него своя жизнь. И… это не совсем человек.
— Как это?
— Видел я таких несколько раз. Ходят себе по земле, собирают что-то, и их даже зверьё не трогает. Потому как не люди они, а генетически изменённые существа. Однажды во время путешествия я подошёл к одному… Еле отбился! Это они так маскируются: заматываются в тряпье с ног до головы и в таком виде показываются в надежде привлечь людей. А как тот подойдёт поближе, хвать — и присасываются. Встречал разных: и тех, что покушать любят, и других, высасывающих кровь из человека, и совсем странных, словно из жидкости созданных. Анаморфы — такое слово я давно встречал в книгах. Харю могут сменить, фигуру, в другое что-то превратиться могут… Ох, что только ни сбрасывали на нашу грешную землю враги. Самая технологичная война была из всех известных, и атомная бомба — это не самое ужасное из применённых тогда вооружений. Далеко не самое страшное.
