Оглядывая столь разных людей, собравшихся вокруг него, Потёмкин гадал лишь об одном: почему Лидия решилась бросить довольно тёплое, насиженное местечко и уйти из Юрьева. Он понимал, почему Ольга пойдёт за ним, также сомнений не вызывало стремление Яра исчезнуть из этого города, даже мотивы Жоры были ясны — кем бы он ни был, но желания провести всю жизнь со своими старыми мучителями, постоянно помнить детскую травму, нанесённую ими, у бывшего охранника не было. Любая возможность, намёк на иное существование, которого он был всё это время лишён, лишь будут подгонять. Другое дело Лида, но тут лекарь мог единственно развести руками. Вдруг, и правда, всё дело в разгоревшейся на глазах у заключённых любви, которая с приходом Игоря связала этих непохожих друг на друга людей? Всё может быть.
Стоит ли им говорить, что главная цель, из-за которой он хочет уйти из города, это вирус, рождённый и внедрённый с помощью учёных в человека? Куда бы лекарь сейчас ни ушёл, он чувствовал, что дорога приведёт его туда же, куда отправилась горстка безумцев, ведо́мых желанием побороть опасное воздействие радиации на человека, но допустивших в своих расчётах ошибку и, возможно, запустивших биологический механизм уничтожения остатков человечества. Но и этих людей, испытывающих к лекарю доверие, он просто так бросить здесь не мог. Особенно после открывшегося безумия Воеводы и его окружения.
— Я иду туда, где, наверное, умру, — тихо заговорил Потёмкин, вглядываясь в глаза людей, стоявших напротив. — Я не скрою, что это очень опасно, но… Нет! Я не уверен, что доберусь до места и там всё будет хорошо. Я не вправе…
— Где это точка? Куда мы идём? — лаконично спросил Яр, и Игорь почувствовал, что не получится отвертеться от ответа. Этот же вопрос угадывался и в глазах всех четверых, полных надежды, что лекарь укажет им, как жить дальше, куда двигаться, что правильно, а что — нет. Во всяком случае, они были сыты по горло жизнью в этом про́клятом месте и видели перед собой человека, который двадцать лет путешествовал по выжженной войной земле и не только выжил, но и научился жить заново. Они надеялись на него.
— В Москву, — просто изрёк Потёмкин и замолчал, давая им время осмыслить сказанное.
— В Москву? — перекрестилась Лидия, вытаращив глаза. — Но там это-ть, как её… радиация!
— Там и самое громадное бомбоубежище в стране есть, — возразил Игорь.
— Метро-о-о, — протянул, улыбаясь, Джорджик и, увидев, с каким удивлением на него посмотрели остальные, поспешил продолжить. — Я жил там. В Москве. Мне лет десять, наверное, было, когда случился Великий Трындец, и я застрял здесь… Но я помню! Поезда под землёй, тёмные тоннели, по которым они ходили, гигантские залы, способные вместить кучу народа. Да! Он прав! Это всё в Москве… под землёй.
— И я там жил когда-то, — тихонько заметил Игорь. — отучился и… уехал оттуда. Зря, видимо, как показало время.
— Но… Но откуда-ть такая уверенность-то? Ну это… что там люди выжили?
— Был я в Иваново в начале года, — ответил Потёмкин. — Погостил там месяца три в общине одной, так там радиолюбитель сигналы из Москвы ловил… Не знаю, правда ли те сообщения из Москвы, или нет, но радиолюбитель утверждал, что начинались уведомления словами: «Говорит Москва!..» А дальше одни помехи. Но тот радиолюбитель мне сказал, что верит, что люди в метрополитене заперлись. Гермоворота там есть. Огромные. И не верит, что все умерли. Не для этого метрополитен строили. Для людей возводили. Чтобы жили и жили вопреки всему. А сигнал… Сигнал и заглушить можно.
Они стояли и слушали лекаря, раскрыв рты. Словно мессия сошёл к ним с небес и изрекал откровение. Ведь весь их мир до этого ограничивался маленьким монастырём, а жизнь протекала внутри, взаперти, за забором. У всех, и исключительно Потёмкин появился извне, только он прошёл половину мира и двадцать лет провёл на открытой местности и выжил, нет… и существовал всё время до этого, а не прятался, трусливо существуя, молча наблюдая, как убивают детей, как скармливают их животным, как Воевода творит, что ему вздумается.
— Мы с тобой, — твёрдо произнесла Ольга, а остальные закивали. Игорь на мгновение прикрыл глаза, чувствуя огромную ответственность за этих заблудших людей, вернее, накушавшихся убогой жизнью и ложью.
— Тогда — вперёд, — твёрдо сказал он. — Обратного пути не будет.
— А его и так нет, — ухмыльнулся Яр. — Либо наружу, проверить себя и судьбу, либо на корм кролям… Думаю, решение очевидно.
Игорь поднялся и обвёл взглядом всех.
— Уходим сейчас. Нужно снаряжение и какое-нибудь средство передвижения, так как предчувствуют мои булки, что погони нам не избежать. Ещё тёплая одежда и еда.
— Есть кони, — предложил Ярос. — Быстрые, свирепые, злые…
— «Тигры», — перебил его Джордж. Все уставились на него непонимающими взорами. Какие тигры в этих местах? Но он спокойно выдержал их взгляды и продолжил: — Две машины «Тигр» в ангаре у главных ворот. Бронированные. С кучей оружия и снаряжения внутри. А что? Их так… на всякий случай держат… Мало ли — Воеводе смыться понадобится, или мятеж подавить, ну, или вылазку сделать. Да что вы, не знали? Они ж ещё со времён войны там стоят, за ними ухаживают и смотрят. Кроме того, ангар не заперт — никто не ждёт внутренней угрозы, а стрельцы только внешний периметр караулят.
— Отлично! — сказал Потёмкин, поднимаясь. — Я не прочь обменять свой старенький «калаш», который они у меня забрали, на новое оружие Воеводы. Остались одежда и еда…
— Сейчас организуем! — затараторила Лида. — Я ж на кухне работаю, у нас там и прачка рядом. Оль, Яр, пойдемте-ть со мной. А вы ждите в ангаре. — Потом добавила, выходя из камеры с довольным видом: — Мужичищи! Ух!
Потёмкин с Жорой быстро связали Грома порванной для этих целей простыней. Закрыли решётку на замок, выключили свет и тихо покинули подземелье. Только дверь несколько раз предательски скрипнула, но на такие вещи никто внимания не обращал — люди, работающие в ночные смены, частенько сновали туда-сюда.
***
Жарко. Во рту пересохло. Кости выворачивало от испепеляющего зноя. Солнце стояло в зените и пекло, иссушало землю, растения, животных, плавило камни. Митяй несколько раз надолго закрывал глаза, но кошмар не проходил. Куда ни глянь: знойная пустыня, почерневшие, исковерканные высокой температурой деревья, сгоревшая трава и развалины Юрьева. Живых нет. Обугленные кости людей и животных устилали землю, хрустели под ногами, но юноша не испытывал страха: почему-то казалось, что всё это не по-настоящему, какой-то розыгрыш, фарс. И кто бы ни вздумал ломать комедию, ему это не удалось. Странный какой-то юмор, чёрный.
Желание пить было так сильно, что юноша, не обращая внимания на хруст черепов под ногами, шёл вперёд, измученные мышцы ныли, пытались протестовать, сопротивляться, лишь бы не двигаться. Хотелось лечь на землю и подохнуть, истлеть прахом вместе со всеми умершими и врастающими в песок, заменивший землю, но пить хотелось больше. Поэтому с трудом, но Митяй ещё переставлял одеревеневшие ноги. Вперёд. Только вперёд. В поисках колодца, речки, артезианской скважины с насосом, который он, может быть, сможет запустить, если найдёт в себе силы и знания для этого.
Тягучая, слегка пульсирующая боль, растекающаяся по телу, отдающаяся в мышцах так, что их сводит. Откуда она? Откуда этот чужой мир, скелеты, развалины? Что вообще происходит вокруг? Мысли путались, не хотели открывать такую необходимую сейчас информацию. Не желали отдавать её человеку, словно это знание таило в себе некую угрозу, может, даже смерть.
Митяй облизал потрескавшиеся губы и упрямо сделал следующий шаг. Ступня скользнула по черепу, и парень тяжело рухнул на кости. Тело пронзила новая боль, сотней осколков вонзившись в плоть. Юноша замер, стараясь, чтобы лишние движения не причиняли новых мучений. Наконец-то дождался отдыха. Всмотрелся в голубое без единого облачка небо, расслабился. Чуть слева висел ярко-белый шар солнца, резал глаза светом, мешая любоваться куполом, свободным от серых туч. Когда ещё удастся увидеть такое зрелище? Но солнце… оно мешало. Митяй никогда не думал, что будет так ненавидеть светило, дающее жизнь всему на земле. Но то было раньше. Когда? Уже неизвестно.
