— Лидия Петровна, нам бы водички, — снова тихонечко проговорил он. — Холодненькой. И ничего, встанет парень, ещё и невесту найдёт…
— Невесту? — встрепенулась та, зарумянившись. Игорь испугался, что поднос, подпрыгнувший вместе с ней, скинет с себя всю посуду, как ненужную. — Невесту — это да… Это надоть! У нас невестов-то… столько, что на всех мужиков десять раз хватит. И не посмотрят, что с рогами, не глянут, что как чёрт… Скотинка-то — она в любом мужичке-то всяко лучше, чем тряпка. Всё поинтереснее будет…
— С рогами? — не понял Игорь.
— Да вы шапку-тоть откиньте, да и увидите сразу.
— Оль, сними, пожалуйста, — девушка послушно сдёрнула вязаную шапочку с Яра. Та за что-то зацепилась, но всё же, вывернувшись наизнанку, слезла.
Девушка поражённо разглядывала голову. Вместо волос на ней находились два нароста, словно рога, утопленные в череп. Это было настолько необычно, что Ольга подалась назад. А Игорь приблизился, изучая выступы, плавно переходящие в кожу на голове.
— Ой, чей-тоть я! — встрепенулась Лида. — Сейчас быстренько водички сообразим, — с этими словами она упорхнула куда-то по коридору с той же крейсерской скоростью, но будто разом скинула образ непотопляемого, гордого корабля.
— Значит, после Катастрофы родился, — заключил Игорь, с любопытством дотрагиваясь до роговых наростов. — Прям, как у козла… Твёрдые. Любопытно…
Юноша застонал и заёрзал на койке, не приходя в себя. Сквозь грязь на лице выступили крупные капли пота. Потёмкин еле слышно матюгнулся, потом зажужжал механическим фонариком — единственной лампочки было мало на всю камеру, её свет рассеивался и растворялся в грязных стенах, словно те умели его поглощать.
Мужчина посветил на лицо юноши. Влага размыла грязь, которая теперь медленно стекала с бледно-серой кожи Яра. С уголка губы на койку капала кровь. Медленно, нехотя, словно не желала покидать тело. Игорь вновь чертыхнулся. Кровь на койке вела себя странно: вместо того, чтобы загустеть и начать сохнуть, она будто вскипала, покрываясь мелкими пузырьками, а затем быстро чернела. Что-то странное происходило внутри молодого человека, возможно… Если учесть жар, потоотделение, бессознательное состояние и эту вот лужицу крови с неестественным процессом свёртываемости, то, вне всякого сомнения, юноша сейчас под влиянием какой-то неизвестной вирусной инфекции. Она точит его изнутри, пытается захватить тело, возможно, убить или изменить… Тут уж всё от самого́ вируса зависит. А выздоровление — от человека.
Лекарь порылся в сумке и извлёк маленький пакетик из-под кофе. Герметичная, покрытая изнутри фольгой упаковка очень помогала сохранять содержимое в сухости. Игорь аккуратно вытащил оттуда изогнутую иголку с палец длиной и, поднеся к глазам, криво усмехнулся.
— Ивановские шершни. Те ещё насекомые: не знаю, чем они питаются, но яд у них очень необычный… очень. Эффект, сравнимый с адреналином, гормональное средство, все жизненные функции стимулирует… Я обнаружил это свойство, когда по ивановским полям еле тащился, в бреду. После нападения волков был почти на краю… а это спасло мне жизнь, — с этими словами Потёмкин воткнул иглу в шею юноши. Всего на пару секунд, но эффект был действительно поразительным.
Яр с громким хриплым вздохом подскочил на койке, ошарашенным взглядом водя по сторонам. Потёмкин схватил его за плечи и попытался уложить обратно.
— Тихо, молодой человек, тихо. Лежи, лежи. Тебе ещё болезнь побеждать. Силы пригодятся.
И юноша вернулся на койку. Через несколько минут Лидия Петровна принесла воды, и его сначала отмыли от грязи, а потом поставили холодный компресс, сбивающий температуру. Окружили заботой. Он не знал, кто эти люди, но был им благодарен. Осознав, что оказался без шапки, Яр испугался и вскочил, чтобы разыскать её, но Потёмкин вновь уложил юношу обратно, успокоив.
И потянулись дни в компании новых людей: незнакомых, но постепенно ставших привычными, почти родными. То ли оттого, что они не обращали внимания на врождённую особенность Яра, что довольно сильно грело душу юноше, то ли оттого, что они ему помогали победить болезнь и одиночество. Сама болезнь проходила тяжело. Дни боли сменялись бессонными ночами, а если и удавалось заснуть, то юношу терзали жестокие кошмары. Всё же постепенно болезнь сошла на нет, но Потёмкину почему-то не верилось, что вирус просто так бесследно исчез в отсутствие должного лечения. Ещё мужчину терзало смутное подозрение, что этот вирус как-то связан с тем, превратившим человека в чёрную тварь, которую лекарь убил у городских стен, но пока он об этом умалчивал. Ни паника, ни страх сейчас им ни к чему. Да и возможность ошибки слишком высока…
Ольга также чувствовала себя среди новых знакомых, как дома, словно вернулась в то время, когда мать с братьями были живы, а окружающая действительность ещё не превратилась в сплошной кошмар с участием одного-единственного чудовища. Девушка всё больше проникалась симпатией к Потёмкину, прислушивалась к его словам и исполняла всё, что он просил, хотя никаких сложных дел он обычно и не поручал. Немного смущала помощь в лечении Яра, но тут, скорее на подсознательном уровне, вмешалась юношеская застенчивость, когда девушка и молодой человек просто стеснялись друг друга. Но и это можно было растопить со временем.
С другой стороны, Лидия Петровна и Джорджик, помогающие в ночные часы узникам, когда остальные жители Юрьева либо спали, либо дежурили, сблизились настолько, что уже не ругались друг на друга. Игорь уже знал, что работница кухни недавно схоронила мужа, но теперь снова хотела привычно ощутить рядом мужское плечо, и прикосновения дородной женщины к худому невзрачному охраннику, которого она прежде и не замечала, поскольку не было случая наведаться к камерам, стали столь откровенными, что теперь уже всем, кроме них двоих, доставляли некоторый дискомфорт. Видимо, сыграла роль не только нехватка мужчин в Городе, но и то, что Жора помогал пленникам, как мог. Лида видела в нём уже не только жалкого хлюпика, ну а сильная рука русской бабы вылепит со временем то, что надо именно ей. Благо глаза Жоры сейчас восхищённо и радостно горели при появлении женщины. Особенно, когда Лидия начинала при всех вжимать Жору в клетку, вдохновенно и жарко наговаривая тому какую-нибудь очередную очаровательную, по её мнению, пошлость не таким уж тихим голосом…
— Нравится?! Чтой-тоть? Разве я нехороша? И я не того? Не женсчина? Ну?! — спрашивала она уже более грозно, грузно наваливаясь на и так еле дышащего Джорджа, почти «просочившегося» местами сквозь решётку. — Да вижу, что нравлюсь! Кто б подумал, что вот ты, да вот я… да чтоб тако-о-ой интим…
Временами слушать эту парочку было почти невозможно, но приходилось. Именно они, когда придёт время, должны были сыграть решающую роль в судьбе узников.
Несколько раз наведывался Николай, друг отца Яра. Недолго стоял рядом с камерой, вглядываясь сквозь прутья внутрь, но так и не завёл разговор с юношей: то ли опасался за судьбу своей семьи, то ли чувствовал себя виновным в том, что произошло с сыном друга. Ярос после этого долго хмурился, но всё же общение с Игорем, Ольгой и двумя похабниками по ту сторону решётки довольно быстро сводило мрачные мысли на нет.
Так и прошла неделя. И Ярос, по мнению Игоря, был уже почти здоров, когда пришло время испытания. В камере опять возник хмурый Гром, окинул всех троих внимательным взглядом и грозно выдавил:
— Ушлёпок, — это относилось к Яру. — Наш Воевода настолько великодушен, что прощает тебя и даёт тебе последний шанс доказать ему и людям, что ты человек. Завтра испытания, готовься. За снаряжением тебя отведут, когда придёт срок. Голову только не забудь прикрыть, чтобы не испугать кого. И… — Гром сделал долгую паузу, заглянув в глаза Яросу, — если хоть один косяк случится… познакомишься с рекой. Как минимум.
После его ухода гнетущая тишина надолго опустилась на камеру, но в итоге голос Игоря вывел остальных из ступора.
— Великодушие, прям, как говно, из него льётся… — после этого камеру наводнил смех. Чистый и искренний.
