— А кто ты? — прошептала с ненавистью девушка, силясь выдавить воздух из сжатой грудной клетки.
— Я лекарь и помогу тебе. Но если ты этого не хочешь, то можешь лечиться сама. А я просто понаблюдаю, как ты медленно зачахнешь, выплёвывая кровь из своих больных лёгких. Нам, врачам, видишь ли, иногда очень интересно наблюдать за ходом болезни, чтобы своевременно понять и разбить болезнь на стадии, чтобы у других это вылечить до фазы «труп». Что ж, можешь сдохнуть, если тебе того хочется… — он отпустил Ольгу, забрав и спрятав нож. Отошёл к койке и с невозмутимым видом принялся копаться в рюкзаке.
Девушка некоторое время лежала, не шевелясь, переваривая услышанное. Кажется, слова мужчины проникли в её сознание, что-то изменив. Потом Ольга перевернулась на спину и, глядя на тусклую лампу, заговорила голосом, полным отвращения и боли, словами, неожиданно красивыми для девушки, извлечённой на свет из какой-то тёмной грязной избы в диком захолустье:
— Нет в этом мире никого, кому бы я доверяла. Небеса отвернулись, Ад забыл давно обо мне. Тела матери и братьев съели червяки, а сына, что породил ОН, — пиявки в колодце, а я моего мальчика даже подержать не успела, глянуть в маленькое личико. Ещё ОН не дал мне умереть, когда я захотела уйти вслед за сыном, бросил в сырой и холодный подвал, и… и… Разве есть Бог? Или дьявол? А справедливость существует? — она надолго замолчала, вспоминая страшные картины прошлого.
Игорь не отвлекал, смешивая травы, которые надо было дать девушке. Ей же просто необходимо высказаться и понять, что всё не может оставаться по-прежнему. Если мир перевернулся, то его надо возвращать обратно, и никто, кроме неё, не способен в этом разобраться. Когда могильный холод в голосе, наконец, сменится человеческим теплом, трудно было сказать. Скорее всего, этого уже не случится, но попытаться стоило. Каждый человек на счету в этом мире, и если отворачиваться от одного, то можно в итоге отказаться и от мироздания. Чем-то эта трагедия задела Игоря. Наверное, жестокостью и зверством существа, которое теперь трудно было назвать человеком — не то, что отцом. Оно оставило глубокий отпечаток в памяти, в душе́ доверчивой девушки. Потёмкин сжал мешочек с травами так сильно, что на материи проступила влага. Жалко, что не задушил эту нелюдь собственными руками. Ой, как жаль. Девушка меж тем продолжала:
— Где свет, где тьма? Люди или нелюди? Всё одно… Всё только хуже и хуже, и нет ничего, что заставляло бы остаться в этом мире… Знаешь, мама… — глаза девушки увлажнились. Это было заметно даже при тусклом свете лампочки, очевидно, воспоминания о лучших годах всё ещё жили в голове Ольги, — немало читала мне когда-то, много рассказывала, как устроен этот мир, обучала… красивым фразам по старым книгам, что у нас стояли в стенке. Страсть сколько их было, интере-е-есные-е… А ОН… ОН их просто сжёг! А потом убил всех… за их разумность. А меня оставил лишь для того… — девушка надолго замолчала. Видимо, знания, полученные из книг и вбитые в голову матерью-преподавателем, прекрасные слова и интересные сказки, безжалостно сожжённые, но не выжженные из памяти, помогли ей не сойти с ума в том подвале и в тех условиях, какие предоставил ей отец. — Что светлого ещё осталось в этом мире?
— Есть друг, который хочет помочь, — тихо заметил Игорь, не отрываясь от своего занятия.
— А ещё чего он жаждет? — с сарказмом выдавила она, повернув голову в сторону Потёмкина. — Любви, тела?
— Нет, только помочь. И, возможно, мир вокруг обретёт новый смысл, который ты так хочешь увидеть и отыскать. Ты не против попробовать?
— Чего?
— Узнать иную жизнь, остальных людей…
— А как мне забыть старую?
— Я помогу, — пожал плечами Игорь, — я же лекарь, много чего знаю, главное, ты сама должна этого захотеть.
— И что мне делать?
— Перво-наперво съесть это. Не бойся, смесь трав от твоего кашля поможет, — Игорь протянул ей щепотку травяной мешанины. — Но будет немного противно.
— Противней случившегося со мной? Вряд ли, — Ольга взяла из рук эскулапа предложенное лекарство и принялась жевать, даже не поморщившись. Это был хороший знак. Девушка подчинилась воле Игоря. Теперь надо провести ко́мплексное лечение, но к гипнозу прибегать пока рано. Она сама должна решить, хочет или нет уничтожить те воспоминания.
— Ещё надо будет поесть. Скоро принесут…
И она ела! Самостоятельно, маленькую порцию, которую отмерил Игорь. Иначе истощённый организм просто вывернуло бы. И это был хороший знак. Апатия исчезла, сменившись другими эмоциями. Да, именно злость, ненависть и отвращение — самые что ни есть нормальные чувства, пусть и отрицательные, но требовалось время, чтобы в этой израненной душе смогли зародиться и положительные эмоции. И времени надо много.
Ещё одной ниточкой к выходу из западни стала, как ни странно, повариха Лидия, принёсшая им завтрак. Дородная, розовощёкая женщина лет тридцати пяти, которая с ходу набросилась на Джорджика, являющего по сравнению с ней жалкое зрелище: худющий, с большой лысеющей головой, покрасневшими глазами и впалыми щеками. От Потёмкина не ускользнуло, каким похотливым взглядом он смотрел на пышные формы женщины, так и распирающие старенький бушлат изнутри. А когда она гаркнула: «Ну, что еле шевелишься, убогий?» — с такой скоростью кинулся открывать замок решётки, какой Игорь от него не ожидал. Вот ещё один кирпичик в фундаменте их освобождения, но надо правильно рассчитать время, иначе идея так и умрёт идеей и, вероятнее всего, обернётся для всех катастрофой.
Остался незакрытым лишь вопрос блуждающего где-то по вине учёных вируса, превращающего людей в монстров, но с этим удастся разобраться, лишь когда сложится остальная мозаика. Что ни говори, но спасение девушки и последующий поход в этот город оказались не самыми лучшими затеями. Он не продвинулся к Москве ни на шаг, только задержался. Но как бы там ни было, Игорь узнал о вирусе, и ради таких вот наивных, но чистых существ, как Ольга, тихо сидящая в углу камеры и предоставленная своим страшным мыслям, стоило данный вирус уничтожить…
***
— Что с ним? Как с этим выродком Ярославом подрались вчера, так сам не свой, а за ночь только хуже стало, лихорадка какая-то странная. Мощная и быстрая. Я боюсь, доктор. Скажите хоть что-нибудь, — промолвил Воевода. Лицо мужчины вспотело от волнения за сына. Он стоял и нервно переминался с ноги на ногу, пока Разин склонялся над лихорадящим Митяем, укрытым кучей одеял. Закончив обследование, Вениамин Игоревич поднялся и взглянул на главу города. Чуть помолчал, не решаясь открыть рот, но всё же выдавил:
— Скорее всего, вирусная инфекция. Жар, озноб, обильное потоотделение…
— Скорее всего? — Воевода побагровел. Он очень не любил, когда ходили вокруг да около. — А точнее можно?
— Вот, антибиотики, Юрий Сергеевич, — Разин протянул упаковку таблеток, вновь уходя от ответа. — Очень сильные. Достать практически невозможно, я, так сказать, хранил на крайний случай. И он, мне кажется, настал…
— Что с ним? — повторил Воевода с нажимом.
— Грипп, — соврал Разин. Он боялся признаться в том, что не способен точно диагностировать болезнь. Воевода очень остро реагировал на всё, что происходило с сыном, и признаться в своей некомпетентности означало: обречь себя на смерть в лучшем случае. В худшем — на прозябание в катакомбах вместе с остальными. — Эти антибиотики помогут непременно. Но советую не подходить к больному. — О том, что лекарство может не оказать нужного действия, Разин старался не думать. Смерть сына главы в любом случае скажется на докторе, и далеко не лучшим образом.
— Хорошо, — согласился Воевода, но тут же вновь встрепенулся. — Я знаю, из-за кого это! По стенке этого чёрта размажу! — Глава посмотрел недобрым взглядом на доктора. Тот уже понял, о ком идёт речь, но возражать побоялся. — Крикни мне Грома, Разин.
