— Ещё раз: что он хочет?

— Чтобы его осмотрели лично вы.

— Он в курсе, что лично я осматриваю только граждан, не имеющих никакой партийной принадлежности, коммунистов, и тех, кто не стоит на позиции антисемитизма?

— Не могу знать, в курсе ли он. Я у него не спрашивал. С ним разговаривала палатная медсестра. Она доложила, что на все её попытки его увещевать фон Меркель ответил чуть ли не истерикой. Несмотря на то, что больница переполнена, я пошёл ему навстречу и продлил лечение ещё на трое суток. Однако и это не помогло!

— Я лечу коммунистов, а штурмовиков отдал вам и Рихарду. Неужели трудно было убедить этого чудака выписаться без скандала?

— К сожалению трудно, герр Кон. Он и слышать ничего не хочет! Требует, чтобы именно вы его осмотрели.

— Это провокация! — нервно вскинулся главврач и невольно коснулся кончиком указательного пальца своего характерного носа.

— Не думаю, — возразил его коллега. — Вы, разумеется, можете вызвать фрау Марту и выспросить всё у неё.

Одно лишь упоминание имени этой немецкой курицы заставило доктора Кона недовольно поморщиться, словно у него разом заболели все зубы.

— Обойдусь.

— Признаться, я и сам сильно удивлён такой настойчивости герра фон Меркеля. Допускаю, удар по голове оказался очень силён. Фактически мы спасли ему жизнь, сделав трепанацию черепа. И всё только благодаря вовремя оказанной помощи и вашему профессионализму, герр Кон.

— Да-да, — рассеянно ответил главврач, — это наш долг: оказывать медицинскую помощь всем, кто в ней нуждается. Однако я не вижу никакого смысла в личном посещении данного пациента. Он выздоравливает, вы ему предоставили ещё два дня пребывания в больнице. Чего же боле?

— Вероятно, он думает, что ваш осмотр на что-то повлияет.

— Ну, хорошо, раз просит, я приду. Хотя и не уверен, что он от этого что-то выиграет.

— Я тоже так думаю, но пациент оказался больно буйный и ему пора на выписку.

— Ну что же, я подойду в… — доктор Кон глянул на большие настенные часы, — ровно в десять.

— Я передам ему.

— Как лечащий врач вы тоже должны присутствовать.

— Я буду.

— Всё, вы можете идти.

Ровно в десять Альфред Кон в сопровождении лечащего доктора зашёл в палату, где, собственно, и обнаружил Августа фон Меркеля.

— Кто просил личного осмотра главврача?

— Я! — тут же вскинулся Шириновский.

— Прекрасно, — произнёс одетый в белый халат высокий мужчина весьма специфичной наружности. — Ну-с, и какие у вас жалобы?

Шириновский смотрел на главврача, и до него постепенно доходила вся нелепость возникшей ситуации. Ведь, судя по внешнему виду, явившийся по его требованию главврач явно принадлежал к так называемому богоизбранному народу. Впрочем, отступать уже было поздно.

— Я ещё плохо себя чувствую, а меня собираются выписать через два дня!

— Хорошо, давайте вас осмотрим. Дайте мне его медицинскую карту.

Медсестра тут же передала пару заполненных вручную листков.

— Так, поступил первого мая с тяжёлой травмой головы. В этот же день был прооперирован. Состояние тяжёлое, наблюдался три дня. Пришёл в сознание, начал говорить на следующий день после этого, сначала невнятно, но ещё через день речь практически восстановилась. Так… на седьмой день стал ходить. Сегодня одиннадцатый день. Ну-с, давайте вас осмотрим, — и Альфред Кон, вернув листки обратно медсестре, приступил к осмотру головы Шириновского.

Закончив водить туда-сюда пальцами и следить за реакцией пациента, доктор Кон проверил ещё какие-то рефлексы и, наконец, обратился к лечащему врачу:

— Вы хотели выписать его через два дня?

— Да.

— Выписывайте завтра! Он почти здоров, а у нас мест не хватает. Все коридоры забиты новыми пациентами. Кстати, в их числе есть и пострадавшие штурмовики. Драки каждый день! У коммунистов в основном ножевые ранения, а у штурмовиков черепно-мозговые травмы. Выписывайте завтра к вечеру, вот моё решение!

— Как же так? Я же ещё не выздоровел! — громко возмутился подобной несправедливостью Шириновский, малость ошарашенный решением врача. — Вы же давали клятву Гиппократа, а выкидываете меня больным на улицу?

Кон холодно посмотрел на него.

— У вас нет амнезии, речь полностью восстановилась, двигательные функции и рефлексы в порядке. Всё это указывает на то, что ваша голова полностью оправилась от потрясений, которые вы на неё свалили. Поэтому в услугах стационарного лечения вы более не нуждаетесь. С таким уровнем экспрессии и агрессии вы скоро вновь будете востребованы в первых рядах членов НСДАП. Всего хорошего!

И доктор Кон, вежливо кивнув медсестре и лечащему врачу, развернулся и стремительно вышел из палаты.

— Но… — попытался остановить его Шириновский. Правда, обращался он к уже закрывающейся двери.

— Я вас предупреждал, — пожал плечами лечащий врач, — но вы не захотели прислушаться к моему мнению. Вас выпишут завтра. Впрочем, учитывая ваше нестабильное эмоциональное состояние, я выпишу вам дополнительные лекарства. Их вы сможете получить в аптеке при нашей больнице. Больше, к сожалению, ничем помочь не могу. Да и то я делаю это потому, что сочувствую вашей партии.

Врач выдал ещё какие-то указание медсестре, осмотрел других больных и вышел из палаты.

— Вот это да⁈ — обратился сам к себе Шириновский. — Ты знал?

— Нет, не знал, но догадывался.

— Ты знал, знал, — накинулся на Маричева Вольфович, выплёскивая на ни в чём не повинного владельца тела весь скопившийся негатив, — знал и не сказал! Я забочусь о нашем общем теле, а ты!..

— Это тело теперь твоё и ответственность тоже целиком на тебе.

— Вот же евреи! И как я не предположил, что такой пердимонокль может произойти⁈ — корил уже самого себя Шириновский. — Не сообразил. Да, сейчас же 1929 год, а не 1939!

— Поздно сокрушаться, завтра нас выпишут. Решение всё равно никто менять не будет. Лечащий врач действительно сделал всё, что мог.

— Да? Ну ладно. Так, значит, так. Учтём на будущее. Всё забываю, в чьей шкуре я сейчас нахожусь.

— А ты не забывай и привыкай.

— Придётся, — буркнул себе под нос Шириновский и затих, задумавшись, и тут он вспомнил: — а когда мне будут снимать швы с головы?

Но его вопрос, остался без ответа.

Меер Абрамович Трилиссер принимал у себя нового резидента, которого собирался назначить в Берлин. Им должен был стать Николай Григорьевич Самсонов, человек безусловно интересный. А, по партийной характеристике, данной первым начальником Иностранного отдела ОГПУ товарищем Давтяном, очень ответственный и по-настоящему преданный делу партии.

Характеристик о Самсонове у Трилиссера накопилось уже много и от самых разных лиц. Всех их он читал, но перед заходом к нему в кабинет самого Самсонова, следовало освежить их в памяти.

Придвинув к себе бумаги с краткой биографией Самсонова, он весь погрузился в чтение. Конечно, Самсонов на самом деле, не был никаким Самсоновым. В ЧК… всегда умели кадры подбирать, а уж придумывать читабельные легенды — это первое, чему учится профессиональный революционер. Жизнь на чужбине да на деньги тех правительств, в стране которых пребываешь, заставляет смотреть на жизнь несколько по-другому.

Человек, что сидел сейчас у него в приёмной, владел немецким и французским, окончил гимназию и даже учился в Московском университете, но не доучился.

Характеристика ему была дана самая общая, но в той неразберихе, что царила в самом конце НЭПа, она имела большой вес, да и выбор кандидатов для назначения в Германию в качестве резидентов весьма невелик. Впрочем… — и Трилиссер вчитался в характеристику Самсонова.

«Старый чекист с большим оперативным и организаторским опытом. Работает с осознанием полной ответственности и важности возложенных на него задач. Дисциплинирован, энергичен, настойчив. Умеет подбирать хороших помощников и создавать деловой аппарат».