— А что важно?

Владимир Вольфович почувствовал, что странный разговор резко приблизился к своей сути. И сейчас он, наконец, окончательно удостоверится: это всего лишь сон, горячечный бред после очередного выхода из комы!

— Я разве не сказал? Ты умер, — слегка злорадно заявил ему Немтсов.

— А ты никак апостолом Петром заделался? Или Смертью подрабатываешь⁈ — мгновенно вспыхнул Шириновский, — Все губернаторы Нижнего получают такие повышения⁈

— Остынь. Я уже целую неделю тут торчу. Жду, пока кто-нибудь не согласится вместо меня.

— Окстись! Какую неделю? У нас две тысячи двадцать третий на дворе! — воскликнул Владимир Вольфович и чуть не подавился собственными словами. Аж горло сперло от злости и несправедливости! — Был. Пока я не….

«Почему всякая мразь продолжает жить, а он… Он ведь еще ого-го! Дожить бы до новых выборов, а там и за кресло президента можно было бы побороться. Хватит, засиделся на своем месте!» — вспыхнул праведным гневом Шириновский.

— Не отвлекайся, — мрачно бросил Немтсов, словно подслушивал его мысли, — прошло и прошло. Мне же лучше. И так сидеть надоело, а если б еще и время так же быстро текло, я бы вообще, наверное, свихнулся. Лучше так.

— Чего ты ждал-то?

— Не «чего», а «кого», — поправил его бывший оппонент. — Тебя. Ну, или кого-нибудь похожего. Только не Стрелкова! Его я вообще не перевариваю. Лучше вдвое дольше здесь проторчать, чем его обрадовать. Ну, и не этих сепаратистов.

— Каких еще сепаратистов? Они же наши!

— Наши-ваши, руки прочь от Ук…

— Ах ты, гнида!

Беседа опять зашла в тупик, когда два бывалых политика с пустыми провалами вместо глаз принялась охаживать друг друга со всей своей виртуальной немощью. Здесь, в безвременье их дуэль могла продолжаться часами, днями, неделями… Или другими временными отрезками, полностью бесполезными за пределами материального мира.

— Все? Успокоился? — спросил Немтсов, отскочив немного в сторону.

— Я тебе еще за девяносто шестой не до конца втащил! Мразь! Подонок! — продолжал буйствовать Шириновский, воинственно выпятив грудь и вновь бросаясь на давнего противника.

— Девяносто пятый, — непроизвольно поправил его Немтсов и… неожиданно плюнул в оппонента.

Однако действо сие успехом не увенчалось, и оба невольно замерли, когда из его рта не вырвалось ни капли жидкости.

Ведь их тела лишь казались реальными, но в действительности таковыми не являлись. Не вздымалась грудь, не мучала одышка, не стучало сердце, не болели места ударов после пинков, и не появлялись синяки и ссадины от удачных неприятельских атак. Как будто пинаешь войлочный манекен. Ни боли, ни удовольствия, ни даже ощущения удара.

— Это было глупо. Мы оба уже мертвы!

— Ха! И это мне говорит проигравший неудачник? Сколько раз ты, подонок…

— Девяносто пятый. Помнишь его, да?

— Апельсиновый сок? Помню, ага, как ты меня вывел из себя, мерзкий еврей!

— От еврея слышу! А помнишь, насчет чего мы спорили?

— Говорили об украденных деньгах в Нижнем…

— Да, я еще сказал, что нижегородцам это неинтересно, и уткнулся в плейбой. А ты назвал меня мразью и полез в драку!

— Да, да! Так всё и было! Я не все помню, но помню, как ты искал моё интервью про количество оттраханных мною баб.

— И я не всё. Но это важно, поэтому вспомнил. Пришлось, пока здесь торчал.

— Зачем, зачем ты мне это говоришь? Раскаялся? Не верю! Потому что ты мразь и подонок!

— Принципиальная разница между нами. Ты плохой политик: слишком любишь популизм, слишком много реверансов делаешь «простым людям», — Немтсов изобразил кавычки скрюченными пальцами с траурной каймой под ногтями.

— Штооо⁈ И это мне говорит клоун от политики, блёклая стрекоза без идей и пониманий? Либерота поганая! Ух, как я вас ненавидел! Я вас и прежде ненавидел, и сейчас ненавижу! — кипятился Шириновский. — В отличие от тебя, я — человек идейный! Не то, что вы, либерасты! Справедливость должна быть одинаковой для всех, а не только для самых бедных. И если…

— Да помню я твою программу, помню, — перебил его Борис. — И убеждения тоже. Особенно те, которые ты по ящику не озвучивал. Дело не в этом, дело в том, что…

Однако и ему договорить не дали.

— Давай уже, давай, — скривился Владимир Вольфович, одновременно и подзуживая своего недруга, и отвлекая, — рожай свою мысль. Быстрей рожай, время дорого! Неуч ты, глупый и бестолковый. Я прожил долгую жизнь, а ты лёг в землю молодым. Да ещё и из-за девки! Или с кем ты там на мосту был? Идиот, натуральный идиот. Думал, всегда будешь в шоколаде? Нееет! Так не бывает! Не бывает, чтобы всё всегда было хорошо. Я-то знаю, знаю. Поэтому всегда говорю правду. Правду, правду и ничего кроме правды!

— Хватит! — провалы голого черепа Немтсова вдруг наполнились тьмой, внутри которой вспыхнули багровые огоньки. Впрочем, они тут же угасли. — Хватит! Слушай: есть два пути, потому я и тебя ждал. Воспользоваться каждым из них можно только при условии, что на оставшийся найдётся доброволец. Мимо меня уже прошло несколько моих знакомых, но никто не захотел взять правую сторону. А уступать левую я не хочу. Ты прав: я либерал, и всегда был либералом. Поэтому путь у меня один.

— Таак! А вот с этого места поподробнее. Что ты хочешь конкретно от меня? Какой такой правый путь? Чувствую подвох, вот прямо нутром чувствую: плохо пахнет твоё предложение, плохо.

— Для начала уясни себе: ты умер. Прочувствуй это и… прими, — в голосе Немтсова нежданно-негаданно прозвучало нехарактерное для него сочувствие. Подобной тональности Владимир Вольфович никогда от него не слышал.

Удивление на пару секунд даже затмило тоску. Шириновский аж закряхтел. Впрочем, сделал он это скорее по привычке, ведь нынешнее его тело не нуждалось в использовании легких.

— Всё, да? В смысле, совсем? Назад дороги нет⁈ А я чуть было не подумал, что ты просто глюк. Гмм. Ну что ж, нет смысла обманывать самого себя: всё к тому и шло.

— Согласен, — кивнул Немтсов, слегка пожав плечами.

Шириновский нахмурился и уставился на фигуру своего оппонента. Владимиру Вольфовичу вдруг показалось, словно «тело» давнего недруга слегка бликовало. Не лёгкой пульсацией, как его собственное, а гораздо интенсивнее, будто тот стоит под мигающими люминесцентными лампами.

— Мне нельзя здесь долго оставаться, — Немтсов осторожно пояснил явно недоумевавшему собеседнику происходящие с ним метаморфозы.

Внезапная мысль обожгла Вольфыча огнем и мигом смыла всю неуместную меланхолию. Человек перед ним (а человек ли?) сильно изменился и уже мало походил на вспыльчивого, мстительного, горлопанистого губернатора Нижнего Новгорода.

— Это место меняет нас, — нехотя произнеся эту фразу, Борис застыл с каким-то отрешенным лицом. Как бы он ни проводил здесь свое время, этот посмертный отпуск стоил ему значительной части личности. — Ты быстро успокоился. Я вот…

— Давай, к делу переходи! Мы с тобой не у Соловьева на передаче! — внезапно вновь взорвался Шириновский.

Нервный громкий возглас хлопнул по ушам, на мгновение всколыхнув размеренное безвременье. Словно сама по себе человеческая речь являлась здесь кощунством. Но неестественная тишина тут же поспешно вернулась назад.

— Есть два пути: Правый и Левый, — вернулся Немтсов к прерванному разговору. — Видишь две двери?

Только теперь Владимир Вольфович заметил зависшие в нигде дверные полотна и с удивлением воззрился на них. Буквально пару секунд назад ничего подобного здесь не наблюдалось.

— Не волнуйся, — меж тем продолжал Борис, — сейчас расскажу вкратце. Это возможность выйти отсюда, сохранив как свою память, так и личность.

— Ха! Как в «Мы из будущего?» — Шириновский нервно сглотнул.

— Да, ты попал в точку, вот только обратной дороги не будет, — Немтсов (или кто он там?) подошел к одной из дверей и потыкал пальцем в латунную ручку. — Предусмотрено несколько вариантов… В общем-то, случайных. Я так и не понял, как они выбирают эпоху и новое тело.