— Извини, что я без предупреждения, — сказала Вера, переступив порог. На Фила она не смотрела, знала, конечно, что он не очень доволен ее приходом. Ей было все равно.

— Заходи, — сказал Филипп, он только что принял душ и находился в расслабленном состоянии, ему не хотелось быть одному, пусть хоть Вера, сейчас ему тоже было все равно.

Вера вошла в комнату и осмотрелась, будто была здесь впервые. Подошла к старому креслу, стоявшему перед телевизором, и села, положив ногу на ногу. Она сегодня выглядела лучше, чем когда бы то ни было, даже губы подкрасила, хотя никогда прежде этого не делала. Фил отметил, что Вера и кофточку надела не деловую, как обычно, а праздничную, с пикантным вырезом, открывавшим небольшую, но красивую грудь. Для чего Вера пришла к нему? Не о теории говорить, ясное дело. Не о законах большого мира. И не о Лизе, которую Вера в душе наверняка недолюбливала — Фил не был силен в женской психологии, но уж такие нюансы понимал.

— Не могу быть одна, тяжело, — тихо сказала Вера. — Ты действительно не сердишься за то, что я пришла?

— Нет, — сказал Фил. — Хочешь кофе? Или чаю? У меня тортик есть — правда, с прошлой недели.

— Не хочу ничего, — с нажимом произнесла Вера. — Сядь, пожалуйста, нужно поговорить.

Фил опустился на диван — отсюда он видел Веру в профиль и надеялся, что она не станет поворачивать тяжелое кресло, чтобы сесть к нему лицом. Вера усмехнулась уголками губ и сказала:

— Фил, ты действительно считаешь, что кто-то из наших это сделал?

— Сделал… что? — Фил не понял вопроса сразу, лишь несколько секунд спустя до него дошел смысл, и в груди стало холодно.

— То самое, — Вера забралась в кресло с ногами и повернулась так, чтобы все-таки оказаться с Филом лицом к лицу. — Использовать закон. В полной форме.

— Я так считаю? — Фил все еще изображал непонимание.

— Разве нет? Иначе зачем ты вчера выпытывал, где мы все были и что делали, когда Лизе стало плохо?

— Кто-нибудь еще понял смысл моих вопросов? — помедлив, спросил Фил.

— Не знаю, — пожала плечами Вера. — Кто-то один понял наверняка. Тот, кто это сделал.

— Значит, ты тоже считаешь…

Вера обхватила плечи руками, все-таки ей, наверное, было холодно в тонкой кофточке.

— Хочешь, дам тебе плед? — спросил Фил, не закончив фразы.

— Да, — кивнула Вера, — меня немного знобит.

Плед лежал в шкафу под грудой грязного белья. Доставая его и отряхивая, Фил успел взять себя в руки и даже продумать направление разговора. Накинул плед Вере на плечи (она сразу закуталась в ворсистую материю и стала похожа на испуганную девочку) и сказал:

— Ты пришла к такому же выводу, что и я. Почему? И когда?

— Я увидела вчера твои глаза, ты совершенно не умеешь скрывать мысли, глаза у тебя говорят больше, чем ты мог бы сказать словами… И я спросила себя: а если? Мог ли кто-то?.. И сама себе ответила: если уметь — то, наверное, да. Значит, кто-то умеет? Когда мы расходились, я хотела, чтобы ты проводил меня, хотела спросить, поговорить… Но ты… Ладно, я поняла. А потом всю ночь думала, сопоставляла. Если кто-то сделал это, должна была быть причина. Ненависть. Страх. Ревность. Что-то другое? Деньги, например? Невозможно. К утру я сама себя убедила в том, что ты ошибаешься… А днем, на работе, я опять думала об алиби. Николай Евгеньевич говорит, что спал, но никто этого подтвердить не может.

— Может, — сказал Фил. — Он действительно спал в половине одиннадцатого.

— Откуда ты знаешь?

— Я позвонил Софье Евгеньевне. Спросил, когда она ушла домой.

— Она не удивилась твоему вопросу?

— Удивилась, конечно. Возможно, она скажет о моем звонке Николаю Евгеньевичу. Но мне нужно было знать.

— Она в любом случае ушла раньше, чем…

— Да, но, по ее словам, вернулась, потому что забыла одну из авосек. Это было в начале одиннадцатого. Николай Евгеньевич спал, она не стала его будить, взяла авоську и, уходя, слышала, как звонил телефон. Николай Евгеньевич не просыпался, и Софья Евгеньевна не стала поднимать трубку. Вот так.

— Повезло, значит… — странным голосом произнесла Вера. — Тогда, действительно, получается, что никто не мог.

— Вы долго разговаривали с Эдиком? — поинтересовался Фил. — Извини, что спрашиваю.

— Довольно долго. Хочешь знать, о чем?

— Эдик сказал…

— Неправда. Мы говорили об Аиде.

— Его жене…

— Да. Фил, ты не представляешь… Он до сих пор не то что забыть ее не может, но даже принять окончательно, что ее нет. Не знаю, как он живет с постоянным ощущением, будто Аида рядом, ждет его с работы, готовит бастурму с чесночным соусом… Он же психолог по профессии, знает множество методик, других от стрессов избавляет, а сам себя… В общем, когда ему становилось совсем гнусно, он звонил мне и рассказывал… просто говорил, а я слушала. Ты не представляешь, сколько Эдикиных семейных историй и тайн я знаю.

— Долго это продолжалось? — пораженно спросил Фил.

— Больше года. Эдик действительно бегает перед сном. Обычно он мне в такое время не звонит, приступы у него начинаются позднее, когда тишина, темнота. Он сам это называет «детскими стариковскими страхами»… А в тот вечер вдруг накатило, когда он встретил соседку, она собаку выгуливала, Аида обожала этого пса и часто специально выходила, чтобы с ним поиграть и с соседкой поболтать о том, о сем… Эдик позвонил мне и начал рассказывать, как они с Аидой, когда только поженились, ездили на Севан ловить рыбу. Там были такие рассветы и вообще красота неописуемая, куда Байкалу или этому озеру, ну, что в Прибалтике…

— Рица, — подсказал Фил.

— Да… Когда Эдик позвонил, было тринадцать минут одиннадцатого, и не смотри на меня таким взглядом, я, конечно, не знала, сколько точно было времени, потом посмотрела на определитель номера, там указывается время звонка.

— Я не знал, что Эдик… — пробормотал Фил. — Он всегда такой спокойный, я был уверен, что…

— Да, на людях Эдик герой, — усмехнулась Вера. — А наедине с собой… Он все время представляет в воображении эту картину: самолет начинает крениться, Аида сидит у окна и одна из первых замечает пламя, а потом… Ну, ты ведь можешь себе представить, как это было.

Конечно. Крики, паника, пол уходит из-под ног, что-то лопается, дикий скрежет, и пустота под ногами, пустота в легких, пустота в голове, и вообще пустота — навсегда…

— Вот оно, значит, как, — задумчиво проговорил Фил.

— И остается Миша, — сказала Вера. — По словам Софьи Евгеньевны, кто-то Николаю Евгеньевичу действительно звонил. Но Миша ли?

— Ты ему не веришь? — поразился Фил.

— А ты?

— Миша сказал правду, — сообщил Фил. — В десять двадцать из его квартиры было несколько звонков на номер Николая Евгеньевича. Без ответа.

— Откуда ты это можешь знать? — насторожилась Вера.

Фил помедлил и, помолчав, признался:

— Гущин сказал.

— Ты говорил с ним о своих подозрениях? — поразилась Вера. — Фил, ты сошел с ума!

— Нет… Я видел Гущина в тот день, когда… У Лизы, он тоже туда пришел. Мы говорили. Я сказал: могло ли это быть… Неужели, — сказал я, — кто-то нас достал? Нашу группу. Понимаешь?

— Чушь, — с отвращением сказала Вера. — Кому мы сдались со своими завиральными идеями?

— Я был тогда… Неважно. Гущин сказал, что смерть Лизы была естественной, и группа должна работать, как обычно. А сегодня я позвонил ему и сделал вид, что так и не принял его объяснения. Боюсь, мол, что нас все-таки достали. И спросил, может ли он узнать, кто и откуда звонил по всем нашим номерам в то время, когда… Ну, ты понимаешь…

— И Гущин согласился это выяснить?

— А что ему стоит? Он все-таки официальное лицо. Может сослаться на администрацию Президента РАН, да мало ли какие у них там еще есть каналы… Он мне через час прислал на комп сообщение. Так что я точно знаю, что Эдик говорил с тобой семнадцать минут с мобильного телефона, а Миша трижды набирал номер Николая Евгеньевича, но на звонки никто не ответил.